Михаил Одинцов - Испытание огнем. Лучший роман о летчиках-штурмовиках Страница 16

Снова появились разрывы зенитных снарядов, но теперь немцы ставили заградительный огонь: разрывы впереди, а истребители сзади. Маневр группы сейчас уже был ограничен и связан только с прицеливанием. Теперь огонь опасен, но дело есть дело. Самолеты прошли один рубеж заградительного огня, и Наконечный подумал: «Успеют или нет перенести огонь на новый рубеж до сброса бомб?» Доворачивая самолет по команде штурмана, сам себе ответил: «Успели». Разрывы снова были впереди. А истребители где? Но назад смотреть, хоть и хочется, нельзя. Самолет сползет с курса, и пропадет все прицеливание. Открылись люки, самолет тряхнуло. И только когда были сброшены бомбы, Наконечный осмыслил, что тряхнуло его разрывом снаряда. Наверное, где-то есть пробоины. Только теперь он уже разумом «услышал» и разрыв этого снаряда.

Посмотрел вправо назад: истребители явно опоздали. Не ждали их на этой высоте. Сейчас у них нет скорости, а чтобы ее набрать, надо «вылезти» выше бомбардировщиков, чтобы потом разогнаться. «Ничего, подождем». Посмотрел на другую сторону и, увидев еще четырех «головастиков», решил ждать, пока обе четверки выйдут наверх, чтобы потом с разворотом пойти вниз. «Но куда? Вправо или влево разворачивать группу? Которая четверка пойдет в атаку первой? А может быть, они пойдут одновременно. Одновременно — вариант для нас нежелательный».

Правая четверка «мессеров» первой вышла выше группы Су-2 и пошла, разгоняясь, вниз. Наконечный тоже пошел, со снижением набирая скорость и заваливая группу в правый разворот. Этим маневром он хотел расчленить атаки врагов во времени, тогда можно будет отбить их поочередным переносом огня. Увеличивая снижение и крен в развороте, он все смотрел на атакующих истребителей, пока они не потерялись у него под хвостом.

«Так! Правое и ведущее звенья вышли из-под атаки. А как левое?»

Перенес взгляд влево и назад.

Истребители своими носами уперлись в промежуток между командирским и левым звеньями. Было очевидно, что атака по левому звену все же состоится. Но это уже неплохо, так как теперь первая четверка мешает начать атаку второй. Другой атаки не будет до тех пор, пока атакующие не отвалят от бомбардировщиков. Он начал вывод из разворота прямо на солнце, поглядывая назад, и был рад, что левое звено, уменьшая крен, опустилось ниже, а атакующие, как бы выскочив из-под хвоста девятки, оказались перед всеми пулеметами.

Штурманы поняли маневр командира и ситуацию, сразу ударив из всех пулеметов по передней паре. Но она, не меняя курса, тоже открыла огонь по левому звену. Еще раз скрестились огненные трассы, и ведущий «мессер», выбросив хвост черного дыма, дернулся вверх. Летчик выпрыгнул, а самолет, вращаясь через крыло, пошел к земле.

Наконечный посмотрел на левое звено и заметил, что самолет Пошиванова хотя и идет в строю, но дымит.

«Попало. Но пулемет его работает, значит, живы».

— Командир, вторая четверка в атаке. Давай левый разворот. Так, так. Еще. Хватит. Выводи из снижения.

Наконечный выполнил команду штурмана и вывел самолеты в горизонтальный полет. Этот маневр опять вынес истребителей врага выше группы. Задние пулеметы злобно, очередь за очередью, выбрасывали раскаленный металл назад, защищая себя и других. Самолеты от этих очередей наполнялись запахом горящего масла и пороха. У второй четверки смелости оказалось поменьше, и она, поняв опасность своего положения, отстрелявшись с большой дистанции, вышла из атаки.

И опять снижение. Быстрее к земле!

Новая атака; но тройка «мессеров», оставшись без ведущего, действовала нерешительно. Два были едины, но третий оказался лишним и не нашел своего места в атаке.

Маневрируя группой и отбиваясь от истребителей, Наконечный наконец добрался до земли. Он вывел самолеты на бреющей высоте, в десяти-пятнадцати метрах от земли, и глубоко выдохнул. Теперь он уже был почти спокоен за исход боя и ощутил себя: пот заливал глаза, а спина и шея от нервного и физического напряжения ныли.

Еще одна атака, теперь уже сверху, с пикирования сразу всей семеркой.

Штурманы встретили атаку заградительным огнем, а командир ввел эскадрилью в разворот, чтобы «закрутить» атакующих, заставить их смотреть друг за другом из-за боязни столкнугься. Но ядовитая струя пушечных очередей «головастиков» все же дотянулась до строя. Очередь опять угодила в дымящийся самолет, идущий в левом звене. Досталось и самолету Наконечного.

Выйдя из атаки веером вправо и влево, истребители пошли вверх и взяли курс на запад.

Люди, сидящие в самолетах-бомбардировщиках, поняли, что бой закончен. Теперь нужно было разобраться, что делалось в самолете у себя и у других. Все ли идут в строю после очередной атаки. Осмотр удовлетворил Наконечного. Девятка шла своим триединым симметричным строем. Самолет Пошиванова по-прежнему дымил. Откуда шел дым, что горело, понять было трудно. А летчик кивнул командиру головой и показал большой палец — все в порядке. Наконечный осмотрел разбитый киль и правую плоскость своего самолета, отметил, что у Су-2 старшего лейтенанта Русанова из крыла вывалилась стойка шасси.

— Штурман, — приподнятым тоном позвал Наконечный, — давай побыстрее домой. Бой-то у зенитчиков и истребителей мы выиграли. Один—ноль в нашу пользу. Теперь главное — посадить битые машины. А дырки залатаем.

— Да вроде бы и ничего, командир! Довернитесь влево пятнадцать градусов. До дома сорок километров. Если у Пошиванова ничего не перегорит до аэродрома и машина не взорвется, то хорошо. Здорово дымит. Я передам, чтобы нас ждали. Во время боя было не до радио.

Наконечный, не окончив еще полет, уже жил будущим. Он мысленно готовил для всего летного состава разбор проведенного боевого вылета, где хотел подробно рассказать о полученном новом опыте, о вариантах целесообразного маневрирования в период боя с истребителями. Жизнь и служба научили его делать сразу несколько дел. Вот и сейчас он, думая о положительном и отрицательном данного полета, смотрел за воздухом и подбитыми самолетами, пилотировал самолет и оценивал обстановку, которая может сложиться при посадке поврежденных машин. Он знал, что Русанов без всяких команд будет садиться последним, у самого же повреждения небольшие, и это его не беспокоило. «Значит, первым надо сажать Пошиванова. Этот дым не безобидный, каждая лишняя минута полета может плохо кончиться». Попытался через штурманскую рацию поговорить с Пошивановым, но ничего не получилось. Тогда он показал рукой командиру левого звена, чтобы он выходил вперед. Теперь звено Русанова с дымящимся самолетом оказалось впереди, летчики поймут, в чем дело, и посадка пойдет в нужной последовательности.

Переднее звено подвернулось и стало заходить на аэродром так, чтобы можно было сажать дымящийся самолет с ходу, без лишних разворотов. Наконечный смотрел и радовался разумным действиям. Гордился тем, что люди правильно обучены.

Вот у самолета Пошиванова появилось внизу шасси, и он пошел вниз, на посадку, а два самолета, пролетев дальше, разомкнулись левым разворотом и пошли по кругу аэродрома.

Вывел и Наконечный свои звенья на посадку. Самолеты по команде разошлись.

…Пошиванов сел. Все смотрели за ним.

Су-2 еще не остановился, а на крыле появилось пламя. К самолету быстро, наперерез, пошла пожарная машина. Остальным садиться было пока нельзя, а горючее в баках на исходе.

Командир должен был принимать новое решение. И он его принял.

Решил садиться с другой стороны аэродрома, через горящий самолет. Только такое решение могло исключить новые осложнения при посадке остальных. Пока садились экипажи группы, пожар на самолете Пошиванова удалось ликвидировать. Самолет был спасен для новых боев.

Наконечный, подробно разобрав положительные и отрицательные события прошедшего полета, закончил занятия с летчиками словами:

— За исключением эскадрильи Горохова, всем разойтись по своим командным пунктам и хорошенько разобраться в новых вопросах. Горохову — на вылет.

Наконечный ставил эскадрилье боевую задачу, но смысл речи командира до штурмана звена — старшего лейтенанта Гарифова — не доходил. После слов командира о том, что в полете был и зенитный огонь, и истребители врага, Гарифов необыкновенно ярко представил свой самолет в окружении разрывов, из которых они никак не могли вырваться. Перед мысленным взором мелькали обрывки боевых вылетов, видения израненных самолетов, искалеченных и мертвых людей в них. Ожили ночные сны с их страшными переплетениями реальности и вымысла, жизни, смерти, крови, железа. Мысли о собственной гибели настолько оторвали Гарифова от происходящего, что он не услышал команды командира: «По самолетам!» И если бы старший лейтенант Бенов не толкнул его в бок и не сказал: «Ты что, уснул?» — он бы так и остался сидеть на скамейке.