Вольфганг Отт - Стальная акула. Немецкая субмарина и ее команда в годы войны. 1939-1945 Страница 16

— Доверимся Господу, — произнесла его сестра. Слово «Бог» было для этих людей, словно масло для губ. — Если Господь захочет, зима будет теплой.

— Бог знает, о чем думали англичане, объявляя нам войну.

— Господь вознаградит вас, — услышал Штолленберг, подняв с пола дамскую сумочку.

— Да поможет нам Господь, — была общая присказка.

Неприятность случилась, когда Тайхман попытался поменяться подарками. Каждый из них получил по бутылке коньяку, по три пачки сигарет, а также книгу в кожаной обложке с чистыми страницами и надписью «Мой дневник». Тайхман отвел Фёгеле в сторону и предложил ему сделку — пусть Фёгеле отдаст ему свой коньяк и сигареты, а Тайхман в обмен на это вручит ему свой дневник.

— Ты что, считаешь, что я совсем дурак? — спросил Фёгеле, постучав себе указательным пальцем по лбу.

Подошел Бюлов, и Тайхман повторил свое предложение ему, с той лишь только разницей, что теперь он менял дневник на коньяк или сигареты.

— Ты псих, — сказал на это Бюлов. — Даже Фёгеле не такой болван, чтобы купиться.

— Пюлов, — громко и со злостью произнес Фёгеле, — ты глупый уплюдок.

Бюлов раскатисто расхохотался; а фрейлейн Луиза покраснела, подошла к своему племяннику и весьма эмоционально ему что-то сказала. Хейне подошел к Фёгеле и как можно тактичнее попросил его удалиться в свою комнату. На этом настаивала тетя Луиза, которая пригрозила, что доложит обо всем генералу, если он не уйдет.

— Она так и сказала — доложит?

— Да, так и сказала.

— Тогда я ухожу. Она не должна докладывать обо мне.

Хейне обещал позже принести ему что-нибудь выпить.

— Если Фёгеле уходит, то я тоже ухожу, — сказал Бюлов, и они оба отправились наверх. Через полчаса за ними последовали все остальные.

Усталые, страдая от похмелья, они бегали под дождем по пирсу. Укрыться было совершенно негде. Вместе с ними погрузки ожидали еще сорок человек из первого взвода второй роты. Офицер штаба сообщил им, что флотилия идет из Бремерхафена в Гамбург и прибудет около 10 часов.

Флотилия пришла в порт в конце дня. Она состояла из девяти переоборудованных под тральщики рыболовецких судов. Шестым к пирсу подошел «Альбатрос».

На каждый корабль было распределено пять человек. Тайхман, Бюлов, Штолленберг Хейне и Фёгеле попали на «Альбатрос». Это назначение устроил им старший помощник, который стал теперь главным квартирмейстером и считал, что оказывает бывшим матросам этого судна большую услугу.

Поднявшись на борт, они были достойно встречены.

— А вот и наши будущие адмиралы! — крикнул, увидев их, Питт.

— Вундеркинды вы наши новоиспеченные, готовьте свои задницы — будем вас пинать, пока спереди не потечет юшка, — заорал Остербур.

У него были вставные зубы, которые слегка клацали, когда он открывал рот. Из-за этого его нижняя челюсть потеряла прежнюю форму, но в целом он не изменился к лучшему.

— Где мои деньги? — крикнул Лёбберман. — Спускайся вниз, грязный мошенник, мы тебя давно ждем.

— Надувай лучше свою бабулю, а меня не трогай, — проревел Штюве, и Хейне побледнел.

— Какая милая компания, — произнес Бюлов.

— Похоже, дело идет к драке, — сказал Тайхман.

— А в чем дело? — спросил Фёгеле.

— Скоро узнаешь.

Они сбросили свои вещмешки на палубу и пошли доложить о своем прибытии командиру. Командиром был младший лейтенант по фамилии Вагнер. Старшего помощника звали Паули, он тоже был младшим лейтенантом, но из резервистов. Командир пожал каждому руку и сказал, что они должны держать марку. Никто не понял, что он имел в виду.

В кубриках появилось много новых лиц: сигнальщики, радисты, квартирмейстеры; все — молодые парни от 18 до 25 лет. Их койки располагались по левому борту, где обосновались и пятеро друзей, получив водонепроницаемые комбинезоны и спасательные жилеты. Старая команда располагалась по правому борту; главным теперь был Питт.

Команду вызвали наверх, и старпом объявил, что капитану присвоили звание лейтенанта, а помощнику главного механика — младшего лейтенанта. Когда появился командир, старпом доложил по форме и поздравил его от имени команды. Командир поблагодарил экипаж, то же сделал и младший лейтенант, который был уже слегка навеселе. Командир выделил палубной команде три ящика пива, по 62 бутылки в каждом; трюмные получили два ящика.

— Живьем мы отсюда не выйдем. Похоже, нам крепко достанется, — сказал Бюлов, когда они вернулись к себе.

— Сегодня нам надо поменьше пить, — произнес Штолленберг.

Хейне высказал предположение, что благоразумнее было бы провести вечер на берегу. Он панически боялся крупных ссор, и, хотя тщательно скрывал свой страх, он так и сочился у него из глаз. Хейне был довольно мощного телосложения, но никак не мог преодолеть глубоко укоренившегося страха получить удар в лицо, избавиться от него не помогла даже работа в рыболовецком флоте. Ему казалось, что его голова сделана из стекла и разобьется от малейшего прикосновения. Поэтому он вступал в драку только тогда, когда основная работа была уже сделана другими.

— Останемся здесь, — сказал Штолленберг. — Это дело чести. В конце концов, мы их нагрели на пятьсот марок.

— Но мы же старались для Доры, — напомнил Хейне, взглянув на Тайхмана. Однако тот сделал вид, что это его не касается. С возмутительным спокойствием он разбил второе яйцо о край тарелки, намазал толстенный слой соленого голландского масла на тоненький ломтик хлеба и положил сверху кусок ветчины.

Питт назначил Бюлова и Фёгеле дежурными по столовой.

— Хорошо, — сказал Тайхман, — но они будут обслуживать только стол по левому борту.

— Ну уж нет. Они будут обслуживать оба стола, — заявил Питт.

— А я говорю, что любой из нас, дежуря по столовой, будет обслуживать только наш стол, — сказал Тайхман.

— А, я понимаю — ваши благородия гнушаются мыть за нами тарелки.

Тайхман подумал, что не стоит затевать драку так рано, но на всякий случай сунул в карман свои наручные часы. В это время раздался звонкий шлепок. Питт стоял, потирая левую щеку, — Бюлов ударил его по лицу.

Звук пощечины получился очень смачным, да и зрелище — что надо. Но это был совершенно новый и доселе невиданный среди моряков способ начать драку. Питт слегка опешил. За все проведенные в море годы с ним не случалось ничего подобного. Пощечина уместна в пансионе для благородных девиц, а вовсе не на корабле; для моряка это смертельное оскорбление. Бюлов же об этом не догадывался. И еще он не знал, что противника надо вывести из строя как можно раньше, если не хочешь, чтобы он вывел из строя тебя. И Питт показал ему, как это делается, ударив его ногой в промежность и при этом добавив:

— Теперь он не скоро встанет.

Через секунду Питт рухнул на пол рядом с Бюловом. Это сапог Тайхмана въехал ему в живот, и Питт сложился, словно перочинный ножик. Моряки с правого борта приготовились к потасовке. Моряки с левого борта вначале заняли выжидательную позицию, не желая стать следующими жертвами. И только Фёгеле не встал со своего места. Он, словно загипнотизированный, смотрел на Бюлова, который со стоном катался по полу.

Лёбберман бросился на Штолленберга. Ну, этот безобиден, подумал Тайхман, Эмиль с ним легко справится. Он увидел, что Остербур вытащил свои вставные зубы, но тут же нырнул головой вперед, заметив, что Штюве собирается ударить его бутылкой, полной пива. Удар пришелся по спине, причинив ужасную боль. Тайхман схватил Штюве за волосы, пригнул его голову и двинул коленом в подбородок, после чего Штюве надолго отключился.

Мекель надвигался на Тайхмана, как живая гора мышц, медленно и верно. Он знал, что сильнее его на корабле никого нет. Мекель захватил левую руку Тайхмана и попытался вывернуть ее. Тайхман упал на колени. Кулаком правой руки он ударил Мекеля в лицо, но удар оказался недостаточно сильным. На Мекеле он никак не отразился и даже, похоже, пошел ему на пользу. Тайхман вспомнил, что его противник иногда вел себя очень странно. Однажды во время драки с Лауэром, невысоким, хилым парнем, он без сопротивления позволил ему отметелить себя. Но сегодня Мекель позабыл о своих мазохистских наклонностях. Тайхман подумал, что он сейчас сломает ему руку. Он с большим трудом удерживался на коленях, стараясь не упасть. Теперь ударил Остербур. Тайхман почувствовал, как край железного кольца, которое Остербур носил на левой руке — он был левша, — раскроил ему бровь и вонзился в кость. По глазам и по носу Тайхмана полилась кровь. Он хотел было инстинктивно слизать ее языком, но подумал, что может остаться без него. Остербур ударил его в подбородок. Правым глазом Тайхман уже ничего не видел. «Если Остербур ударит еще раз по тому же месту, я останусь без глаза», — сказал себе Тайхман. Сделать он ничего не мог — его рука была в тисках, и Мекель давил на нее всей своей мощью. Тайхман ждал следующего удара, но Остербур не торопился. Он примеривается, куда бы получше ударить, догадался Тайхман; если бы не это чертово кольцо…