Александр Сердюк - Визит в абвер Страница 17

Страхи в тот раз оказались напрасны, пронесло.

Нынешний прыжок страшил меньше. Верил, что в этой чащобе его дожидаются только немцы. Летчики вышли на цель точно. На всякий случай описали второй, лишний, круг, проверяли, те ли озера. Те самые. Царьков легко, словно на тренировке, покинул самолет…

Мысль работает четко. На сумасшедшей скорости курсирует между прошлым и настоящим. Русский строго держит тропу, больше не спотыкается. Походка его выровнялась, шаги, как и прежде, уверенные. Вот только куда ведет? К кому? Правда, у него еще есть одна возможность убедиться, не западня ли это: фон Баркель предусмотрительно показал ему фото гауптмана. Стоит лишь взглянуть и все прояснится.

Их ввели в пустую палатку. Деффер встал навытяжку перед молодым, рослым унтер-офицером, ожидая, что тот скажет теперь. В лесу обещал сразу же представить гауптману, а здесь что-то не торопится. Царьков думал: «Если и этот унтер-офицер такой же немец, как его напарник, тогда нам крышка».

— Кто вы? — строго спросил Корнеев. — Ваш камуфляж еще ни о чем не говорит. Прошу представиться по всей форме. Итак, ваши имена, звания?

Первым назвал себя Деффер.

— А вы? — обратился Корнеев к «лейтенанту».

— Царьков! — кратко представился тот.

— Стало быть, вы — русский? — сержант посмотрел на него с большим, чем прежде, любопытством. — Ваша роль в группе?

— Курьер, господин унтер-офицер.

— У вас имеются документы?

— Так точно, имеются. А еще я привез письмо гауптману Шустеру.

— Прошу, — сержант протянул руку.

— Письмо личное.

— Ну и что же? Я вручу ему лично.

«Ходит вокруг да около, — Царьков начинал злиться. — Почему сразу же не представил Шустеру? Почему в этой палатке больше ни души. Впрочем, что же это я задаю столько вопросов? Письмо вручу, а деньги, что в вещмешке, придержу у себя. Если попытается отобрать удостоверение личности и командировочное — ни за что. Эти бумажки мне еще пригодятся».

— Пожалуйста, господин унтер-офицер, — сказал Царьков, протянув конверт, разукрашенный сургучными печатями.

— А вы? — обратился он к притаившемуся радисту. — Вы тоже хотите что-то передать?

— Хочу… Так точно… Только у меня груз потяжелее… — сбивчиво, тихим вкрадчивым голосом объяснил Деффер.

— Этот чемодан? Что в нем?

— Рация.

— Поставьте на пол, никуда она отсюда не денется… А еще что?

— Посылка… Продовольствие, господин унтер-офицер.

— Посылку понесете с собой. Пойдем с вами к гауптману.

— Простите, — вдруг отозвался Царьков, решив уточнить судьбу письма. — Могу ли… То есть, могли бы вы сказать, кому передадите конверт… Из рук в руки…

— Как это кому? Господину гауптману.

— Да, да… Именно ему… В крайнем случае адъютанту.

— Я и есть его адъютант, — Корнеев не преминул воспользоваться словами, подсказанными самим курьером. — Ожидайте меня здесь, скоро вернусь.

«Влип ты, Царьков, влип, — курьер все острее чувствовал, как пересыхает у него в горле. Попытки рассеять не на шутку встревожившие его мысли по-прежнему оказались безуспешными. — Попал ты, парнишка, как кур в ощип. Узнать, кто виноват, вряд ли удастся. Осечка, пожалуй, вышла там, наверху. Шеф посылал радиограмму гауптману, а ее могли запеленговать. Это же совсем просто. Ну а здесь умело распределили роли и подобрали хитрых исполнителей. Вот так сюрприз. Не ожидал!…

Где же, однако, выход? Где? Попробовать одурачить этого хлопца? Может, мозги у него студенистые, податливые? Авось, ускользну… Только бы за эти парусиновые стеночки, а там ищи-свищи».

— Иван, — назвал он конвоира наугад, — ты что же — немцам продался? За сколько серебряников? Шьешь, браток, белыми ниточками. Рассчитываешь в их шкуре сойти за настоящего арийца? Я ж тебя насквозь вижу. Эх ты, оболтус! Честной жизни не захотел… Ну, служи им, служи, холуй несчастный!

Опара не ожидал услышать о себе такие наглые, бесцеремонные слова, хотя и понимал, что там, в лесу, выдал себя с головой. И если немец мог и не расслышать, то этот, русский, шагавший за самой спиной, дышавший в затылок, сориентировался в обстановке неплохо. Теперь он заговорил, рассчитывая получить от него, Опары, еще одно подтверждение. Подлеца надо бы одернуть, поставить на место, но как? Начальник заставы ясно приказал держать язык за зубами.

— До чего ж ты дурной, Иван, как я погляжу, — продолжал Царьков, все больше наглея: — Ты похож на ту самую птицу, которая свою глупую голову под крыло спрячет и уверена, будто ее никто не видит. А ты свою-то башку не прячь! Крылышек господь-бог тебе не дал! Немцы тем паче не дадут. На кой черт ты им? Бросят в этом же лесу, как бродяжку пса. На все твои заслуги наплюют. Даже на эту, последнюю: приволок в лагерь советского офицера. Отличился!

Теперь Опаре очень захотелось цыкнуть на вражину, уж больно он разболтался, но приказ есть приказ.

— А знаешь ли ты, дурья башка, кого приволок фрицам в подарок? Не обозного интенданта, нет! Боевого офицера, сотрудника советской контрразведки! Я сцапал этого парашютиста, я! Он же тюха-матюха. Напарник его был попроворнее, того пришлось прикончить. От него на память эта планшетка, вещмешок и тот браунинг, что ты из моего кармана выдрал. Все эти улики я собрал, я! И второго, его напарника, доставил бы, куда следует, если б не вы… Вдруг ни с того ни с сего своим «Хальт!». Гляжу — натуральные немцы. Ну и хитрить стал, изворачиваться. Наговорил на себя с три короба. Это я одному тебе признаюсь, пойми это. Может отпустишь? Хочешь — удостоверение предъявлю. Офицерское. Вот, гляди!

Царьков в одно мгновение извлек из нагрудного кармана книжечку в красной коленкоровой обложке, но Опара словно не замечал ее.

— Отпусти, а? Хоть одно доброе дело для нашей страны сделай. Жить-то небось хочется? — голос Царькова становился все более ласковым. — Ну что, столкуемся? А то, может, вместе махнем? Деньги у меня есть, в случае чего — откупимся. Гляди: целый мешок. И все наши, красненькие…

Он полез рукой за спину, изловчившись, сорвал с вещмешка завязку. Заскользили, потекли на пол новенькие тридцатирублевки.

— Знаешь, сколько их там? Сто тысяч! Сто! И все теперь твои, все!…

Он наклонялся все ниже, ниже, коснулся коленями земли, притрушенной сеном. Не прошло и минуты, как посреди палатки возвысился ворох красивых, нарядных, не замусоленных пальцами купюр. А потом произошло то, чего Опара никак не ожидал: в одно мгновенье Царьков распластался на полу и, подобно ящерице, вышмыгнул из палатки. Выгадывая секунды, он даже не попытался обезоружить своего конвоира. Еще, чего доброго, услышат возню, подоспеет подмога. А теперь ищи-свищи. Рядом — лес, кусты…

Он добежал до первых сосен и услышал за собой частый, торопливый топот. По барабанным перепонкам опять хлестануло «Хальт!». Подчиняться Царьков и не думал. Слово — не пуля. Да его и пуля теперь не остановит. Построчили из автомата, но не прицельно, над головой. «Они конечно же попытаются взять меня живым. Им так приказали», — успел подумать Царьков.

Он с ходу вломился в низкорослый кустарник. Тонкие пружинистые ветки больно хлестнули по разгоряченным щекам. С головы словно ветром сдуло пилотку. Ах, все это пустяки! Он даже не оглянулся. Полоса кустарников кончилась. Почувствовав простор, он побежал еще стремительнее. Однако тут из-за деревьев, в упор, полыхнуло громовое не «Хальт!», а «Стой!». Царьков зашарил по лесу расширившимися зрачками и остолбенел: с трех сторон на него надвигались солдаты в фуражках, которые, как он и знал, носят только пограничники.

Глава одиннадцатая

Ничего не подозревая, радист Ганс Деффер проследовал во вторую палатку. Он ожидал встретить там гауптмана Шустера, но, когда вошел, его ноги точно одеревенели. Вместо гауптмана перед ним сидели два советских офицера. Внезапный испуг частой дрожью осыпал все тело. Как же такое могло случиться? Откуда здесь эти люди? И кто они на самом деле? Способность трезво мыслить, утраченная в момент испуга, возвращалась постепенно. Был момент, когда ефрейтора даже осенила надежда. Ведь он имел дело с разведкой, а в разведке все бывает. Подобные превращения тоже. Почему бы не переодеться и гауптману? Для собственной безопасности. И, подумав об этом, ефрейтор сделал несколько шагов, остановился, прищелкнув каблуками, и бросил два пальца к виску:

— Господин гауптман, — произнес он с сильной хрипотцой в голосе, — ефрейтор Ганс Деффер из штаба армий генерал-полковника Эккеса прибыл в ваше распоряжение.

— В мое? — с чувством неподдельного удивления спросил Борцов на немецком.

— Так точно, господин гауптман! — с еще большей убедительностью произнес радист.

— Вы лично знакомы с гауптманом? Видели его в лицо? — продолжал Борцов.

— Никак нет! Но по приказу шефа абверкоманды я следовал в его распоряжение, — уточнил Деффер. И тут по его лицу скользнула тень сомнения.