Аурел Михале - Августовский рассвет (сборник) Страница 16

Чуря не переставал удивляться. Монотонная, дрожащая песня казалась ему протестом жизни против царившего вокруг уничтожения. Он слушал его с благоговейным удивлением и чувствовал никогда ранее не испытанную сильную тягу к иной жизни, чем та, которую вел теперь.

Вот и сейчас не прошло и часа с того момента, когда казалось, что земля разверзнется под ногами от ужасающего грохота «катюш», как сверчок запел снова. Менее часа назад русские «катюши» открыли уничтожающий огонь по позициям хортистов, поддерживая атаку своей кавалерийской дивизии.

Но Чуря только несколько мгновений как зачарованный слушал песню безрассудного сверчка. Сейчас его мучили другие мысли, гнавшие прочь сон. Вот уже неделя, как происходило что-то странное: люди стали другими, они теперь будто сторонились его.

Чуря Андрей вздохнул и, съежившись на дне окопа, закурил.

«Нет, я не ошибаюсь. Люди явно стали чуждаться меня. Почему? В чем же дело?» И, жадно затянувшись, он стал анализировать свое поведение за последнюю неделю. Ему пришли на память слова его товарища по цеху:

«Помни, Андрей! Коммунист всегда должен быть примером для других. Только тогда, когда люди не видят никакого противоречия между твоими словами и делами, они готовы следовать за тобой и творить большие дела».

Но, как ни старался, он не мог упрекнуть себя в чем-либо, что объяснило бы, почему люди изменили отношение к нему. Он никого не обижал, не уклонялся от трудностей, не проявлял трусости, вел людей в атаку с присущей ему осторожностью, благодаря чему потери в его отделении всегда были минимальными.

И все-таки люди несколько отошли от него. В глазах многих он замечал теперь немой упрек. Нет, люди в его отделении никогда не были такими. Даже вначале, когда они еще плохо знали его, они проявляли больше доверия и были ближе к нему.

Его назначили командиром отделения месяц назад, когда их полк понес большие потери при переправе через Муреш. Тогда в ожесточенных боях у Оарбы он благодаря своей смелости, спокойствию, умению вселить уверенность в охваченные сомнением души завоевал любовь не только людей, которыми командовал, но и людей взвода, командиром которого стал после того, как был убит младший лейтенант, прежний командир взвода.

В те тяжелые дни Андрей Чуря понял, что люди способны на подвиги, если они борются за правое дело. В самые трудные моменты, когда немногие оставшиеся в живых рядом с ним люди были изнурены бесчисленными атаками, он сумел внушить им упорство, поддержать в их сердцах ненависть к гитлеровцам. Его взводу ставили самые трудные задачи, но у него были относительно маленькие потери.

Майор Каменица, который все время вел себя так, будто он на сцене, не раз своим актерским, напыщенным тоном хвалил его:

— Браво! Ты сделал хорошее дело. Значит, вы, товарищи, — подчеркнул он это слово, — разбираетесь не только в политике, но и в военных делах. Лично я рад. Я всегда испытывал симпатию к товарищам!

Товарищами майор Каменица называл коммунистов. Да и не только он. Для солдат его взвода слово «товарищ» значило то же самое. Это слово они всегда употребляли, говоря о коммунистах. Товарищи покончат с боярами, товарищи дадут им землю, только товарищи могут понять их нужды и не оставят в беде.

Если речь во взводе шла о нем, Чуре, солдаты называли его по имени, только когда обращались непосредственно к нему. В разговорах же между собой он был товарищем. Товарищ сказал, товарищ сделал, давай спросим товарища, что он думает по этому поводу.

Он никогда не хвастался: «Я коммунист!» Но он говорил о коммунистической идеологии, о коммунистах, о Румынской коммунистической партии, о жестоких преследованиях коммунистов, особенно при Антонеску, он старался разъяснить им, что такое фашизм и почему надо разгромить гитлеризм, он объяснял, за что борется партия и почему трудовое крестьянство должно поддерживать ее.

Обо всем этом он говорил солдатам в перерывах между боями. Люди слушали его внимательно, но и с удивлением. Они были поражены и только теперь начинали понимать, как жестоко эксплуатировали их помещики.

— Так, стало быть! Ишь ты, а мне и в голову не пришло. Эх, и почему я теперь не дома?.. Уж я бы прошелся плугом по землице нашего господина Строеску! — взрывался кто-нибудь из солдат, с гневом оглядываясь вокруг себя.

Люди долго обсуждали услышанное, и кто-нибудь говорил:

— Что-то не все понятно. Пойду к товарищу, пусть он мне еще раз объяснит!

Чуря не терял времени даром. Солдаты многое узнали от него о программе партии и только теперь по-настоящему поняли, что это за партия. Они начали доверять ей и любить ее.

— Ладно, товарищи найдут на них управу. Товарищи не дадут боярам и дальше творить все, что вздумается.

Неделю назад Андрей Чуря почувствовал, что люди охладели к нему. Даже Гица Кэшару и тот отдалился от него.

Гица Кэшару был в отделении самым младшим солдатом, призыва 1944 года. Несмотря на свою молодость, он имел сильный характер, обладал быстрым умом и любознательностью, которая заставляла его искать иной смысл в вещах, чем тот, который удовлетворял остальных. Поэтому Андрею Чуре он нравился больше других.

С другой стороны, Гица Кэшару сам больше остальных хотел узнать подробно о программе товарищей. Чуря приписывал это его горячей натуре, не мирящейся ни с какой несправедливостью.

— Неня Андрей, если мне повезет и я останусь в живых, то запишусь к товарищам. Но только примут ли они меня?

— Думаю, что примут. Впрочем, я дам тебе рекомендацию.

— Что значит «дам рекомендацию»?

— Это значит, я поручусь за то, что ты честный человек и храбро сражался против гитлеровцев.

И действительно, Чуря с удовольствием дал бы рекомендацию Гице Кэшару для вступления в партию.

Гица Кэшару был третьим сыном вдовы, владевшей всего двумя погонами [3] земли. Два его брата женились на бедных девушках, которые не принесли с собой в хозяйство ни клочка земли. Чтобы не умереть с голоду, старшие братья летом работали у других хозяев. Свою землю Гица обрабатывал с двумя невестками и матерью.

Когда началась война, братьев взяли в армию. Дома остались одни женщины. Гицу Кэшару война застала на действительной военной службе. Его, еще не закончившего обучение, отправили на фронт. Вот уже четыре года, как он не был дома.

Он, имеющий острый ум, очень скоро понял, что означает война, на которую его послали умирать. За годы, пока он воевал на Востоке, в его душе накопилось немало ненависти. Именно поэтому он хотел больше других узнать, что за люди коммунисты и как они думают дать землю таким безземельным крестьянам как он.

Так вот даже Гица Кэшару, его духовный сын, как любил говорить Андрей Чуря, был уже другим.

Может быть, Чуря даже не придал бы этому такого значения, если бы ефрейтор Сфат Ион не перешел к немцам.

Андрей Чуря не очень сожалел о том, что Сфат Ион дезертировал. Тот был сыном мясника, попавшим на фронт только потому, что его отец, как он сам признавался, пожадничал и пожалел какую-то сумму денег, предложив старшине на призывном пункте на десять тысяч меньше, чем тот потребовал.

Прибыв в часть, Сфат Ион сначала устроился артельщиком, потом в офицерскую столовую. Но, к его несчастью, он вызвал неудовольствие полковника, и тот приказал немедленно отправить его на передовую. Здесь при первом же удобном случае он перебежал к немцам.

Андрею Чуре вовсе не было жаль, что тот сбежал, но он не знал покоя, потому что сбежал солдат именно из его отделения. Чуря не успокоился и после того, как убедился, что ни командир взвода, ни командир роты, ни даже командир его батальона, майор Каменица, не придали этому случаю дезертирства большого значения.

— Значит, один из твоих людей смылся? — сказал майор, узнав об этом. — Ничего. Бывает. Семья не без урода. Впрочем, в нашем батальоне это первый случай дезертирства с тех пор, как мы воюем против немцев. Не то что было в России. Знаешь, что это означает? Это означает, что мы не могли оценить как следует свой народ. Мы его недооценивали, презирали. Вот и результат. Так вот, знай, секрет правления состоит в том, чтобы проникнуть в душу народа.

Когда майор Каменица заводил подобные речи, у Чури начинала болеть голова. Правда, майор вел себя по отношению к Андрею доброжелательно. Если судить по его речам, майор был человек с передовыми, демократическими взглядами, но тем не менее Андрею он был глубоко антипатичен. Эта антипатия была чисто интуитивной, потому что конкретно майора не в чем было упрекнуть.

Офицеры тянулись к Каменице, солдаты ценили, что время от времени ночью он добирался до их окопов. Чаще всего майора видели солдаты взвода, которым командовал лейтенант Бобоча. Правда, майор останавливался в укрытии лейтенанта и до солдат не доходил, но все равно считалось, что он бывал там.