Вениамин Дмитриев - Тайна янтарной комнаты Страница 16

Шеренга оборванных, грязных людей в военной форме стояла лицом к вокзалу и спиной к мосту, под которым проходила линия железной дороги. Напротив вытянулись солдаты с автоматами наизготовку. Несколько сотен горожан жались друг к другу поодаль, боязливо глядя на офицера с бумагой в руках! Было тихо. Потом тишину прорезал хрипловатый голос:

— По приказу начальника гарнизона господина генерала фон Лаша приговорены к расстрелу дезертиры: Альберт Банк, Рихард Венцель, Герхардт Штумпф, Франц Гальске…

— Франц! Мой Франц! — Пронзительный женский крик заставил офицера на мгновение замолчать. Потом он продолжал, словно ничего не произошло:

— Ганс Риттер, Отто Шрамм… — Он перевернул лист и закончил:

— Вальтер Каченовский. Внимание! Приготовиться!

Седовласая женщина в старомодной шляпке со страусовыми перьями рванулась из мужских рук.

— Фра-нц!..

Все это произошло в одно мгновение. Женщина вырвалась, сделала отчаянный прыжок и метнулась к шеренге. Добежать до сына она не успела. Огненная строчка прошила ее наискось, а рядом покорно лег на серый асфальт тот, кого она звала.

В толпе даже не ахнули. Только низенький, плешивый старичок тихо — его услышал, наверное, один лишь обер-лейтенант Дитрих, сказал:

— И так каждый день.

Обер-лейтенант шел по Адольф-Гитлер-штрассе. На длинном здании имперского радиоцентра желтели обрывки каких-то афишек. Он прочитал одну из них. Это были слова полковника генерального штаба фон Редерна, сказанные еще в 1914 году, после поражения русской армии в районе Мазурских озер:

«Русские были загнаны в глубь своей земли. Желание вновь вернуться в Восточную Пруссию они, вероятно, потеряли навсегда…»

Возле памятника Шиллеру обер-лейтенант остановился. Снег уже сошел, на газонах торчала жесткая и редкая прошлогодняя трава, полинявшие за зиму скамейки просохли. Дитрих сел на одну из них и закрылся газетой.

— Морген, господин обер-лейтенант! — услышал он негромкий, веселый голос.

Не опуская газетного листа, Дитрих отозвался:

— Морген, господин майор.

Они обменялись крепким рукопожатием. Вокруг было пусто.

— Ну, как дела, Олег? — спросил «майор».

— Хорошо. А у тебя — все в порядке?

— Да. Где ночуем?

— Я думаю, на частной квартире. В гостиницах переполнено. А комнату за большие деньги снять ненадолго можно. Встретимся вечером возле замка, у восьмиугольной башни?

— Там не стоит. Район весь разрушен. Встретимся здесь же.

— Хорошо. Будь здоров.

— До свидания.

Ничего существенного не было сказано во время этой короткой встречи, но уходил Сергеев с просветленной душой. Наверное, только впервые он понял, как близок и дорог родной человек в такой обстановке и как плохо оставаться одному среди волков!

На здании имперской почтовой дирекции он прочитал: «Мы встретим большевиков новым оружием!»

Этот очередной трюк геббельсовской пропаганды был уже знаком Сергееву. Очевидно, понимали всю его вздорность и сами немцы. Они проходили мимо торопливой походкой, низко склонив головы, не обращая внимания на плакаты. Весь голод словно затаил дыхание. Только из репродукторов раздавался хрипловатый голос фюрера города Вагнера. Сергеев остановился и прослушал речь. В ней повторялись одни и те же фразы — о бдительности, о стойкости, о необходимости драться до победного конца.

— Сражайтесь, как индейцы, боритесь, как львы! — закончил свое очередное обращение «фюрер». Слушатели оставались равнодушными. Только несколько штурмовиков аплодировали на углу, вызывающе поглядывая на прохожих.

Олег Николаевич направился к замку.

От цветущей, веселой, полной жизни Парадеплац после английских налетов остались только мрачные развалины. Ни одной живой души не попалось навстречу. Коричнево-багровые, закопченные руины жались друг к другу, словно калеки, готовые вот-вот упасть, если их не поддержит сосед. Обломки кирпича пирамидами высились во дворах, остатки вывесок жалобно скрипели под порывами весеннего ветерка. Мертвый город…

Олег Николаевич свернул к университету. Правая половина здания оказалась разрушенной. От оперного театра остался только угол и груда кирпича. Ближе Сергеева не пустили. Хмурый фельдфебель, став навытяжку, Пояснил:

— Вход только по особым пропускам.

«Здесь же ставка начальника гарнизона генерала фон Лаша!» — сообразил Олег Николаевич, вспомнив разведсводки.

Пропуска у Сергеева, разумеется, не было, да и вообще не следовало искушать судьбу. Он повернул назад, к замку.

Замок на первый взгляд показался невредимым. Но это только на первый взгляд! Подойдя ближе, Олег Николаевич увидел, что южная его сторона — та, где находились музеи, изрядно повреждена крупными фугасками.

Он спустился на Кайзер-Вильгельм-плац и, как тогда, до войны, по мосту вышел на остров Кайпхоф.

Трудно было узнать это место. На острове не осталось ни одного целого дома. Вернее, домов не было вообще — на их месте лежали все те же холмы из щебня, обломков кирпича и рухляди. Приблизившись к собору, Олег Николаевич понял, что именно сюда сбросили англичане основной запас своего смертоносного груза.

Крыша рухнула. Крупная фугаска пробила перекрытия подвалов, уничтожив усыпальницу королей; осколки иссекли алтарь и кафедры, превратили в жалкие обломки статуи святых. На месте знаменитой библиотеки оставалось теперь пустое, обгорелое помещение. Только могила Канта сохранилась чудом, одинокая и трагичная среди этой вакханалии руин.

Смело, стерло с лица земли и старый университет, и городскую библиотеку.

По знакомой витой лесенке в, стене Олег Николаевич поднялся наверх. Отсюда он мог хорошо видеть чуть ли не весь город.

От замка к пруду и дальше по Кенигштрассе, Миттельтрагхайм, Гранцераллее тянулись сплошные кварталы развалин. Над ними возвышались только одинокие строения, в которых Сергеев угадал здания правительства Восточной Пруссии, «Парк-отель» и политическую тюрьму.

«Для чего нужны эти бессмысленные разрушения? Другое дело — заводы, военные объекты. Но ведь здесь их не было! Для чего? Сгорела Серебряная библиотека в университете. Погибли экспонаты музеев. Для чего?» — снова и снова спрашивал себя Сергеев, стоя на площадке. И пока не находил ответа — того самого, который нашел значительно позднее, поняв до конца сущность политики тех, кого в годы войны считал, как и другие советские люди, своими верными союзниками.

Он вернулся к памятнику Шиллеру поздно вечером, усталый, измученный, переполненный до краев впечатлениями, разнообразными и противоречивыми. Майор Фриц Гершке, он же капитан Советской Армии Василий Ильич Николаев уже ожидал товарища.

— Товарищ генерал, ваше задание выполнено!

Они стояли в кабинете начальника штаба фронта — оба в немецкой форме, перемазанной липкой глиной, местами порванной о проволочные заграждения. Осунувшиеся лица, успевшая отрасти за ночь щетина на подбородках.

Генерал вышел из-за стола.

— Вернулись? Молодцы! — сказал он, словно самой главной заслугой обоих было именно то, что они вернулись живыми и невредимыми. — Спасибо. Что принесли?

— Извините, товарищ генерал. Разрешите присесть?

— Прошу.

Сергеев оторвал подошву своего сапога.

— Вот. Схема расположения огневых точек на юго-западной и южной окраинах города, в полосе наступления армии Галицкого. И еще: схема коммуникаций между фортами того же участка. О настроениях населения разрешите доложить устно.

— Молодцы! — совсем весело сказал генерал. — Но сперва — два часа на отдых. Два часа могу подождать.

— Товарищи офицеры!

Все поднялись, вытянулись по стойке «смирно».

— Товарищ генерал, офицеры штаба фронта по вашему приказанию собраны на служебное совещание.

— Товарищи офицеры, прошу садиться. Старший лейтенант Сергеев доложит нам сейчас о положении в Кенигсберге. Теперь уже не секрет, можно сообщить: старший лейтенант только что вернулся из города после выполнения ответственного задания. Пожалуйста, товарищ Сергеев. Мы слушаем вас.

Тщательно выбритый, в новенькой, специально для такого случая надетой гимнастерке, Сергеев говорил медленно, тщательно подбирая слова. Он уже не раз продумал свое выступление и теперь уверенно рассказывал о том, что удалось ему увидеть, узнать и понять за несколько дней, проведенных в осажденной прусской столице.

28 января 1945 года советские войска перерезали железную дорогу Кенигсберг — Эльбинг, — последнюю. трассу, связывающую Восточную Пруссию с центральной частью Германии.

Кенигсберг был окружен.

Кенигсберг был обречен на гибель.

На гибель было обречено все, что, как чертополох, разрасталось здесь: человеконенавистничество и милитаризм, прусская кичливость и варварская жестокость, реваншистские идеи и дух стяжательства.