Богдан Сушинский - Стоять в огне Страница 16

— Вот сволочь! — возмутился он. — Кто бы мог подумать, что это пугало умеет стрелять! Хорошо еще, что никого не задел.

— Ну, командир, что я говорил? — даже обрадовался этому происшествию Колар. — Нужно было отправить его на тот свет — и все дела.

— Успокойся. Он свое получит, — сдержанно ответил Беркут.

Подошли к колодцу. Беркут присел на сруб, взглянул на Мазовецкого, затем на Колара, виновато как-то улыбнулся и покачал головой.

— Он правильно поступил. Это я сглупил, как новобранец. И даже не потому, что не догадался разрядить его карабин. А потому, что забыл святой закон войны: никогда не щади врага, который пришел, чтобы сжечь твой дом. Пусть это будет мне уроком. А теперь кто из вас хочет поупражняться в медицине? Как ни странно, этот идиот попал мне в ногу.

При этих словах Мазовецкий и Колар замерли в таких позах, словно в землю перед ними ударила молния.

— Ничего страшного, — как можно спокойнее произнес Беркут, — пуля в икре. Рана легкая. Пакет у меня есть. До базы как-нибудь доберемся. Оказывается, война тоже иногда преподносит сюрпризы.

15

Примерно в полукилометре от шоссе серела невысокая меловая гора, которую Николай Крамарчук приметил еще прошлой осенью. Сейчас он забрался на ее плоскую, поросшую ельником вершину и там, на небольшом выступе, под козырьком каменной глыбы, устроил себе гнездо из прошлогодних листьев, из которого хорошо были видны зубчатые башни крепости и часть дороги, где должна была остановиться машина с переодетыми партизанами. Если все будет по плану и возвращаться будут на машине, то выйти из нее Беркут, Мазовецкий и Колар должны именно здесь. Отсюда к лагерю ближе, чем откуда бы то ни было.

Он лежал в сухих и теплых листьях и задумчиво смотрел то на башни, то на дорогу, по которой время от времени проходили небольшие колонны, и пытался представить себе, что происходит сейчас там, за стеной. Досадно, что он не смог участвовать в этой операции. Крамарчук вообще был уверен, что сумел бы показать себя в боях намного лучше, чем это у него получалось до сих пор. Именно поэтому Николай уже несколько раз то просился в разведку, то предлагал командиру отобрать надежных ребят и неожиданно, ночью ворваться в крепость… Все же бурлило в нем нечто такое, наполеоновское, чего он никак пока что не мог реализовать, и это вызывало у него чувство какого-то мальчишеского огорчения: упустить такую возможность прославиться или хотя бы проявить себя! И хорошо было бы дослужиться до офицера. «…До офицера — это было бы прекрасно».

Конечно, никто не в состоянии был предсказать, как сложится его судьба после войны. Однако пофантазировать можно и о тех несбыточно далеких временах. Многого от своего будущего Крамарчук не ждал. Но если останется жив, хотел войти в эту новую послевоенную жизнь человеком, который храбро воевал и теперь серьезно думает о том, как бы помудрее устроить мирное бытие. В этом он усматривал самую важную часть своего перерождения из странствующего романтика-полуцыгана — в человека, как он говорил себе, с именем и лицом. Как только Красная армия освободит эти места, он снова станет солдатом. А потом, после войны, обязательно закончит среднюю школу — ну, вечернюю, там, или заочную — и поступит в институт. Как Беркут…

Замечтавшись, Крамарчук поднялся во весь рост, совершенно забыв о том, что его могут заметить с дороги. Именно в это время на участке шоссе, за которым он наблюдал, показались две крытые машины. Возможно, сержант и не обратил бы на них особого внимания, но из задней машины вдруг выпрыгнул какой-то человек. Он соскочил на полном ходу, упал, скатился с довольно высокой насыпи и, петляя между кустами, бросился в лес. Должно быть, это произошло настолько неожиданно для конвоиров, что те не успели среагировать. Машина прошла еще по меньшей мере метров сто, прежде чем один из конвоиров сумел открыть огонь. А когда она остановилась, два конвоира сразу же соскочили на дорогу, но преследовать беглеца не стали, а всего лишь неспешно прошлись длинными автоматными очередями по зарослям на опушке леса.

Спохватился и старший колонны, очевидно, офицер. Николай видел, как, открыв дверцу кабины, он произвел несколько выстрелов прямо с подножки. Беглеца Крамарчук уже потерял из виду, зато за немцами следил очень внимательно.

Весь этот спектакль длился несколько минут. Вдоволь настрелявшись, конвоиры закурили, сели в машину и уехали.

«Значит, кому-то повезло… — думал Крамарчук, быстро спускаясь пологим склоном горы. — Но кому?… Вдруг это был Беркут?! А что, немцы вполне могли схватить всех троих и пытались перевезти куда-нибудь из Подольска…»

По едва заметной тропинке он побежал к шоссе, все время осматриваясь по сторонам, чтобы не упустить беглеца. Но, к своему удивлению, так нигде и не обнаружил его. «Неужто убили?!»

Уже на опушке Николай осторожно приблизился к тому месту, где это могло произойти. Обнаружил срезанный пулями ствол молодой ели, следы солдатских сапог в заболоченной ложбине… Вот только сам беглец словно бы растворился в голубоватой лесной дымке.

«Может, это действительно был Беркут? — теперь уже с облегчением подумал Крамарчук. — Нет, так убежать мог только он! Возможно, что прямо там, в машине, даже убил одного из конвоиров…»

Подбодренный этим предположением, Николай не стал прятаться в заросли, когда услышал шум моторов. Наоборот, приблизился еще на несколько шагов к дороге и притаился за широким стволом дуба. Через минуту-другую из-за деревьев показались открытый грузовик с солдатами, потом «опель» и снова — набитый солдатами грузовик…

«Конечно, с такой охраной и на тот свет не стыдно…» — подумал он, сцепив зубы. Но в последний момент передумал стрелять по легковой и длинной очередью прошелся по солдатам на второй машине. Над самым бортом, для верности…

Он успел дать еще две очереди, прежде чем и первая машина, и лимузин остановились, а выскочившие из них фашисты залегли прямо на дороге и тоже открыли огонь. Но Крамарчук уже скрылся в овраге, который уводил его все дальше и дальше, в глубь леса. Именно там, в овраге, сержант вдруг задумался над тем, что не насторожило его раньше: а почему, собственно, ни один из конвоиров даже не попытался догнать беглеца? Почему не бросился за ним в лес?

16

Штубер подождал, пока машина с Беркутом и его людьми тронулась с места, и пошел к воротам.

«Если этот партизан может с такой легкостью проникать сюда под чужим именем, то рано или поздно его люди повесят меня на одном из зубцов крепостной стены, — с досадой подумал он, бросив презрительный взгляд на солдат, стоявших навытяжку по обе стороны ворот. — Нужно позаботиться о более надежной охране. Все-таки мы на окраине города, а рядом — огромный лес».

Но ни эти тягостные мысли, ни осознание того, что несколько минут назад он, как последний болван, разболтался перед «оберштурмфюрером Ольбрехтом» о партизанских отрядах и готовящихся против них акциях, — уже не могли испортить ему настроения. В конечном итоге все удалось. Главное, что Беркут был здесь и что он, Штубер, не разочаровался в нем. Даже то, как этот варвар проник в его башню, свидетельствует, что в принципе это способный и хладнокровный диверсант, с которым есть смысл продолжать игру. Кстати, почему бы не заслать в его группу одного из своих «рыцарей»? Так было бы куда надежнее…

Подумав еще немного, Штубер окликнул фельдфебеля, стоявшего у палатки и, подобно верному псу, ожидавшего, когда о нем вспомнят. Здесь же, во дворе крепости, они согласовали все детали блиц-операции, которой должен был руководить лично Зебольд.

— Господин гауптштурмфюрер! — выбежал из башни ординарец. — Только что звонили из канцелярии подполковника Ранке. Вас немедленно просят прибыть в резиденцию абвера.

— Что там у них стряслось? Мне хотят сообщить, что наши доблестные войска взяли Москву?

— Не знаю. Адъютант господина Ранке передал, что машина за вами уже послана.

— Божественно, как говорит один наш общий любимец.

Штубер поднялся к себе, взял уже дважды спасавший ему жизнь швейцарский пистолетик, выпил рюмку коньяку и, постояв минут пять у бойницы, спустился вниз. Машина ждала его у ворот крепости. «Хорошо, хоть самого Ранке не принесло сюда во время посещения Беркута. Испортил бы всю обедню».

— Мне приказано сопровождать вас, — вышел из «опеля» унтер-фельдфебель и открыл заднюю дверцу. Когда ему приходилось ездить в легковых машинах, он всегда садился на заднее сиденье. Это было его неизменным правилом.

Проезжая узенькими извилистыми улочками города, он бездумно не замечал ничего происходящего на них. Как не думал и о предстоящем разговоре. О чем бы там ни шла речь — это уже несущественно, сейчас его волновало другое: как осуществить хотя бы одну громкую операцию? Он, конечно, сразу же позаботился бы, чтобы о его успехах узнал Скорцени. Возможно, это стало бы началом возвращения в лоно рейха. Все-таки неразумно бросать людей с его опытом чуть ли не на передовую, в эти подольские леса, в глухие дебри дикой Славянии…