Герман Вук - Бунт на «Кайне» Страница 16

— Это, черт побери, лучшая вечеринка, — орал адмирал. — Кто-нибудь, дайте мне сигарету. Где вы расквартированы, молодой человек? Я хочу, чтобы вы приходили почаще.

— Я пытаюсь попасть на военный корабль США «Кайн», сэр.

— «Кайн»? «Кайн»? Иисус Христос, он что, все еще в строю?

Капитан Мэтсон наклонился вперед и сказал:

— Его переделали в тральщик, сэр.

— А, один из этих… А где он сейчас?

— Только сегодня отплыл, сэр, — он понизил голос. — Операция «Пепельница».

— Гм, — адмирал бросил на Вилли быстрый взгляд. — Мэтсон, можете вы позаботиться об этом пареньке?

— Полагаю, что да, адмирал.

— Ну, давайте еще музыки, Кейт!

Вечеринка кончилась в полночь, и капитан протянул Вилли свою карточку:

— Приходите ко мне в 9.00, Кейт.

— Есть, сэр.

Наутро Вилли явился в кабинет капитана в здании штаба Тихоокеанского флота. Капитан встал из-за стола и с явным удовольствием пожал ему руку.

— Я получил огромное удовольствие от вашей игры, Кейт. Никогда еще не видел адмирала в таком хорошем расположении духа. Видит Бог, ему это явно на пользу.

— Благодарю вас, сэр.

— Ну, — сказал капитан, — если вы хотите, я могу отправить вас в Австралию самолетом. Может, вы перехватите там «Кайн», а может, и нет. Он идет в конвое. Каждый начальник порта норовит наложить лапу на эти корабли сопровождения, пихает куда попало.

— Как прикажете, сэр.

— Или, если хотите, мы можем временно оставить вас здесь, в офицерском резерве, пока «Кайн» не вернется в Пёрл. Это может продлиться несколько недель, а может — и несколько месяцев. Все зависит от того, насколько вы спешите выполнить свой воинский долг, или… Впрочем, можно использовать вас и здесь. Однако адмирал не станет препятствовать, если вы спешите в бой.

Капитан Мэтсон ухмыльнулся.

Вилли глянул в большое окно, которое выходило на море и горы. По туманному склону дальней горы, покрытому пальмами, проплывала радуга. На лужайке под теплым ветерком колыхались пурпурные цветы гибискуса, над коротко подстриженным газоном автоматическая поливалка выстреливала сверкающие брызги воды.

— Я бы подождал в офицерском резерве, сэр.

— Отлично. Адмирал будет доволен. Доставьте свои бумаги моему писарю сегодня, в любое время.

Вилли был официально переведен в офицерский резерв и расквартирован вместе с Кифером в общежитии для холостых офицеров. Южанин, которого уже определили к связистам Третьего флота, возбужденно суетился вокруг Вилли, распаковывавшего чемоданы.

— Парень, вот и началась твоя военная житуха!

— Не знаю, не знаю. Может, я нужен там, на «Кайне»…

— Да наплюй ты на это! У тебя вся война еще впереди. А пока ты на несколько недель доставишь радость старику Киферу и адмиралу! — Он вскочил и начал повязывать черный галстук. — На дежурство. Увидимся вечерком.

Распаковываясь, Вилли снова наткнулся на письмо отца. Неуверенно покрутил его в руках — в конце концов, до того, как он попадет на корабль, может пройти еще несколько месяцев. Он заступил на службу, пусть временную, но все же службу, и она может продлиться довольно долго. Он закурил, разорвал конверт и сел читать. Первые же слова потрясли его. Он читал, сидя на краешке стула, письмо дрожало в руках, между пальцами догорала сигарета, и пепел сыпался на пол.

К тому времени, когда ты прочтешь это письмо, меня скорее всего уже не будет в живых. Извини, что пугаю тебя, но, полагаю, вряд ли существует какой-либо иной, более приятный способ сообщить такую новость. Мои давние проблемы с пальцами ноги приобрели весьма тяжкий характер — это злокачественная меланома. Прогноз плох на все сто процентов. Я уже давно знал об этом и предполагал, что, возможно, умру летом. Но процесс стал развиваться гораздо быстрее. Сейчас, когда я пишу письмо (за два дня до твоего отъезда), я уже должен быть в больнице, но поскольку надежды нет никакой, я решил лечь туда попозже, чтобы не портить последние дни твоего отпуска. Я постараюсь потянуть до того времени, как узнаю, что ты отбыл из Сан-Франциско. Мать еще ни о чем не знает. Думаю, что проживу еще не более трех-четырех недель.

Я несколько не дотянул до «возраста средней продолжительности жизни», как его определяет статистика страховых компаний, и не могу сказать, что готов к смерти, но это только потому, что достиг в жизни немногого. Я оглядываюсь на свою жизнь, Вилли, и вижу, что ценного в ней было мало. Твоя мать была прекрасной женой, и по этому поводу у меня нет никаких сожалений. Но мне кажется, что я прожил второсортную жизнь — не только по сравнению с жизнью моего отца, но и с точки зрения моих собственных возможностей. У меня были хорошие задатки к научно-исследовательской работе. Но когда я полюбил твою мать, я решил, что не имею права жениться, если не получу хорошей практики в богатом районе. Я планировал за десять-пятнадцать лет такой работы поднакопить денег и затем вернуться к исследованиям. Я действительно считаю, что мог сделать нечто существенное в области лечения рака. У меня была теория, или, точнее, идея, которую я пока не мог четко изложить, для этого потребовалось бы года три систематических исследований. До сего дня это еще никому не приходило в голову. Я следил за научной литературой. Мое имя могло бы стать столь же славным, как и имя моего отца. Но сейчас у меня нет времени даже для того, чтобы вкратце изложить ход исследований. Самое ужасное, сейчас я понял, что если бы я настоял на своем, твоя мать поддержала бы меня и вела более умеренный образ жизни на более скромные доходы.

Но в моей жизни были и приятные моменты, я могу честно в этом признаться. Я любил читать, любил играть в гольф, в этом отношении я получил все, что хотел. И дни летели слишком быстро.

Жаль, что я не знаком с твоей девушкой. Мне кажется, что она или флот, или и она, и флот, оказали на тебя очень хорошее влияние. И, поверь мне, Вилли, это самая радостная мысль, которую я унесу с собой в больницу. Из чистой лености я позволил нашим с тобой отношениям — как и многому другому в жизни — развиваться без всякого моего участия, возможно, потому, что твоя мать слишком жаждала взять на себя всю полноту забот о тебе. У нас больше не было детей, и это плохо. Нам просто не повезло. У твоей матери было три выкидыша, о чем ты, наверное, не знаешь.

Я скажу тебе любопытную вещь. Мне кажется, что я о тебе более высокого мнения, чем мать. Она считает тебя беспомощным малышом, о котором надо заботиться всю жизнь. Но я понял, что хотя ты кажешься достаточно избалованным и мягким, сердцевина у тебя крепкая. В конце концов я вижу, что ты всегда вертел матерью, как хотел, в то время как мать полагала, что полностью управляет тобой. Не думаю, что ты делал это намеренно, однако, все происходило именно так.

До этой истории с флотом у тебя в жизни не было никаких серьезных трудностей. Я внимательно наблюдал за тобой во время твоей истории с сорока восемью недостатками. Она имела комический характер, но это было настоящее испытание. Ты выдержал его достойно.

Возможно, потому, что я знаю, что никогда больше не увижу тебя, Вилли, я могу позволить себе некоторую сентиментальность. Мне кажется, ты похож на всю нашу страну — молодую, наивную, избалованную и изнеженную изобилием и удачей, но обладающую при этом внутренней твердостью, крепкими и здоровыми корнями. Наша с тобой страна — страна пионеров, и эти, вновь прибывшие к нам: поляки, итальянцы, евреи — вместе с теми, кто поселился здесь ранее, у всех есть смелость и инициатива, чтобы двигаться вперед, чтобы стремиться сделать свою жизнь лучше в этом новом мире. На флоте тебе придется встретиться с массой молодых людей, большинство из них, смею сказать, покажутся тебе людьми довольно низкого уровня, если судить по твоим меркам. Но я готов побиться об заклад — хотя и не доживу до того, чтобы увидеть результаты, — они создадут самый великий военный флот в мире. Думаю, что и ты станешь хорошим морским офицером. Возможно, на это потребуется долгое время.

Я говорю это не для того, чтобы критиковать тебя, Вилли, я и сам достаточно изнежен. Возможно, я ошибаюсь. Может, ты вообще никогда не станешь морским офицером. Может, мы проиграем войну. Но в это я не верю. Я уверен, что мы победим, и ты возвратишься с большими почестями, чем сам ожидаешь.

Я знаю, ты разочарован, что тебя послали на «Кайн». Сейчас, увидев его, ты, возможно, даже испытываешь отвращение. Но запомни: до сих пор все развивалось так, как ты хотел, и вся твоя инфантильность — от этого. Нужно, чтобы ты сам мог пробить каменные стены. Полагаю, на «Кайне» у тебя их будет предостаточно. Я не завидую той жизни, которая тебе предстоит, но завидую той силе, которую ты в результате приобретешь. Если бы у меня в юности было хотя бы одно такое испытание, я не умирал бы неудачником.