Андрей Батуханов - «Ход конем» Страница 16

– Давай, Борька, давай! Не то сам пропадёшь и нас погубишь.

Сердце Бориса уже клокотало в самом горле, холодный воздух обжигал лёгкие. Красные круги поплыли перед глазами. Ноги стали ватными. Егоров понял, что теряет сознание.

Заключённых из барака Бориса и Алексея построили в длинную шеренгу. Робу, измазанную золой, дали понюхать огромной немецкой овчарке.

– След, Альба, след! – приказал проводник.

Собака добросовестно обнюхала тряпку, чихнула, взвизгнула и с выражением собачьей тоски в глазах беспомощно уселась у ног своего хозяина.

– Она след не возьмёт, всё зола перебивает, – оправдал Альбу проводник.

– С вами всё ясно, Кауфман, – сказал офицер. – Кто зачинщик побега? – обратился он к шеренге. Заключённые молчали. – Ладно, – сказал начальник лагеря. – Это не моё желание или дурные наклонности, а ваше поведение меня к тому вынуждает.

Махнув рукой одному из своих подчинённых и заложив руки за спину, он двинулся вдоль строя. За ним последовал унтер-офицер с автоматом на шее. Остановившись возле первого заключённого, он долго и пристально на него смотрел. Но не увидел того, чего ожидал. И еле заметным движением подбородка указал на второго, стоявшего следом.

– Этот, – вяло и буднично произнёс он и продолжил мерно шагать дальше.

Короткая очередь. Заключённый дёрнулся, роба вздулась от крови и пуль, а человек рухнул на землю. Офицер, не оборачиваясь, продолжил движение. Остановившись возле третьего, он повернулся через плечо к автоматчику и доверительно сказал ему:

– С детства не люблю чётные числа, – и, указав на четвёртого в строю, бросил: – Этот!

Автоматчик нажал на курок. Ещё один выпал из строя.

Перед офицером плыли лица заключённых. Одно. Второе. Перед каждым новым он делал небольшую паузу, пленный молчал, опускал глаза или голову. Комендант указывал пальцем и продолжал обход. Появилось лицо молодого парня с широко открытыми голубыми глазами. Он сглотнул слюну и зажмурился.

– И?.. – спросил офицер. Заключённый отрицательно замотал головой. Но парень был нечётным, поэтому рядом молчавший чётный упал в снег. Голубоглазый беззвучно заплакал, давясь слезами.

Молчание этого полосатого стада потихоньку стало выводить из себя начальника лагеря, но он всё же решил дать им шанс. Это мало что изменит, но поупражняться в риторике никогда не мешает. Когда-то он брал первые места на историческом факультете. Правда, хорошо подвешенный язык сломал его штабную карьеру и привёл его сюда, но это всё равно было лучше, чем Восточный фронт.

– Я не садист и не животное. Просто я честно делаю свою работу. А солдат должен выполнять приказы своей Родины! Я убью каждого второго из всего отряда. Спасти свою жизнь и помочь Тысячелетнему рейху можно, указав на того, кто задумал этот наглый ночной побег. Хороший паёк, снижение дневной нормы против девяти граммов свинца. Решайте! Я докуриваю сигарету и получаю главаря. Остальным я сохраню жизнь. Слово немецкого офицера. Я солдат, а не палач.

Офицер достал сигарету, унтер-офицер услужливо поднёс ему огонёк. Он курил, сладко затягиваясь, ветерок сносил сигаретный дым в лица заключённым. Через семь минут сигарета закончилась. Указательным пальцем комендант отщёлкнул окурок в сторону. Искря, он шлёпнулся в скользкое снежное крошево и погас.

– Я жду, – многозначительно сказал начальник лагеря.

Над строем повисла тишина.

– Понятно, – офицер снова пошёл вдоль строя. – Этот.

Офицер неторопливо приближался к Егорову и Подкопину, которые стояли последними в шеренге. Неожиданно поляк, стоящий перед Егоровым, кинул на Алексея быстрый злой взгляд. Стало понятно: этот тип все-таки что-то пронюхал. Алексей еле заметно усмехнулся. Провокатор собрался открыть рот. Но его на мгновение опередил Егоров.

– Герр комендант! Позвольте обратиться? – он на хорошем немецком обратился к начальнику лагеря.

– О! Ты говоришь по-немецки! Уже хорошо. Слушаю тебя.

Борис одним движением вытолкнул провокатора из строя и, изображая страх, захлёбываясь, выпалил:

– Это он, герр офицер! Он всех подговорил! Он угрожал мне ножом! А я хочу жить! Меня ждут дети!

– Нет, герр офицер, – заверещал поляк, отчаянно мешая польские и немецкие слова, – это не я! Они всё врут. Не я! Это всё они! Не я! Сами всё придумали!

Офицер мгновенно выхватил пистолет и выстрелил. Выражение ужаса сменилось гримасой боли, и белобрысый упал на снег. Комендант лагеря подошёл к Борису и потрепал его по щеке, как обычно делал Адольф Гитлер.

– Хорошо. Хорошо! Молодец! Я всегда знал, что если с людьми по-хорошему, то и они к тебе по-хорошему, – радовался офицер. – Вот, – обвёл он глазами строй, – образец, достойный подражания! Хотя что они могут понимать? – обратился он к Борису. – Это же язык Канта и Гёте.

Егоров, великолепно игравший свою роль, тоже осклабился жалкой улыбкой. Неожиданно комендант, не вскидывая оружия, выстрелил. Борис неподдельно удивился, посмотрел на расплывающееся кровавое пятно у себя на груди, кинул взгляд на Алексея и упал к ногам офицера. Подкопин закрыл глаза, и у него на скулах заходили желваки. Начальник лагеря носком сапога повернул голову физика. Убедившись, что тот мёртв, обратился к заключённым:

– Всю жизнь не любил предателей. Им не место даже среди такого скота, как вы. Как я и обещал, остальным я сохраняю жизнь. Но не рекомендую злоупотреблять ни моим доверием, ни моим терпением. В случае повторения попытки побега зачинщика ждёт показательная и мучительная смерть. Уж это я ему обещаю! Теперь, когда истина восторжествовала, отряд может приступить к работам. Увеличить им смену на час. – Закончив своё назидание, он бросил унтер-офицеру: – Уводите!

– Есть! – козырнул унтер и заорал на шеренгу: – Пошевеливайтесь, скоты!

Люди, перестраиваясь в колонну по двое, развернулись и пошли с плаца на работу. Алексей последний раз бросил взгляд на своего мёртвого друга. Удивлённое выражение лица уже превратилось в белую маску. Подкопин до крови закусил губу.

Вечером всему бараку на полосатые робы нашили красные кольцевые мишени. Большую – на спину, маленькую – на грудь, в районе сердца. На официальном лагерном языке это гласило: «Агрессивен, склонен к побегам». Их взяли на особую заметку и в случае чего церемониться не будут – откроют огонь на поражение! Теперь уже надо было бежать в память о Борисе. И Подкопин принялся собирать новую группу.

Автобус сильно качнуло на какой-то яме, и Алексей был вынужден схватиться за дужку сиденья. Рукав пыльника задрался, и из-под него всем окружающим блеснули его наручные часы. Три парня, сидевшие на заднем сиденье и ржавшие всю дорогу до райцентра, затихли и уставились на диковинку. Подкопин сменил руку, и рукав опустился почти до кончиков пальцев.

Автобус не довёз его до железнодорожного вокзала где-то метров шестьсот. Толкаясь при выходе из автобуса с гоготавшими парнями, Подкопин сориентировался и, поправив задравшийся в толкучке пыльник, отправился пешком по темной улице.

Летний вечер в небольшом провинциальном городке был по-янтарному прозрачен. Всё не то чтобы застыло, но двигалось очень медленно. Было ощущение, что птицы летят только благодаря первому взмаху крыльев, а на втором – отдыхают. Речка еле-еле несла свои вязкие воды, ветер застревал в кустах и деревьях. Только паровозы на станции пытались сопротивляться этой монотонности, вспарывая провинциальную тишину клинками гудков.

– Эй, дядя! – кто-то выплюнул слова ему в затылок, но Алексей и не думал останавливаться. Мало ли кому орут в ночи в этом городе.

– Я тебе сказал, дядя! – снова прозвучало сзади, и раздался дружный топот ног. Кто-то попытался со спины схватить его, но Подкопин резко дёрнул плечом вперёд и развернулся, тем самым «провалив» преследующего.

Перед ним стояли три парня с заднего сиденья. Чуть впереди оказался невысокого роста паренёк в тельняшке под серым грязным пиджаком. Это он предпринял атаку на бывшего полкового разведчика. Он буравил его из-под кепки недобрым взглядом.

– Я кому сказал: стоять, – грозно цедил «тельняшка» и для усиления своих слов цыкнул сквозь зубы слюной под ноги Алексею.

– Так это вы мне? – иронично сказал Подкопин. – Что-то я не припомню, чтобы мы с вами за одним столом выпивали.

Ирония этого явного фраера бесила обладателя тельняшки, да к тому же до чесотки хотелось получить в руки блестящие иностранные часы.

– Котлы гони!

– А лицо не потрескается? – ласково поинтересовался Алексей.

– Буреешь, сука! – удивился парень и достал из кармана пиджака нож. Он был очень уверен в своей победе и в том, что фраер обязательно струхнёт. Картинно перекидывая нож из руки в руку, он зигзагом двинулся на залётного. – Давай сюда часики, я кому сказал! – заорал он и неожиданно нанёс резкий колющий выпад. Лучше бы он этого не делал.