Николай Асанов - Огненная дуга Страница 17

Это был именно тяжелый танк, еще невиданной Толубеевым конструкции. Скошенная лобовая броня его даже на снимке казалась особенно мощной. Почти таким же мощным был и левый борт машины. И пушка, торчавшая дулом вперед, в боевом положении, была мощнее прежнего танкового вооружения. Уж на прежние танки Толубеев достаточно нагляделся, чтобы сразу понять это.

— Как же тебе это удалось, Вита? — пораженный, спросил он.

— Ну, я же снимала родственника господина Стиннеса! — она как будто даже не поняла, чем он встревожен. — А этот господин даже и не видел, что машина, которую пригласили нас смотреть, уже вышла на полигон. А потом я уже не бралась за аппарат.

— Значит, тебя все-таки предупредили, что снимать нельзя?

— Естественно! Мы же были приглашены на боевые испытания танка. Впрочем, приглашен был только отец, а я просто мило улыбнулась снятому тут господину, когда он проверял список приглашенных. Не забывай, пожалуйста, что я одна из самых богатых невест в Норвегии! Ведь отец просвещал тебя на этот счет? — поддразнила она снова.

— Что значит — боевые испытания? — спросил он, отстраняя этим вопросом ее шутливый тон.

— Ох, это было страшно! — она даже побледнела.-Неужели ваши солдаты и на самом деле бросаются под танки с простыми гранатами?

— Бывает! — сурово сказал он. — Иногда даже просто с бутылками бензина.

— Они привезли на полигон батарею, или как это называется, — словом — три советских противотанковых пушки. Этот танк поставили метрах в восьмидесяти от пушек, экипаж вылез…

— Ага, значит, они все-таки боялись? — заметил Толубеев.

— Нет, им просто приказали! А командир танка настаивал, что пойдет прямо на батарею и раздавит все пушки!

— Что же было дальше?

— Солдаты начали стрелять из пушек советскими бронебойными снарядами. Все это мне объяснял этот болван-эсэсовец. Они сделали двадцать один выстрел, и снаряды отскакивали от танка, как будто он был заворожен…

— Просто хорошо забронирован! — хмуро сказал Толубеев.

— Потом, когда пушки увезли, нас пригласили к танку. На нем были только вмятины, и то всего две-три…

— Может быть, пушки стреляли холостыми?

— Нет, нет! Эти снаряды при ударе о танк ужасно визжали! Нас даже попросили перед стрельбой спуститься в блиндаж.

— Для чего же они это показывали?

— Но там были не мы одни. Там были два японца, турок, личный представитель болгарского царя, представитель Франко, итальянский посол, группа промышленников, несколько офицеров вермахта…

— Так, значит, они пытаются убедить своих союзников в непобедимости нового оружия и заставить их раскошелиться на эту проигранную войну…

— Но это было действительно ужасно! — воскликнула она.

Он долго молчал, обдумывая, какой же силы удар могут нанести фашисты? И где они могут нанести его? На Москву? Но эти тяжелые танки в лесах и болотах Гжатска и Вязьмы могут оказаться беспомощными. Для действий такой армады нужны просторы, оперативные возможности. Южный фронт? Новый удар по степям на Сталинград? Удар на Курск? Если они наладили массовый выпуск этих танков два-три месяца назад, — а именно это вытекает из немецких закупок рудных материалов! — то к лету у них окажутся десятки новых танковых корпусов численностью в несколько тысяч машин. Он-то знает, как умеют немцы организовать производство!

А Вита смотрела на него с робкой надеждой, как будто он мог сделать что-то такое, после чего все увиденное ею в Германии окажется просто кошмарным сном…

— Вам показывали заводы? — спросил он.

— Да. И даже правку броневой стали новой марки. Да вот, посмотри сам! — она протянула тонкую розовую руку, на безымянном пальце которой было черное кольцо. — Разве ты не заметил? — упрекнула она. — А ведь это мое обручальное кольцо, которое подарил мне тот самый эсэсовец! Он имперский уполномоченный на этом заводе!

Толубеев без большого любопытства посмотрел на кольцо. Но опять что-то толкнуло его снять с пальца девушки этот чужой подарок. Украшением такое кольцо быть не могло, скорее — памятным подарком. Но когда он взял его в руки, глаза его засверкали. Не от злобы на того, кто осмелился вручить его любимой памятный подарок, а от того, что это было стальное кольцо!

— Вита, но как ты сумела сделать это?

— Просто попросила этого влюбленного болвана отлить мне в экспресс-лаборатории из последней пробы перед выпуском плавки этот маленький сувенир! Ну неужели я не заслужила даже простого русского «спасибо»! — с комической грустью спросила она.

Он схватил ее на руки и закружил по комнате, крича:

— Заслужила, заслужила!

Она вырвалась из его рук, отобрала кольцо и снова надела на палец.

— Сейчас же отдай его мне!

— Вот этого я не могу сделать! — спокойно возразила она.

— Почему?

— Откуда я знаю, что светловолосый господин с пустыми очами не поручил кому-нибудь взглядывать ежедневно на эхо кольцо? И откуда я знаю, что случится с тем из моих друзей, у кого это кольцо найдут, если я его потеряю? Поэтому ты получишь его только с моей рукой! Ты ведь когда-нибудь женишься на мне, Вольёдя? — шутливо, но в то же время и жалобно спросила она.

— Да, да, да! — поклялся он, целуя руку, левую, на которой темнело проклятое стальное кольцо. И попросил — Но ты никогда не потеряешь это кольцо, теперь уже не ради светловолосого расиста, а ради меня! И в тог час, когда оно мне понадобится, вручишь его мне! Не как подарок какого-то немца, а как дар твоей души моему народу!

— Ох, Вольёдя, сколько ты ставишь условий! А ведь я никогда ни о чем не просила тебя! — она вздохнула устало и грустно, потом улыбнулась через силу, добавила: — Я ведь оберегаю только тебя!

Да, она оберегала его. Но очень может быть, она обережет и тысячи тысяч других русских людей, если только Толубеев успеет доставить этот бесценный дар ее души на родину. А ведь это опять будет бегством от нее, ударом по ее смятенному сердцу, да и по своему сердцу это тоже будет ударом…

«Недалеко от гор. Туль (Франции) вольные стрелки совершили нападение на немецкий отряд. В завязавшейся схватке убито и ранено 28 гитлеровцев. В Омикуре французские патриоты взорвали немецкий эшелон с военными материалами».

В среду он нетерпеливо ждал звонка из «морской инспекции».

В полдень тот же грубый голос, который он уже слышал однажды, спросил:

— Как дела с вашей лодкой?

Толубеев поспешнее, чем следовало бы, наверно, ответил:

— Лодка готова! Я хотел бы испытать ее как можно скорее!

После паузы голос мрачно сказал:

— Хорошо, я передам главному инспектору вашу просьбу и позвоню к вечеру.

Перед концом рабочего дня позвонил сам Ранссон:

— Господин Толубеев? Я жду вас на восьмом причале в порту…

Толубеев запер комнату, сдал ключ фрекен Сигне и бросился на улицу.

Таксист, чрезвычайно ловко ныряя меж машин, высадил его у шестого причала. Как ни мал был опыт Толубеева в работе разведчика, столько-то он понимал: не обязательно, чтобы таксист знал, куда он спешит. К сожалению, шестой причал был пуст, и таксист даже спросил — не подождать ли господина?

Толубеев отослал его и только после этого заторопился на восьмой. Было крайне неприятно заставлять больного Ранссона ждать.

Осло-фиорд тяжело и медленно накатывал серые волны на серый бетон причала и заградительных бон. Было холодно, резко ветренно, неуютно. Но фиорд все равно дышал удивительной свободой, хотя Толубеев знал, что не так далеко по нему бродят немецкие сторожевики, а в приграничных водах с той же страстью к поиску, ловле и убийству шныряют норвежские таможенные катера, перенявшие немецкую манеру стрелять без вопросов.

Ранссон сидел на холодной каменной причальной тумбе и неспешно курил сигарету. Завидев Толубеева, он встал и пошел, не оборачиваясь, и Толубеев, уже один рассмотрел маленький рыболовный, а при нужде — и прогулочный катерок с золотыми буквами «Сигрид». Почему, черт возьми, все эти принадлежащие грубым рыбакам и контрабандистам лодки, яхты и катера носят такие нежные женские имена? Неужели рыбак, даже и погибая, помнит о жене или дочери, в честь которой названа его опасная посудина?

Он заспешил вдогонку за Ранссоном, который все еще носил левую руку на перевязи и двигался не очень-то уверенно, как будто у него кружилась голова. Но тут Ранссон нырнул в маленькое кафе с пестрыми индюками и фазанами, нарисованными прямо на окнах, и Толубеев, остановившись закурить и оглядеться, шагнул за ним в вертящуюся дверь.

Здесь Ранссон, видно, чувствовал себя в полной безопасности, так как поднял правую руку и приветственно помахал Толубееву.