Евгений Мариинский - Я дрался на «Аэрокобре» Страница 16

Королев выключил мотор, расстегнул лямки парашюта, открыл дверцу и нехотя вылез на крыло. В его глазах все еще стояла картина взрыва на том месте, где его ведомый врезался в землю. Парашютистов в воздухе не было. Ни наших, ни немцев. Значит, все…

Все прилетевшие самолеты моментально окружили механики, мотористы, оружейники. И у «ястребка» Королева собрался весь экипаж.

А рядом пустая стоянка. И никогда больше там не будет стоять его «ястребок». И он сам не будет идти после вылета сюда с радостным или хмурым — в зависимости от результатов проведенного вылета — лицом. Вместо него оттуда идет Волков. Что ему сказать?.. Виктор печально опустил голову.

— Товарищ лейтенант, а где мой?

— Там… — Королев махнул рукой в сторону линии фронта, тяжело вздохнул и добавил: — Врезался в землю…

Самолет сильно «висел» на ручке: все время стремился опустить нос и перейти в пикирование, хотя триммер был выбран полностью. «Ничего, еще немножко, сяду…» Но со старта одна за другой взвились несколько красных ракет — запрещение посадки. «В чем дело?! Расчет правильный». — Я решил не обращать внимания на ракеты и садиться. Больше бороться со своим отяжелевшим «ястребком» я не мог.

Приближается земля, выравнивание… Через несколько секунд колеса коснутся заснеженной поверхности летного поля, и самолет покатится по аэродрому. Я взглянул на посадочное «Т» — нужно уточнить расчет. Возле черных полотнищ на снегу лежал человек. Он зачем-то задрал ноги вверх, хлопал по ним руками, потом вскочил и выстрелил из ракетницы почти прямо в самолет.

«Шасси!..» — догадался я, и рука сама в тот же миг двинула сектор газа вперед. Мотор взревел, и «ястребок» пошел на второй круг. Тут только я посмотрел на лампочки сигнализации шасси.

Горели красные огоньки. «Шасси не вышло… Нужно выпускать вручную…»

Два круга пришлось сделать над аэродромом. Пот заливал глаза, лицо, струйками пробегал по спине и груди. По мере выхода шасси «ястребок» все больше «висел» на ручке. Руки от напряжения противно дрожали. Но наконец загорелись зеленые огоньки — шасси выпущено!

Еще в начале пробега самолет сильно повело влево. Даже правый тормоз не помогал. О рулежке не могло быть и речи. Скатившись с посадочной полосы, обозначенной редкими вешками, влево, я выключил мотор. Открыл дверцу, приподнялся, но тут же снова сел. Все тело болело, стало каким-то непослушным… Наконец кое-как сумел выбраться из кабины и почти упал на землю. Оперся о крыло, стоял, отдыхая и наслаждаясь холодным ветерком, приятно овевающим разгоряченное лицо, мокрую от пота гимнастерку.

Минут через пять подбежали Волков, Ананьев, Карпушкин. Некоторое время я молча смотрел на улыбающееся лицо Николая с искрящимися радостью светло-голубыми глазами.

До меня не сразу дошел смысл того, что говорил Николай.

«Врезался в землю… Взорвался… Кто врезался?»

— Товарищ командир, так что же случилось?

— Что?

— Мне сказали, что вы врезались в землю, самолет взорвался… Ой, что это я?! Вы ж замерзнете! — Волков, обрадованный возвращением командира, только сейчас заметил, что тот, мокрый от пота, все еще стоит раздетый на морозе и его гимнастерка уже покрылась инеем. — Возьмите мою куртку! — Он стал снимать свою недавно полученную новенькую и поэтому еще чистую техническую куртку.

Я не обратил внимания на предложение одеться.

— Ни черта я не врезался. Видишь, прилетел… — Я посмотрел на хвост самолета. Там не было половины руля высоты, а левая сторона стабилизатора как-то уродливо выгнулась. — Прилетел… А где остальные?

Николай понял, что командир спрашивает о летчиках.

— На КП все, обедать пошли.

— Ну и я пойду на КП. Куртку туда пришли. — Я пошел через посадочную полосу.

— Товарищ командир, возьмите пока мою куртку!

— Тут недалеко, так дойду…

— Женька?! Ты откуда взялся?! — встретил меня у входа в КП заместитель начальника штаба полка Земляченко. — А я только что в дивизию передал, что ты сбил одного и сам врезался в землю.

— Ну и как, похож я на покойника?

— Почему же тогда Бобров говорил?

— Я и сам думал, что врежусь. Давай звони в дивизию, пускай воскрешают обратно.

— Придется… Да ты иди обедай, замерз. Почему без куртки?

— На стоянке еще не был. Самолет вон где пришлось бросить, — я указал на «ястребок», одиноко стоящий на летном поле, и начал спускаться в землянку КП.

При моем появлении в помещении, где обедали летчики, на минуту воцарилось молчание. Потом все вскочили и бросились к дверям.

— Женька?!

— Пришел?!

— Когда успел?! — О возвращениях летчиков, считавшихся погибшими, все прекрасно знали. Это бы никого не удивило. Многие «погибшие» возвращались в полк. Но еще не было случая, чтобы летчик возвращался так быстро. Ведь только-только успели передать сообщение о его гибели!

— Ладно вам, вон Цыгана два раза хоронили, а ему хоть бы что! Смотрите лучше за своим компотом! — пришлось остановить ребят.

У стола, оставленного летчиками, орудовал под шумок известный любитель компота адъютант второй эскадрильи Воравко. Он допивал четвертый стакан и тянулся за пятым.

— Ну-ну-ну, только без рук! — крикнул Бургонов. Он вспомнил, как однажды Воравко решил выпить компот за всех летчиков своей эскадрильи, а чтобы у него не отобрали, он обмакнул палец в каждый стакан, приговаривая: «А ну, посмотрим, горячий он или холодный!»

После обеда на стоянку возвращались все вместе.

— Виктор, а как вылет у второй эскадрильи прошел?

— Ну, им побольше, чем нам, досталось… Гулаев четверкой дрался против двадцати семи «Юнкерсов», шестнадцати «Мессеров» и четырех «фоккеров». Гулаев «Юнкерса» и «Фоккера» завалил, Букчин, Никифоров и Горбунов по одному «Юнкерсу» сбили…

По пути Королев принял озабоченный вид, а когда подошел к «ястребку» ведомого, совсем «рассердился». Он молча обошел самолет, посчитал пробоины, осмотрел места, где разорвались снаряды, удивленно покачал головой и повернулся ко мне.

— Это не «худой» тебе дал, их снаряды таких повреждений не наносят… Да и пулевые пробоины крупнокалиберные…

Ему хотелось улыбнуться, обнять ведомого, поздравить его с удивительным спасением, поскольку хвостовое оперение было разворочено так, что не понятно, как можно было вырвать «Бэллочку» из пикирования, но он по молодости боялся проявить свои чувства, считал, что он, более опытный летчик, должен всегда учить напарника, ругать его за промахи.

— Сколько можно приходить с пробоинами? — начал он сердито. — Пора самому сбивать и оставаться целым!

— Так я же сбил «Юнкерса»!

— Знаю. А тебя кто?

— Не видел… Вроде бы никого сзади не должно быть. Бобров там парой шел…

— Ну вот, прозевал!

— Некогда было смотреть. И видел бы, все так же было бы. Мне нельзя было уходить. Ты сбил одного, выходишь из атаки, а за тобой ведущий «Юнкерс» подворачивает. Сбил бы, сволочь!

— Передал же по радио. Я бы вывернулся. И сам хвост не подставил бы.

— Вывернулся… У «лаптя» тоже маневренность будь здоров.

Виктор не знал этих подробностей. Бобров рассказал, что я погнался за «Юнкерсом», хотя у самого в хвосте был «худой». Он, Бобров, сбил «шмита», но и тот успел сбить меня. Чтобы разобраться во всем, нужно расспросить остальных летчиков, которые, наверное, все видели. А пока Королев решил перевести разговор на другое.

— Волков! — окликнул он механика. — Когда готов будет?

— Стабилизатор и остальное сегодня заменим. А вот масляный бак… В нем пробоина есть. Даже горел немного, потом потух… К утру, может, подлатаем.

— Давайте побыстрее разбирайтесь. А то летать не на чем. Пошли, Женька.

Мы снова разговорились о бое, о том, как удалось вывести самолет из пикирования.

— Говоришь, Бобров сзади был. Как же «шмит» мог подобраться? Ишь как разворотили тебе хвост! Никогда не думал, что немецкие пушки так дают. На «шмитах» все пушки маленького калибра. Может, тебе «Юнкерс» засадил?

— Черт его знает… «Лапти» за мной не увязывались… Может, два или три снаряда попали в одно место?

— Так не бывает, хотя… — что «хотя», Виктор не уточнил. Он просто не знал, как можно объяснить такие результаты огня «Ме-109».

Пока мы разговаривали, стоя у дверей землянки, сюда подошли остальные летчики. Они успели осмотреть подбитый «ястребок», радовались тому, что товарищ вернулся невредимым, но грубоватым подтруниванием скрывали свои истинные чувства.

— Ну что, познакомился с немцем? Или от старого знакомого привет получил? — спросил Ипполитов, намекая на пробоину, которую я привез в одном из первых своих вылетов на Днепре.

— Нет, он просто хотел испытать самолет на прочность. Узнать, сколько он снарядов может выдержать, — «возразил» Лусто.

— Ну и как, узнал?

Я знал, что в таких случаях лучше молчать. Сам не раз участвовал в подобных подначках. Возражения всегда еще больше подзадоривали летчиков. К тому же я замерз в своем мокром от пота обмундировании и хотел побыстрее уйти в землянку, к печке. Возможно, еще долго бы продолжалось беззлобное подшучивание, но меня выручил Архипенко.