Олег Губенко - Отступление от жизни. Записки ермоловца. Чечня 1996 год. Страница 16

Но, говоря о страхе, было бы недостаточным остановиться только на частных примерах, нисколько не обмолвившись о страхе коллективном, встречающемся не так часто, но по природе своей являющемся более разрушительным.

Хочу рассказать о двух показательных случаях такого страха, и оба эти примера имеют разное содержание и разные последствия. Вне этого повествования оставлю упоминание о таком коллективном проявлении страха, как дезертирство, имея намерение написать об этом явлении отдельно.

Очень часто страх для многих бойцов становился сопутствующим ожиданию чувством, и особенно остро проявлялся перед боем. Яркой иллюстрацией этого является настроение, присущее некоторой части казаков батальона, сложившееся в ситуации, предшествующей штурму Орехово.

Накануне боя состояние страха ещё практически не даёт о себе знать — идёт подготовка техники, снаряжения, вооружения к завтрашнему дню, и все мысли пока что в дне сегодняшнем. Будущее при этом кажется далёкой и сокрытой сиюминутными проблемами перспективой. Беготня для очень многих бойцов продолжается допоздна, а то и не заканчивается вовсе вплоть до четырёх часов утра — официально объявленного времени подъёма. И вот тут то, начиная с команды начать построение колонны, начинается самое страшное — томительное ожидание неизвестности.

Для командиров суета не заканчивается — они начинают выстраивать последовательность подразделений, боевых машин, иной техники, и над ночным хаосом, в котором замешаны и перепутаны механизмы и люди, повисает непроницаемый гул двигателей, сквозь который лишь изредка прорываются обрывки отборной матерщины.

В отличие от командиров, большинство личного состава, за редким исключением, не производит никаких активных действий, и пребывает на броне, в «упакованных» до предела «разгрузках». Невыспавшиеся и задумчивые, бойцы ждут рассвета, и каждый из них знает, что обязательно будет бой, и кто-то в этом бою обязательно будет убит.

Как признавались многие из казаков, такого состояния страха, как того, что было перед штурмом Орехово, никто не испытывал никогда. И это чувство действительно проникало и в сознание, и охватывало все частички тела так, что с трудом удавалось унять дрожь в руках и коленях, которую так не хотелось показывать товарищам.

Как правило, в тягостные минуты ожидания врывался и провоцировал очередной приступ страха шёпот, исходивший от некоей безликой тени, вынырнувшей из темноты. Приблизившись к броне, этот Некто просил прикурить, и заговаривал с угрюмыми бойцами, забрасывая в их души семена сомнения:

— Нам всем хамбец… Неделю назад здесь «духи» полк раздолбали… Нас всех подставили… В штабах за нас от «чехов» уже «бабки» получили…

Сделав своё дело, Некто исчезал, но с нами начинало жить то, что он нам с собой принёс…

Курим, нехотя переговариваемся… Время тянется мучительно долго…

Ко всему прочему понимаем, что в словах этого Некто тоже есть доля истины. Мы знали, что по чьему-то специальному умыслу наше наступление на Заводской район Грозного 8 марта 1996 года откладывалось по времени дважды, и вместо 8 часов утра, наша колонна начала медленно вползать в город в 4 часа вечера, когда до темноты оставалось менее двух часов. Позднее мы узнали от рабочих предприятий, расположенных в этом районе Грозного, что перед обедом боевики заняли выгодные позиции, и при этом смеялись и говорили: «Скоро сюда придут казаки, мы их жечь будем».

Война действительно представлялась единым великим обманом, где предательство дрогнувших перед страхом смерти рядовых бойцов представлялось детской шалостью несмышлёнышей по сравнению с глобальным предательством, исходившим в отношении нас откуда-то сверху.

Казаков в очередной раз выводит из некоего транса чей-то крик:

— Какого хрена застряли? Давай вперёд!

Практически все «тачанки» батальона начинают дёргаться — продвигаемся на несколько десятков метров, останавливаемся. И это уже в который раз…

Казаки называют «тачанками» МТЛБ — многоцелевой тягач лёгкий бронированный, очень вёрткую проходимую и маневренную технику, но ущербную с точки зрения брони и уступающую по вооружению БТРу. На эти «тачанки» посадили весь батальон ещё в Грозном, но мы не жалели о тех БТР-70, которые были у нас до этого — «семидесятки», якобы прошедшие капитальный ремонт, на поверку имели только новую покраску, и обнаруживали свои тайные дефекты в самые неподходящие моменты.

Небо сереет…

Время, тянувшееся под покровом тьмы нескончаемо долго, начинает ускоряться. Но лица казаков, несмотря на общее оживление колонны, остаются вытянувшимися от усталости. От усталости ожидания…

С приходом утра техника уже практически без остановок движется вперёд. Вокруг нас — поле, торчат прошлогодние будылки, смятая пожухлая трава вперемешку с пробивающейся тут и там зеленью. Спрыгиваем с «тачанки», начинаем идти под прикрытием брони, и это движение помогает нам отвлечься от самих себя, от тех переживаний, что не давали нам покоя уже несколько часов. Селение ещё толком не видно, но мы чувствуем приближение той самой развязки, которой мы, руководствуясь элементарным чувством человеческого самосохранения, до этого боялись. Теперь же, наряду со страхом, щекотать душу начинает иное чувство, и нас уже тянет к этой самой развязке невидимым магнитным полем, к которому мы, уже побывавшие на «боевых», были привязаны крепким узлом.

Где-то впереди начинается стрельба, но она пока ещё кажется чем-то далёким, нас не касающимся. Страх по прежнему имеет силу надо мной, но я уже переключаю своё сознание в создающуюся вокруг нас реальность. Казаки сосредоточены, переговариваются друг с другом, и разговор их уже не имеет отвлекающее от «неправильных» мыслей значение, но происходит по существу возможной ситуации.

Впереди начинается бой…

Техника ныряет в прокатанный гусеницами широкий проезд через сухой оросительный канал, и через минуту наш взвод выскакивает на взгорке и упирается в плотный огонь противника.

Мы не редко обсуждали эффект этого момента со многими казаками батальона, и все они были солидарны в одном: страх рассеивался огнём боевиков, пулемётные очереди рассекали время, наши мысли и чувства пополам, и обе половинки начинали жить совершенно автономно друг от друга. Я попадал в иное измерение и был совершенно иным человеком, отличным от того человека, который шёл рядом с бронёй ещё на той стороне канала…

Рассказывая о коллективном страхе, вспоминается эпизод, имеющий другую природу, нежели в случае, описанном выше. И если ожидание боя только закаляет солдатский характер, то бацилла паники разлагает воинский коллектив и даже может закончиться смертью кого-либо из бойцов. К счастью, в случае, упоминаемом ниже, этого не произошло.

Свидетелем массовой паники я стал в начале апреля, во время нашего нахождения в горах.

На следующий день после передислокации Ермоловского батальона из района Ачхой-Мартана к Шали, рано утром, начальник штаба поставил задачу нашей «незаменимой» второй роте:

— Основные силы батальона будут базироваться здесь, вам же необходимо выдвинуться в сторону предгорий, углубиться в них по направлению к Ведено. Продвижение должно осуществиться незаметно, никто не должен знать о вашем переходе… Боевиков в горах много, дней десять назад в этом районе, между Сержень-Юртом и Ведено, «духи» сожгли колонну… Спуститесь в долину в районе аула Беной, там вас встретят десантники… Тёплые вещи и продукты с собой не брать, идти налегке, с собой только оружие и по максимуму боеприпасы, всё остальноё довезём вам позже…

Расходимся…

— Дело ясное, что дело тёмное, — шутят казаки, но перспектива отличиться кое-кого радует. Появляется гордость, что комбат опять выделил из общего состава батальона нашу роту, доверив именно ей важное задание.

Упаковываемся…

Проверяю готовность личного состава нашего взвода — всё в порядке. Из еды берём только самое незаменимое, проверенное за века солдатской истории — по два сухаря на брата, чтобы «перекантоваться».

С утра начинает припекать весеннее солнце, казаков разморило, они сидят на траве, курят. Все в ожидании приказа…

В последний момент принимаю решение прихватить с собой бушлат.

Казаки отмахиваются:

— Да ну, зачем лишнюю тяжесть тащить…

— Своя ноша не тяжела, — отшучиваюсь в ответ.

Получен приказ, и мы начинаем углубляться в лес. Листочки только начинают распускаться, и они не задерживают солнечных лучей. Становится жарко от ходьбы…

В изобилии здесь только вода — тут и там встречаются ручьи. По ходу срываем и жуём черемшу. Чем выше мы поднимаемся, тем чаще встречаются полянки, заросшие этими сочными стебельками.

Рота продвигается, разбившись повзводно. Людей у нас не много, чуть более пятидесяти человек — за плечами бои в Грозном, Старом Ачхое и Орехово, где мы понесли большие потери. Кого-то оставили в лагере под Шали присматривать за техникой и имуществом.