Геннадий Казанцев - Страна Лимония Страница 16

Наконец вся компания заметила, что за допросом с любопытством наблюдает генерал, уже застегнувший китель со смещением всего ряда на одну петлю. Участники задержания, конечно, заметили перекошенный генеральский мундир, но обратить внимание начальства на непорядок в форменной одежде не решились.

— Товарищ генерал, вы китель неправильно застегнули, — позволил себе смелость указать на сиятельный просчёт приходящий в себя Герман.

— Спасибо... как вас там? — пробасил огромный узбек с золотыми погонами.

— Герман Николаевич меня зовут, — всё более смелея, представился задержанный. — Капитан Потскоптенко из N-ского Управления КГБ.

— Удостоверение! — уже спокойно спросил капитан.

— У меня только командировочное предписание... во внутреннем кармане. Удостоверение осталось в «кадрах». Разрешите предъявить? Только «Макарыча» спрячьте, — показывая взглядом на пистолет в руках капитана, попросил Герман.

— Да, Костя, ты бы оружие убрал, — пророкотал генерал, расстёгивая китель. — Хватит уже народ пугать.

Прапорщик Грицко, совершенно разочарованный итогами задержания, боком отходил в сторону, бурча вполголоса про «клятих капытянив, дурних начальныках» и многое ещё, что при детях говорить не полагается.

— Что, Герман Николаевич, на канаву? — ознакомившись с документами, уже совсем миролюбиво обратился бдительный капитан ко вновь обретшему свободу Герману.

— Да, в Афганистан... на полгода.

Наконец справившийся с шеренгой золотых пуговиц на кителе генерал решил задать последний вопрос:

— Как звать начальника управления?

— Беглов, генерал Беглов.

— Колька! — и вновь переходя на нижние октавы. — Николай... Николай...

— Степанович, товарищ генерал.

— Так, Константин, — обращаясь к адъютанту, распорядился обладатель широченных лампасов, — верни документы капитану, а ты, капитан, — переводя взгляд на Германа, — впредь не делай резких движений в охраняемой зоне.

— Виноват, товарищ генерал, я только за платком полез, сопли утереть.

— А если бы закурить захотелось?

Только тут до Германа дошло, что если бы он вместо платка вытащил игрушечный пистолет, то лежать бы ему здесь уже минут пять с простреленной головой.

— Уразумел, сынок? Эх, молодо-зелено... Ну и капитаны пошли... сопливые! — не удержался генерал, слегка расплывшись в улыбке. — Да, ещё... передай, боец, своему Степанычу, что на нем должок висит. Напомни ему, как в Ростове мы всю ночь в штабные карты играли.

— Так точно, непременно, товарищ генерал! Как с Афгана вернусь, так тут же про должок намекну, — расхрабрился Герман.

— Ну, тогда держи «пять», — протянул руку улыбавшийся генерал. — Если что нужно, обратись к Константину. А ты, Костя, верни его вещи да помоги коллеге. Не на танцы едет — на войну! — С этими словами генерал оставил капитанов и, грузно покачиваясь, последовал к проходной.

— Герман, какие просьбы есть? — ёжась на прохладном ветру, дежурно спросил капитан Костя.

— Да нет, спасибо, всё в порядке, только...

— Что — только?

— Со страху приспичило малость... Мне бы до ветру... Где тут у вас?..

— Только если... если — в музей Ленина. Точно — там в подвальном этаже туалет есть. А пускать не будут, передай, мол, от Костика Лозового из Конторы.

Герман бросился к музею.

Ленин и Герман

Пулей влетев в святая святых всего прогрессивного человечества с криком «Я — от Костика Лозового!», несостоявшийся террорист дробно застучал каблуками по ступенькам, ведущим в подвальный этаж.

Вверх по лестнице Герман поднимался с чувством выполненного долга.

— Как дела у Константина Викторовича? — прервала его эйфорию пожилая русская женщина, сидящая в узбекском наряде у резной стены.

— Это вы мне?

— А кому же ещё!

— А кто такой Константин Викторович?

— Лозовой, Костя Лозовой!

— А-а-а, Костик... так с ним всё нормально. На повышение пошёл. Велел вам кланяться.

— Ой, спасибочки! Душевный он человек. Было в прошлом годе, микрофоны устанавливал, так мы за час всласть наговорились. Я его чаем поила, а он меня шоколадными конфетами угощал. Молодой — а умный какой... страсть просто! — ударилась в воспоминания старушка. — А вы, должно быть, монтёр по микрофонам этим? То-то я гляжу, только вошли — и сразу в подвал. Коротнуло что, али звук пропал?

— Сигнал пропал. Микрофоны от громких звуков из строя выходят, вот я и поменял один, — принялся острить Герман.

— А как бы мне внучка к вам устроить, — совсем вошла в доверие бабуся, — и отличник он у меня, и на гитаре играет, только очки дюже толстые носит.

— Таких не берут в космонавты! — строго ответил посетитель. — Но если Костик возьмётся, может, что и получится.

— Ах ты, батюшки-светы! — запричитала старушка. — Он у меня...

— Знаю, знаю! Только Константин Викторович! Кстати, а зачем эти микрофоны в туалете установили?

— Вам лучше знать!

— Хотя... ну да — что это я!

— Вы только сами подумайте, где иностранцам в музее Ленина встречаться! У экспонатов не наговоришься, помещение-то не ахти какое, вот они всё в туалет и прут. Бывает, по часу не выходят. Туалет у нас чистенький, тёплый, на 20 посадочных мест...

— Ну надо же!

— Да, вот я и говорю, на 20 мест женских и 20 мужских...

— Понятно! — Германа стала утомлять словоохотливая женщина.

— А на Троицу приходили два иностранца, жуть какие подозрительные: оба лохматые, с цепями. Один — высокий, смуглый, косичка у него сзади, другой — низенький, весь такой красный и плешивый, но с двумя косичками...

— Слышал о них — матёрые разведчики! — насупив брови, начал врать Герман.

— Батюшки-светы! Что ж я проморгала! Милицию надо было вызвать... Так я и подумала! Вот ты погоди, мил человек, послушай только: значит, вошли поврозь, сурьёзные обои, и сразу — шасть в туалет! Да так цельный час без четверти носу не казали, а как вышли — то уже в обнимку, счастливые такие, будто по «Москвичу» выиграли. Да так и пошли, охальники, к патрету Крупской. А перед ней давай зубы скалить да пальцами тыкать.

— А где «патрет» этот? Может, что сзади прицепили?

Старушка резво поднялась, оставив вязание, и, лавируя между скучающими пионерами, подвела Германа к фотографии «тридцать на сорок» с поясняющей надписью «Н. К. Крупская выступает перед красноармейцами...» Молодой чекист дальше читать не стал.

— Матушка, позвольте мне более тщательно осмотреть «патрет».

— Да уж будьте так любезны, я вашим ребятам не раз говорила, уж больно часто иностранцы у портрета Крупской останавливаются. Подозрительно это.

— Сейчас проверим.

Бдительная старушка тут же начала отгонять расшалившуюся детвору подальше от стенда: «Кыш, бесенята, не видите — реставратор пришёл... Крупскую чинить будет».

Герман принялся изучать фотографию. Действительно, на изрядно отретушированной копии перед шеренгой красноармейцев в лаптях стояла растрёпанная женщина с накинутой шалью, в жакете и длинной юбке. Лицо её было повёрнуто к фотографу, а правая рука — в полтора раза длиннее левой — вздымалась в революционном приветствии. Над красноармейцами неизвестный мастер ретуши тоже постарался: бойцы натужено улыбались, дружно вперив взгляды в широкий зад Надежды Константиновны.

— Да, начальство сюда давно не заглядывало, — ухмыльнулся лже-реставратор. — Но боже мой, какой же у Ленина вкус! И куда он только глядел, когда жену выбирал. Должно быть, здорово изголодался в Шушенском, если на такую позарился!

Герман пристально вгляделся в лицо верной спутницы вождя: глаза вразбег и на выкате, волосы не прибраны, грудь — что мешки с зерном. «Мля-а-а, ведьма, да и только, — ужаснулся он, — сняли бы фото со стенда, хоть вождя не срамили!»

Изучив портрет Крупской, молодой человек бочком двинулся к выходу с видом профессионала, тщательно изучающего ленинское наследие. «Да-а-а, а вот эта хорошенькая... Инесса Арманд... Что ж к ней-то не припал». Арманд чем-то неуловимо напоминала его сегодняшнюю спутницу. «Ну, эта хоть не кокетничала, — язвительно подумал ценитель прекрасного, — правда, кто их знает, может быть, тоже татарка и где попало с Ильичом взасос целовалась».

Наконец Герману стало стыдно за разгул собственной фантазии. «Что это меня сегодня развезло?» — задал он себе вопрос и оставил его без ответа, выходя боком из музея. Вместе с ним вылетел выводок горластых пионеров, которые, почувствовав свободу, бросились врассыпную, заполняя прилегающую площадь, будто распадающийся на ветру букет цветов.

Физик и «фараон»

На улице изрядно похолодало. Начал накрапывать мелкий противный дождик. Герман зябко поёжился, поднял воротник и направился в сторону музея Искусств, надеясь там отогреться и посидеть в одиночестве за чашкой кофе. Сегодняшние встречи и приключения его изрядно утомили. Стараясь не искушать судьбу, он обходил стороной редких милиционеров, прикидывался глухонемым, если к нему обращались случайные прохожие, в общем, самым решительным образом пресекал любые попытки Фортуны втянуть его в очередное приключение. Даже завидев на торце жилого дома огромный плакат-растяжку с портретом Леонида Ильича Брежнева, предусмотрительный молодой человек вначале огляделся по сторонам, а уж потом вперил взгляд в монументальное полотно.