Юрий Чернов - Война погасила маяки (с иллюстрациями) Страница 16

Карпенко когда-то кончил строевое училище. Он хорошо знал тактику, еще лучше — своих людей. Букоткин крепко пожал ему руку.

Пока взвод грузился на машину, загрохотал мотор мотоцикла политрука. «Индиану» хорошо знали на батарее. Сколько раз старенький мотоцикл из-за порчи мотора останавливался на дороге, и его на Кюбассари привозили на машине.

— Божко! — крикнул Карпенко одному из батарейцев. — Со мной на багажник.

Обогнув полуостров, пошли на посадку вражеские планеры. Вскоре с перешейка послышались пулеметные очереди и торопливый треск автоматов. Букоткин с удовлетворением подумал, что батарейцы успели занять оборону.

Между тем положение на батарее усложнялось. Возвращавшегося от опушки леса Букоткина встретил запыхавшийся командир огневого взвода младший лейтенант А. З. Кухарь.

— Товарищ командир, сигнальщик Березин доложил: с моря к полуострову идут катера и шхуны.

В то время батарейцы еще не знали, что против них выделены специальные силы полка «Бранденбург», что авиации поставлена задача подавить эту «наиболее опасную береговую батарею», а комбинированному десанту с моря и воздуха приказано захватить Кюбассари и уничтожить советских артиллеристов.

С площадки, где расположен дальномер, хорошо видна серая поверхность залива. На таком расстоянии силуэты вражеских шхун и катеров кажутся маленькими и безобидными. Но в бинокль видно, как осели они под тяжестью десанта. Катера и шхуны шли тремя отрядами, в кильватер, потом на ходу перестроились и строем фронта двинулись к берегу. Их насчитали свыше двадцати.

— К бою! — пронеслось по батарее.

С вражеских катеров был хорошо виден пустынный берег. Уже можно различить желтые пятна деревьев, несколько сараев, заросли кустарника. Совсем мирная картина, если б не отдаленная канонада на севере у Муху да редкие разрывы бомб где-то за рощей.

Фашисты на катерах и шхунах уже подумывали, что у зеленого лесистого полуострова они не встретят серьезного сопротивления. Но когда вражеский десант приблизился, раздалась команда Букоткина:

— Огонь!

Дрогнули, закачались деревья от орудийных залпов, со свистом рассекая воздух, понеслись снаряды. Орудия под маскировочными сетями били прямой наводкой. С третьего залпа вырвавшийся вперед крупный немецкий катер задымил, потом на нем взвился и тотчас погас язык пламени. Раздался взрыв. Когда дым взрыва рассеялся, на волнах плавали одни обломки.

Батарея вела беглый огонь. Обнаружив по вспышкам замаскированные орудия, вражеская авиация обрушила на них бомбовый удар. Первую восьмерку бомбардировщиков сменила вторая. Скоро от близкого попадания бомбы вышла из строя рация. Струйки сизого дыма от начавшегося пожара поползли на командный пост. Вышка, на которой находился дальномер, где ниже была радиорубка и КП, загорелась. Букоткин перенес управление огнем на второе орудие. Еще две шхуны погрузились в воду, но десант не отворачивал.

Взметнув фонтан земли, около орудийного дворика разорвалась бомба. Упал сраженный командир орудия сержант Григорий Герасимов, тяжелое ранение в голову получил замковый Иванов. При новом взрыве, последовавшем через несколько секунд, Букоткин почувствовал, как какая-то сила швырнула его на орудийный щит, жарким дыханием опалила лицо. Он потерял сознание. Когда очнулся, санитарный инструктор Писков перевязывал ему раны. Место убитого командира орудия заменил матрос Демин. Батарея продолжала вести огонь по десанту. Позднее подсчитали: одиннадцать осколочных ранений получил командир батареи. Но когда матросы хотели отвести его в санчасть, он отстранил их:

— Подождите, бой еще не кончился.

Только после того как седьмой фашистский катер исчез в волнах Рижского залива, гитлеровцы не выдержали, повернули обратно, волоча за собой хвост дымовой завесы. Вскоре вражеский десант растаял в надвинувшемся тумане.

Придерживая раненую руку, наскоро перебинтованную матросами, Букоткин спустился в землянку санчасти. Первым, что бросилось в глаза, был переполненный таз с окровавленной ватой и бинтами.

У военфельдшера, немолодого, торопливого человека, призванного из запаса, нос заострился, глаза лихорадочно блестели.

— Что с вами? — морщась от боли, спросил Букоткин, когда военфельдшер трясущимися руками снимал бинты. Тот ответил не сразу. И, глядя на его небритую щеку, командир батареи подумал: «Здесь работы хватает, как и на всей батарее».

— Раненых у нас полно, а фашист все бомбит и бомбит, — заговорил наконец медик.

— Ничего, выстоим. Из штаба сообщили, что на помощь батарее выслана велорота.

Медик продолжал говорить торопливо, не поднимая глаз. Букоткину показалось, что от него попахивало спиртом.

— Товарищ командир, кругом вода. Отсюда ног не унесешь.

Закравшегося сочувствия к этому человеку как не бывало. Старший лейтенант зло спросил:

— Струсил?

— Товарищ командир, — медик отворачивался, старался не смотреть, — вы меня не так поняли…

А в это время в тылу батареи продолжался ожесточенный бой. Батарейцы под командованием Карпенко уже отбили несколько атак гитлеровцев. Они подожгли опустившийся в камышах планер.

Букоткин отправился на перешеек, чтобы лично проверить, как идут дела на сухопутной обороне. Через амбразуру дзота, в котором находился политрук, командир видел проволочные заграждения, пересекшие единственную дорогу, соединяющую батарейцев с Сааремаа, зеленые кусты можжевельника. Над темной изгородью из плитняка, за которой укрылись гитлеровцы, вставали редкие дымки выстрелов.

В дзоте пулеметчики, готовясь к отражению новой атаки, набивали ленту. Вошедшему командиру батареи Карпенко скупо доложил:

— Отбили четыре атаки. Потери противника — до 20 убитых и приблизительно столько же раненых. У нас пять ранено. А как положение на батарее?

— Личный состав отлично дерется, Григорий Андреевич. Штаб сообщил, что на помощь выслана рота велосипедистов. Только раньше ночи их не жди — авиация мешает.

— Мы продержимся, — уверенно сказал политрук.

В дзоте раздался телефонный звонок. Оперативный дежурный докладывал, что в видимости батареи вновь показались вражеские транспорты. На этот раз они шли в сопровождении миноносцев. Обстановка снова обострялась. Букоткин заторопился обратно на батарею. Комиссар предложил ему свой мотоцикл.

— Возьми мою «Индиану». А я с тобой отправлю одного легкораненого. Пусть санчасть навестит да и тебя поддержит, если голова закружится.

— Кстати, Григорий Андреевич, не нравится мне наш медик. И разговоры у него какие-то нездоровые.

Густые брови Карпенко сошлись у переносицы, глаза зло блеснули.

— Давно я это за ним замечаю.

День разгуливался. На четко очерченной линии горизонта, словно вырезанные из жести, виднелись четыре дымящих транспорта. За ними на буксире тянулись катера и шлюпки. Еще дальше, едва различимые, держались четыре эскадренных миноносца.

Снова на батарее раздался сигнал боевой тревоги. Огневой взвод, понесший потери утром, пополнили за счет хозяйственников и прожектористов, и он приготовился к бою. Тихо над батареей. Лишь шумит в верхушках деревьев ветер, полощет обрывками маскировочных сетей над пушками. Можно подумать, что после усиленной бомбежки с воздуха батарея выведена из строя.

В тылу на перешейке перестрелка тоже затихла. Экономили ли фашистские десантники патроны или ждали сигнала, чтобы предпринять совместную атаку с моря и суши?

Транспорты приближались. Эскадренные миноносцы тоже подошли ближе. Еще несколько минут, и батарея сможет вести по ним огонь. Лестно в бою потопить миноносец, но не они главная цель. Нельзя допустить высадку десанта на Кюбассари, значит, стрелять нужно по транспортам.

На вражеских кораблях замелькали вспышки. Начался обстрел батареи. Букоткин не отнимал от глаз бинокля, следя за противником, когда прибежал кок Оливер Дубровский:

— Товарищ командир, Яценко принял радиограмму открытым текстом: «Кюбассари свободен».

— Спасибо, Дубровский. Идите на свое место. Сейчас мы их встретим.

Вражеские снаряды рвались в воде. Частые столбы, встающие в окулярах бинокля, подчас скрывали приближающиеся транспорты. Букоткин внимательно следил за ними. После уничтожения дальномера командиру стало трудней определить расстояние. Вот передний транспорт застопорил ход, к нему подошли катера и шлюпки, началась пересадка десантников. Видимо, фашисты считали, что батарея действительно подавлена.

Букоткин сообщил в штаб: «Вновь вступил в бой с морским десантом противника».

И тут же подал команду:

— К бою! По головному транспорту… огонь!

Желтым пламенем полыхнул залп сорок третьей.

Внеся необходимую поправку, Букоткин приказал батарее вести огонь на поражение. Фонтаны воды вздымались у транспорта. В грохоте выстрелов артиллеристы не заметили, как снова над полуостровом появились фашистские бомбардировщики. Опять на батарею обрушились вражеские бомбы. Роща, в которой стояли орудия, вздрагивала от взрывов. Над ней непрерывно клубилась пыль, но огня батарея не прекращала. В разгар боя в нише орудийного дворика вспыхнул пожар. Огонь перекинулся на ящики с зарядами. Под пулеметным огнем истребителей ленинградский паренек краснофлотец Василий Травкин бросился в нишу, огнетушителем и собственной шинелью быстро погасил пожар.