Сергей Скрипник - Горная база Страница 16

4. Нетуристские Чартази

«Все хочу спросить гостеприимного хозяина, — чинно произнес командир Дрепт, не забыв с поклоном приложить к груди руку, — что сталось с теми садыками, что побывали до нас на плато?»

Старцу Абдулхаю, как и тогда, в Кабуле, переводил племянник Хафизулла. Но на этот раз он быстро переводил, а дядя быстро отвечал. И в этой быстроте, в ее почти механической естественности, отсутствии даже тени какого-либо замешательства читалось, — и не надо было быть для этого физиономистом, — безжалостная искренность человека, давно считающего себя хозяином жизни. Эту резкую перемену в нем увидел, не переставая трястись, и Суслов. Но в отличие от Дрепта, он располагал информацией. Дрепт подумал: «Там, в Кабуле, придуривался старик!..» Суслов же знал много больше и стал мысленно примеривать на старца мундир губернатора. Эти азиаты наверняка до сих пор носят золотые эполеты и ордена размером с чайное блюдце, а своих бачат он тоже во что-нибудь нарядит с погонами.

Аркадия Суслова трясло лихорадочно.

«А что с ними стало? Их сюда никто не звал. Пришли, как воры. — Старик помедлил, чтоб отпить из пиалы с простоквашей. Облизнул губы. — А забрали их, как вьюки, на мулах. Недвижимыми».

«Кто забрал, уважаемый Абдулхай?»

«Свои. Те, что за Ландайсином».

«За мостом? В Кабуле почтенный Абдулхай говорил, что там мост».

«Там кяриз, дорогой, кяриз под рекой… Но мост или кяриз, это неважно».

«Для нас это очень важно, уважаемый Абдулхай. Нам там, как ты понимаешь, работать. Стрелять. Взрывать. Кстати, нам бы у тебя взрывчаткой разжиться — наша отсырела».

«На солнце Афганистана, мой юный друг, отсыреть не может ничего. Это первое. А второе — взрывать здесь ничего не придется. Пострелять — да. Взрывать — нет. Кяриз нам самим нужен. Только я вместо пакистанских бандитов поставлю там своих верных людей».

«Это ты так решил. Но мы не тебе служим».

«Это мы так решили, — улыбнулся старец, делая ударение на «мы». — А жаль, что вы служите не мне. Я бы расплачивался не презренными бумажками-афгани, а дорогими камнями и золотом».

«Кто это «мы»?» — поинтересовался командир Дрепт, пропустив остальное мимо ушей.

Старец перегнулся над ягненком и снисходительно потрепал командира Дрепта по плечу.

«Ешь барашка, офицер. И вкусную рыбу. Ты совсем ни к чему не притронулся, а день у тебя сегодня был непростым… Еду, кстати, мы приготовили по рецептам твоих людей. Шурави, оказывается, как и мы, пуштуны, любят острые пряные приправы». — Пока старец скупо отщипывал перстами, унизанными дорогими тяжелыми темными кольцами, от кукурузной лепешки и подносил ко рту пиалу, племянник-переводчик успевал справиться с завидными кусками того и сего.

Жадно ел и Суслов. Но ел как-то нервно и руки подрагивали. Тут тоже не надо было быть физиономистом, чтобы, выражаясь языком почитаемого москвичом Шекспира, заметить: «Неспокойно в датском королевстве!..» Оглядев едва возвышающийся над полом стол на резных ножках, когда они прошли в гостиную старца, Суслов приуныл. Водки, на которую он очень надеялся, на столе не было. И он отлично понимал, что спрашивать о ней хозяев в присутствии командира Дрепта исключалось. Они были на войне, а здесь работали уже совершенно другие законы. Стало быть, исключался для него и вариант расслабления, который помог бы справиться и с дрожавшими руками, и нервами. «Черт, какой с меня разведчик!» — молча выругался он, проклиная себя за то, что не мог унять свой нервный жор. Хотя всего пару часов назад, когда на плато ему удалось незаметно избавиться от ящика с толом, выразительно подумал: «А все-таки на что-то я гожусь!..» Но организм этого парня не был рассчитан на длительное нервное напряжение. Он грозил рассыпаться, как та новомодная у европейцев восточная игра в палочки, где весь шалашик держался на одной краеугольной.

Дрепт сопоставил этого Суслова с тем, в кабульском дукане, что тоже и непонятно зачем наигрывал психа. «Может быть, он не наигрывает, а действительно псих, — пронеслось в мозгу у Дрепта, — но это многое упрощает, ибо многое объясняет…»

Дрепта сейчас занимал старец. Старец в своеобразной эйфории, понимал Дрепт, его надо дожать. Он вспомнил, как в кабинете Чмелюка они смешно предположили, будто старик ничего не знал о тоннеле или делал вид, что не знает, — из-за боязни моджахедов. Но этот старик не боялся ни моджахедов, ни шурави. Он был древнее и тех, и других, как и те земли, которыми владел его род.

«А если, почтенный, люди с той стороны Ландайсина не оставят тебя в покое и из Бадабера пришлют другую банду? Если мстительные моджахеды сожгут Чартази?» — Командир Дрепт — так и быть! — потянулся за бараньим ребрышком.

«Я с ними договорюсь…»

«С бандитами-то?»

«С Бадабером! — Старец, казалось, был оскорблен одной мыслью, что его принимают за человека, который опустится до переговоров со всякой швалью. И добавил жестко, желая показать русскому офицеру его место: — С твоими генералами я уже договорился!»

«Ну, это разумеется. Иначе мы не были бы здесь, и кяриз под Ландайсином не взлетел бы на воздух».

«Я повторяю, с твоими начальниками я договорился. Генерал Суслов дал мне слово офицера!» — начинал злиться старец.

«Уважаемый Абдулхай из знатного рода Али, я солдат и подчиняюсь приказу. А нового я не получал. Поэтому кяриз взлетит на воздух, иншаллах!», — командир Дрепт скорбно поджал губы и сыграл на лице печаль солдата, подчиняющегося жестоким приказам войны. И чтоб заполнить наступившую паузу, также скорбно потянулся к жареной рыбешке на тяжелом серебряном блюде. Старец не хвастал: он платил бы наемникам шурави неслыханно. Над одной его домашней утварью рыдали бы самые известные мировые музеи и богатейшие частные коллекционеры: видно было, что его горы славились древнейшими серебряными рудниками. А вот что такого неотразимого в горной форели, понять было трудно. По мне, думал Дрепт, ей ни чем не уступает наш сладкий озерный карасик.

Старец строго поглядел на Суслова и обратился к нему на пушту. Хафизулла переводить не стал. Дрепт тоже поглядел на Суслова, не переставая обсасывать рыбьи косточки: объясни им, Аркаша, что у нас, как распорядился дедушка Сталин, племянник за дядюшку не отвечает. Суслов подавленно молчал. По дядиному знаку Хафизулла резво кинулся за дверь гостиной. Пока он не вернулся, в гостиной никто не проронил ни слова. В руках у Хафизуллы было что-то, напоминающее старый свернутый ковер. Он бережно освободил это что-то от золототканых тесемок и так же бережно раскатал на свободном от стола и подушек пространстве. Вот она, вожделенная карта Берроуза! Старик самодовольно оглядел присутствующих. Но восхищений не последовало. Да, та самая уникальная карта пергаментной желтизны. Со щедростью девятнадцатого века на виньетки и прочие ненужные украшательства, и отвлекающие подробности она игриво поведала европейцу графическим способом о флоре и фауне этой страны с загадочными племенами и нетронутой природой. Нашли приют под сенью гималайских дубов и кедров волки, гиены, леопарды. Красиво!

«Все это не помогло чванному англичанину под Мейвандом. Но новому советскому аристократу Аркадию Суслову в жилу еще как!.. — подумал Дрепт, покончив с форелью и опустив пальцы в серебряную полоскательницу. — Если мальчика только не остановит разжалованный капитан без родословной…»

Надо было возвращаться к делам текущим.

«Почтенный Абдулхай, я не хотел тебя обидеть. А если это случилось, прости. — Дрепт почтительно приложил руку к груди. — Но и ты пойми меня. Я человек подневольный. И чтобы между нами больше не пробегала кошка, пусть мне передадут, — у тебя ведь есть оперативная связь с Кабулом, — новый приказ», — миролюбиво предложил Дрепт.

Этим он задал Хафизулле настоящую задачу. Старец долго разбирался с «кошкой», но потом все же рассмеялся, вновь потрепав русского офицера по плечу.

Старец через Хафизуллу пригласил на угощенье всех офицеров, но на обед в гостиной явились только двое. Донец с подгруппой оставались на плато. Переводчик Алик Гурджиев с другой, ряженые под местных декхан, пробирались от Чартази к лесопилке, что у самого Ландайсина. Эту идею «типа не особенно таиться» подсказал сам хозяин Абдулхай. Моджахеды привыкли к тому, что люди из Чартази пасут скот, работают на маковом поле, отправляют небольшие караваны вглубь страны, по тропе, пролегающей в седловине. О той, случайной перестрелке между ними, когда этой же тропой прошел их караван, было забыто. Стороны соблюдали перемирие, скрепленное тем фактом, что Али не препятствовал людям с того берега устроить недавнюю засаду на своем плато, — не повезло, правда, беднягам нарваться на «нурсы» шурави, — и тем фактом, что люди Али не совали свой нос под маскировочную сетку, прикрывавшую вход в тоннель с этой стороны. Прецедент, правда, был. Один из бачат Абдулхая, накурившись опиума, увидел вышедшую в том месте из-под земли прекрасную пери и бросился ей навстречу, заплатив за свой глюк пулей в голову. Но инцидент уладили: моджахеды соблюдали обычай «бадал кистал» и компенсировали семье мальчишки его смерть.