Александр Генералов - Грозовое ущелье Страница 16

— М-да, значит это — дело рук Евстигнея… А о Лисине что слышно?

— Ничего.

— Что — пропал? — встрепенулся Боровков.

Парфен не спеша докрутил цигарку, прикурил, потом ответил:

— Не знаю. Уехал к Фролу на заимку и не вернулся.

— Что ты предпринял?

— Поручил розыск милицейскому посту в Кучумовке.

— Может, Лисин все же прорвался к Волкодаву?

— Может.

— А где Шатров?

— С Семеновым беседует. Упустил Семенов одного мужика тут…

— Ох, сгубите вы меня, помощнички!

На самой окраине, у железнодорожного моста, жила знаменитая на весь город Настя Вострухина. Это была типичная базарная торговка, крикливая, напористая. Ее не однажды доставляли в милицию за спекуляцию и торговлю краденым. Но она умела выкручиваться и делала это довольно ловко. Занималась Настя и самогоноварением. Вечерами у нее дым стоял коромыслом. Приходили к ней в дом мужики не только ради мутноватого зелья…

Муж ее был замешан в деле Луковина и отбывал свой срок в красноярской тюрьме. Однажды Настя получила от него переданное верными людьми письмо, в котором он сообщал, что скоро приедет наведать свою любушку. Беспутная бабенка, которая и без мужа не страдала от недостатка мужского внимания, забеспокоилась. Поразмыслив, решила о предстоящем событии известить знакомого ей милиционера Якова Семенова. Тот жил неподалеку. Выслушав Вострухину, он сказал:

— Ладно, как появится Гришка, беги до меня. Да об этом ни гу-гу.

И вот как-то вечером Настя прибежала к нему растрепанная, простоволосая.

— Григорий пожаловал.

— Где он?

— Сидит в избе, ждет, когда я самогонки ему принесу. Я сказала, что сбегаю к Матрене Лучкиной.

— Та что же, тоже гонит?

— Гонит.

— Пошли, — сказал Семенов.

Но Гришка Вострухин был травленый волк. Он ждал жену, затаившись в сенях. Когда Яков Семенов с Настей шагнули через порог, беглец кинулся на улицу. Семенов бросился следом за Вострухиным. Была ночь, стояла чернильная темень. Выстрелив несколько раз наугад, Семенов вернулся в избу.

— Пропала теперь моя головушка, — запричитала Настя. — Убьет меня Гришка.

— Ты скройся пока куда-нибудь, — посоветовал ей Семенов.

— Куда скроешься? Под землей найдет. Он такой.

— Ну не реви, что-нибудь придумаем.

Наутро Семенов доложил о происшедшем Шатрову. Тот долго ругался, грозился отдать милиционера под суд. Яков стоял с опущенной головой. Когда о конфузе Семенова стало известно Парфену Трегубову, тот коротко резюмировал:

— Ну вот и сошлись концы с концами. Сегодня как раз пришло сообщение из Красноярска.

— Значит, точно бежал? — догадался Шатров.

— Куда уж точнее, — помрачнел Парфен. — Но дело все в том, что Луковин бежал из тюрьмы еще в апреле.

— Ну, оперативно работают мужики, — ругнулся Георгий.

— Ладно. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Теперь я уверен, что Волкодав здесь, в уезде. И бежал он вместе со своими дружками. Надо будет у Насти засаду сделать.

— Но почему Волкодав бежал именно сюда? — вслух размышлял Шатров. — Не пойму…

— Я так смекаю, что к нам в уезд он ненадолго. У него здесь старые кореши. И выходит, нам в первую очередь банк беречь надо.

— В деревнях снять посты?

— Ни в коем случае! У Волкодава в глубинах осталась агентура. Там потребиловки да коммунарские кассы будут привлекать его.

Допрашивая Настю Вострухину, Шатров удивлялся непостоянству ее характера. Торговка то кидалась в слезы, то откровенно кокетничала с заместителем начальника розыска, то замыкалась в себе до того, что из нее нельзя было выжать ни слова.

— Вы имеете, конечно, право на эмоции, Настасья Павловна, но прошу вас ближе к делу, — сказал ей наконец Георгий.

— Так ведь я переживаю, Георгий Иванович.

— Переживать будете дома, а здесь нужны конкретные факты. С кем был знаком в городе ваш муж?

— Не знаю.

— Вспомните, пожалуйста, Настасья Павловна, вспомните.

Настя снова уткнулась в носовой платок. Она уже каялась, что связалась с милицией. Может, все бы обошлось? Ну, побил бы Гришка за неверность. Разве ей впервой терпеть его руку? А тут, на тебе, влезла в петлю. И говорить нельзя, и не говорить тоже.

— С шорником Курилиным.

— Это тот, что возле заезжего двора живет?

— Он самый.

— Еще с кем?

— С Евстигнеем Васильичем…

— Хозяином номеров «Париж»?

— Да. А больше не знаю.

— Ладно, Настасья Павловна, отдохните. Потом побеседуем с вами еще.

Яков Семенов пришел к шорнику поздно вечером. Тот ужинал с семьей.

— Найди бутылку самогона, — сказал ему милиционер.

— Ты что, какой самогон? — удивился Курилин.

— Ладно, не прибедняйся, — остановил его Семенов. — Надо для дела. Для меня устроишь?

Шорник внимательно взглянул на милиционера, отложил в сторону ложку.

— Да грех же на душу беру, Яков Фомич! — взмолился Курилин.

— Бери, у тебя их много.

— Ладно, Андрей, неси уж, — вмешалась жена шорника, худенькая, вся в бородавках бабенка.

— О господи, помоги нам, — перекрестился шорник, открывая подпол. Вернувшись с бутылью, спросил: — С собой возьмешь али как?

— Здесь выпью. Огурцы есть?

— Есть, есть, — засуетилась жена шорника.

— Мне надо с тобой откровенно поговорить, — сказал Семенов шорнику, когда его жена ушла на кухню.

— О чем?

— Узнаешь.

На столе появилась миска с огурцами. После того, как домочадцы удалились в другую комнату, шорник спросил:

— Ну, говори, Семенов, чего тебе надо.

— Дай закурить самосаду.

— Держи.

— Так вот, Андрей, многое я тебе прощал. И ворованным, ты приторговывал, и спекуляцией вместе с Настей Вострухиной занимался. Теперь за тобой дело.

— Что хочешь?

— Уволили меня из милиции…

— Вот это номер! — присвистнул Курилин. — За что же?

— Гришку Вострухина упустил. А у Парфена разговор короткий: выметайся!

— Дела, — протянул шорник.

— Хуже некуда. Хочу, Андрей, отомстить Трегубову с твоей помощью.

— Это ты серьезно?

— Серьезнее некуда.

Шорник вскинул на Семена белесые глаза.

— Ладно, приходи ко мне завтра, я сведу тебя с нужным человеком.

— Спасибо. Что же ты себе не наливаешь? Давай, теперь одной веревочкой связаны.

Лукерья спустилась вниз, отрывисто бросила Шубину:

— Иди, хозяин зовет.

— А кто здесь останется?

— Я постою. Нужен ты ему.

Капустин сидел за бумагами. Когда Шубин вошел, Евстигней поднял голову, хмуро взглянул на парня.

— Поручение тебе. Зайдешь к аптекарю Левинсону, передашь ему вот это письмо.

Он сунул Шубину запечатанный конверт.

— Ответ ждать? — спросил парень.

— Подожди. Впрочем, не надо, сам пришлет.

Шатров квартировал во флигельке, который стоял во дворе уездной школы младших агрономов. Жилье состояло из небольшой комнаты и спаленки. У входной двери угол был отгорожен занавеской: там находились умывальник и небольшой столик с примусом. Флигелек, благодаря стараниям сторожихи школы, содержался в образцовом порядке. Да и сам Шатров по старой военной привычке строго следил за чистотой. Гости у него бывали редко. Треть получки Георгий отправлял в губернский центр сыну погибшего друга, который учился в техникуме, поэтому денег оставалось только на самое необходимое.

В этот вечер Шатров вернулся домой очень поздно: в милиции проходило партийное собрание. Сняв суконную гимнастерку, он сел на старенький диван и задумался. Дело Савичева все более усложнялось. На партийном собрании коммунисты серьезно критиковали сотрудников розыска.

— Каждый день промедления — удар по нашему авторитету, — говорил Боровков. — А мы — частица Советской власти. Это надо сердцем понять, товарищи. И тут никаких скидок на трудности.

«Может, уйти из милиции? — размышлял Шатров, обхватив голову руками. — Хуже будет, когда выгонят. Попрошусь на какую-нибудь другую работу. Ну, например, в охрану. Там, по крайней мере, все ясно».

Электрическая лампочка замигала и резко сбавила накал: свет выключали в половине двенадцатого. Шатров зажег тяжелую лампу-десятилинейку. Прикрыв стекло абажуром, взял журнал. Но чтение не шло в голову.

«Поговорю с Боровковым, может, сразу освободит, — решил, наконец, Георгий. — Во всяком случае это будет честно с моей стороны».

На душе стало легче. Он встал, открыл буфет. На глаза попался кусок зачерствевшего хлеба. Шатров черпнул из ведра кружку воды, густо посыпал горбушку солью, вернулся к столу. В это время в окно громко постучали. Переложив в карман револьвер, он подошел к двери:

— Кто?

— Я, Георгий Иванович. — Шатров узнал голос вахтера школы. — Откройте на минуту.