Михаил Федотов - Разведка продолжает поиск Страница 16

Пленник крутил головой, извивался, мычал: неудобно, конечно, связанному да еще с кляпом. Мы и его подтянули ближе к костру, Степан вынул кляп и — ужас! Он заговорил по-русски.

— Свой я, не немец. Из бригады Каминского…

Мы опешили: нам-то нужен был немец, а не предатель из бригады такого же предателя Каминского…

Эту «армию» партизаны хорошо знали. Отпетые сволочи, жестокие и беспощадные как к партизанам, так и к мирному населению!

И все же нам требовалось немедленно заполучить от него сведения: кто знает, что произойдет впереди. Пленный показал, что штаб Каминского находится в Лепеле.

— Партизан боимся не только мы, но и немцы, — заискивал перед нами «язык».

Далее он охотно рассказал, что один из полков бригады, в котором служит, специально обучался несению службы на КПП. Солдат знакомили с образцами всех документов, выдаваемых оккупационными властями гражданским и военнослужащим, а также с формами пропусков на перевозимые грузы. Их обучали методам распознавания партизан и связных, приемам, которыми пользуются те, чтобы проникнуть в гитлеровские гарнизоны с целью диверсий, разведки или встреч с подпольщиками. «Контролеров» учили распознавать поддельные документы, правилам и приемам производства обысков тех, кто входил в гарнизон или выходил из него. Преподаватели обращали особое внимание на обыск местного населения. Словом, этот подонок был подготовлен по всем правилам для борьбы с партизанами и подпольщиками. На вопрос, приходилось ли им задерживать на КПП партизан или связных, предатель отвечал уклончиво.

— Участвовал ли ты сам в боях против партизан? — спросил Иван Киреев.

— Да, приходилось. Летом 1943 года наш полк проводил операцию против партизан в деревнях Пышно, на Тартаке и в других местах. Но я всегда был в тылу с ранеными. Правда, иногда подвозил патроны, — мямлил предатель. — А в самих боях не участвовал, нет.

— Много ли войск вермахта в Бешенковичах?

— Много, очень много…

— Точнее, точнее.

— Определенно сказать не могу, потому что через каждые десять дней воинские части меняются. Одни приезжают на отдых, другие уезжают.

— Где находится штаб 3-й армии? — задал я главный вопрос.

Предатель или скрывал, или на самом деле этого не знал.

— Не знаю, — ответил он. — Но штаб тыла в Бешенковичах. Это точно знаю, потому что наша контрольно-пропускная служба подчиняется ему.

— Что намерены гитлеровцы предпринять в ближайшее время на фронте и против партизан?

— Я — солдат и знать мне не положено, — ответил «язык». — Знаю свою службу и все. Больше меня ничего не интересовало…

— А что, за тебя фюрер думает? — зло бросил Степан Пашковский.

Предатель промолчал.

Истинное лицо этого подонка, вся его подноготная нам стала ясна. Как и всякий предатель, он оказался большим трусом, просил и молил сохранить ему жизнь, так как, мол, у него есть дочурка, которую очень жалеет. Он согласен воевать в партизанах, потому что «никогда не любил немцев»… Рассказал и о том, где родился, учился и работал до войны, как попал в плен, стал предателем. Словом, выложил все.

Забрали мы у него документы, сняли с ремня подсумки с патронами и с наступлением рассвета решили продолжить путь к дому. Боялись, чтобы ночью не заплутать и не выйти на какой-нибудь гарнизон…

Смотрю на своих ребят и вижу: не очень-то они довольны «языком», на лицах написано одно — не стоит овчинка выделки… Но я сам думал по-другому. Этот «язык» не простой. Во-первых, много интересного сообщил о немецкой системе контрольно-пропускной службы, о большой насыщенности войск в Бешенковичах. И главное — о спешном строительстве двух линий обороны. Первая возводилась в районе Островно и по левобережью Западной Двины, вторая — перед Бешенковичами. Это уже глубоко эшелонированная линия обороны, протяженность ее — около 60 километров. Заслуживали также внимания показания о размещении штаба тыла 3-й немецкой танковой армии. Во-вторых, много сведений «язык» сообщил о структуре, численности и вооружении бригады Каминского.

Собираясь в путь, предупредили пленного: если сделает хоть один шаг в сторону или крикнет, тут же будет расстрелян. Обстановка требовала такой осторожности и осмотрительности. Ведь мы еще находились в каких-то 3–4 километрах от Бешенковичей, а вокруг вражеские гарнизоны.

Только поднялись, чтобы идти, как впереди раздалась стрельба из пулемета. Тут же, словно в ответ, застрочили автоматы позади нас, в Дроздах, взвились ракеты. Что бы это значило? Мы встревожились. Глянул я на предателя, и мне показалось, что он обрадовался, надеется на спасение. В такой ситуации нельзя спешить, но и медлить опасно. Глазами показал Степану Пашковскому следить за «языком», а для большей надежности связать ему руки.

По лесу продвигались осторожно. Нужно было проскользнуть между Залужьем и Ворохобками, откуда только что доносился пулеметный огонь. Шли редкой цепочкой, плененный — под конвоем Степана — позади нас. Только выбрались на лесную дорогу, как вдруг ударили по нас. Мы залегли: нужно сориентироваться. Но тут сзади раздался крик предателя:

— Сюда-а!

Крик этот потонул в сплошных автоматных очередях. Впереди, на той стороне просеки-дороги, оказалась засада, которая и вела плотный огонь.

Только я высмотрел цель и лихорадочно прикинул, какое принять решение, как ко мне по-пластунски подполз Степан Пашковский. Видно, понял мой вопросительный взгляд, потому что сразу показал жестом руки — резко провел по шее, и я понял: «языка» он успокоил без выстрела…

Молчала засада, притаились и мы. Каждый из нас думал об одном: как выйти из этой западни? Мысленно прокручиваю весь ход поиска, стараюсь понять, где допущен просчет, почему нас обнаружили гитлеровцы и каким образом незаметно обложили. Мгновенно сверкнула догадка: нас заметила поисковая группа. У нее мало сил, она ждет с минуты на минуту подкрепления. Тогда гитлеровцы начнут проческу этого маленького лесочка — и нам несдобровать! Надо не медлить ни минуты. Прорыв и только прорыв — внезапный, напористый!

Достал «лимонку». Степан догадался о моем решении и тоже сунул руку себе за пазуху. Скосил я глаза влево: вижу Михайлова. Он смотрит на меня и понимает: сейчас пойдем на прорыв, как говорится, штыком и гранатой. Иван Киреев будет бить из автомата. Правильно: ошеломить их и вырваться из окружения, пока не пришло подкрепление.

Степан Пашковский, изловчившись, лежа швырнул гранату. За ним — Михайлов. Все вскочили одновременно. Иван резанул из автомата, а я запоздало бросил свою «лимонку».

Пригнувшись, мы устремились вперед. Пробежали несколько метров. Сзади по нас открыли огонь, но уже не такой плотный. Залегли, заняли оборону: думали, будут преследовать, но — тихо. И мы быстрее от этого места, чтобы еще раз не захлопнулась ловушка.

Остановились на отдых в лесу под Болбечьем. Обсудили все происшедшее. Поспорили. Единодушны были в том, что своевременно вырвались из капкана, устроенного гитлеровцами. По всей вероятности, они все же догадались, куда девался их холуй. Видно, преследователи, хоть и с опозданием, но обнаружили наши следы, особенно там, где волокли «языка». Ночью же преследовать не особенно старались, тем более, что схвачен не их солдат. А лесок, где мы остановились и допрашивали «языка», окружили и ждали подкрепления.

Как бы там ни было, а ценные сведения для командования отряда и бригады мы от «языка» получили. Принесли и трофеи, и личные документы. Все данные, выведанные при допросе «языка», мы с Поповым обобщили, изложили письменно со своими выводами и предположениями.

В сведениях о боевой деятельности бригады за ноябрь 1943 года это отражено кратко и сухо:

«1-й отряд. Разведка гарнизона в Бешенковичах (захват „языка“). Разведка 4 человека под руководством т. Федотова поймала предателя из гарнизона Бешенковичи… Трофеи — одна винтовка, две гранаты, 60 патронов».

Под Уллой

В начале зимы 1943/44 года не было дня, чтобы партизаны не нападали на транспорт, питавший всем необходимый улльский аэродром.

Как-то раз к нам, разведчикам, заглянул комбриг Николай Александрович Сакмаркин. Возвратившись из дальнего поиска — вели разведку в сторону Полоцка, — мы, немного передохнув, занимались разными житейскими мелочами. Одни пришивали пуговицы, другие штопали прохудившееся, третьи вместе с хозяйкой хаты возились у печи. Иван Попов, сунув валенок с полупришитой подошвой под стол, быстро вскочил со скамьи, взмахом левой руки отбросил пшеничного цвета прядь волос со лба — хотел доложить о результатах поиска. Николай Александрович мельком глянул на ноги командира взвода разведки, аккуратно обернутые портянками, сказал с улыбкой:

— Вольно, казак! Докладывай сидя, — и сам присел.