Сергей Вашенцев - Путь-дорога фронтовая Страница 17

— Да, в самом деле, кто же будет толкать машину? Серьезнейший вопрос!

Петр Петрович на минутку задумался, но сейчас же нашел ответ:

— А вы кого-нибудь попросите.

— Говорить легко… А если откажутся?..

Володя недоволен, обижен. Случайные рабочие руки его не устраивали, ему нужны свои, прикрепленные к машине толкачи.

— В конце концов вы можете кого-нибудь подсадить по дороге, — посоветовал Петр Петрович.

— Подсадить! А если подсядет диверсант, разве его узнаешь? Ухлопает меня, вы же без машины останетесь.

Петр Петрович был в смятении: действительно, может подсесть диверсант и…

— Вы правы, Володя, подсаживать никого не надо. Вы совершенно правы. Мы можем потерять и вас и машину.

Тогда Петр Петрович воздает хвалу Володиной предусмотрительности, обращает внимание Ивана Степановича и Катеньки, присутствовавших при разговоре (Катенька упаковывала одежду), на то, что в твердых надежных руках Володи машина благополучно проделает путь до Умани.

Володя еще ломается. Но похвалы действуют на него. Продовольствия, возможно, ему хватит, соглашается он. Но главное не он, а машина. Была бы цела машина. И потом опять же вещи. Вот в чем дело. Он, конечно, постарается, и все будет в порядке. Он предвидит все трудности, но раз уж нужно порадеть для общего блага, он готов. Володю не знают, Володю, может быть, и обижали, разве он скажет об этом? (Косой взгляд в сторону Катеньки). Если бригада хочет сейчас сделать необдуманный шаг и поехать в Умань без него, Володи, он, конечно, не имеет права препятствовать. Однако он не может не высказать опасение, что артистам без него придется туго и он, оторванный от них, ничем не сможет помочь.

— Вот и ваш поезд! — неожиданно закончил Володя свою речь, указывая на дымок, завихрившийся вдали. Причем прозвучала эта фраза примерно так: «Вот ваша погибель!»

Поезд шел медленно, волоча несколько десятков вагонов и платформ с рельсами, шпалами, мостовыми фермами, лесом, бутом, песком, с танками, пушками, бензоцистернами и множеством людей, сидевших, стоявших везде, где можно сидеть и стоять, и цеплявшихся за все, за что можно уцепиться.

На крошечном разъезде поднялась суетня не меньшая, чем на самой крупной станции. Старые пассажиры разминали ноги, закуривали, болтали, новые втискивались в перегруженные товарные вагоны, лезли на крыши, на платформы.

Наши актеры при дружном содействии своих друзей-шоферов были внесены через головы осаждавшей поезд толпы в товарный вагон, где им уступили даже места на каких-то ящиках. Володя стоял около машины и укоризненно глядел на покидавших его актеров.

Поезд простоял на полустанке часа полтора. Потом отправился дальше. Он шел, тяжело дыша, с трудом преодолевая пространства, пересекая ручьи и реки по только что воздвигнутым и исправленным мостам. Это было, конечно, чудо.

Так восклицали Петр Петрович, Катенька и даже Иван Степанович, присоединяя свои голоса к голосам других пассажиров первого поезда, восторгавшихся тем, что он двигается, гудит и идет со скоростью 20 километров в час, которая кажется невероятной пассажирам машин, делавших один-два километра в час. По пути встречались сгоревшие станции, разрушенные пакгаузы, спущенные под откос вагоны и паровозы, торчавшие колесами вверх. Станции попадались крупные и мелкие, судя по величине развалин и количеству развороченных путей. Несмотря на то что станционных зданий не было, поезд делал остановки там, где они были раньше. Глядишь, из развалин показывается человек с погонами железнодорожных войск и принимает поезд. Фигура железнодорожника знаменовала порядок, начало мирной жизни там, где только что гремела война. Все совершалось, как положено. В руке у начальника станции были флажки, которыми он сигналил; поезд стоял, сколько ему полагалось стоять (хотя вряд ли кто знал, сколько ему надо было стоять), маневрировал и, получив отправление, шел дальше, обрастая солдатами с застрявших в грязи машин. Все двигалось к фронту. С поезда хорошо была видна панорама шоссе, идущего параллельно железной дороге, и на всем его протяжении, насколько видел глаз, чернели неподвижные машины.

Поезд шел медленно, долго. С тех пор как в него сели артисты, пошли вторые сутки (а они-то мечтали переночевать в Умани!). Всю ночь поезд простоял у развалин какой-то станции: очевидно, опасно было двигаться в темноте. Актеров, оставивших все продовольствие Володе и надеявшихся поужинать в Умани, подкармливали окружающие.

Особенно усиленно угощал артистов солдат, ехавший после ранения на побывку домой, в освобожденное село. Ему было лет тридцать. Звали его Григорий Митрофанович. По фамилии Савчук.

— Голубчик Григорий Митрофанович, довольно! — восклицал Петр Петрович.

— Ижте на доброе здоровьячко, — говорил с мягким украинским говором солдат, — коли б вы до моей хаты пришли, жинка угостила бы вас. Ой добра у мене жинка.

— И дети есть? — любезно осведомился Петр Петрович.

— Два хлопца. Один тильки родився, як мене итти на хронт. Другий шесть роки в мае.

Солдат говорил на смешанном украинско-русском языке, стараясь насколько можно сделать украинскую мову понятной актерам.

— И долго вы не были дома, почтеннейший Григорий Митрофанович? — интересовался Петр Петрович.

— Як война началась.

— О!

Петр Петрович со всей сердечностью расспрашивал своего нового знакомого, а солдат рассказал артисту, как он любит семью, как беспокоился о ней, когда его родное село заняли немцы. Вспоминая мирную колхозную жизнь, говорил о жене, о детях, надеялся повидать их еще сегодня.

— Значит, это близко? — спросил Петр Петрович.

— Подъезжаем, — ответил солдат. — Скоро моя станция.

Когда приблизились к станции, выяснилось, что поезд дальше не пойдет. Впереди еще не восстановлен мост. Сколько простоит здесь поезд, никто не знал.

Станция стояла в лесу. Она не была разрушена. Между деревьями виднелись домики. Следов войны не заметно, если не считать поезда, набитого людьми в серых шинелях да почерневшими от боев и непогоды пушками с засохшей грязью на колесах.

Савчук стал убеждать актеров не дожидаться, пока пойдет поезд (он может простоять неделю), а отправиться в Умань пешком. По пути они зайдут в его село, переночуют, отдохнут, а оттуда до Умани четыре километра. Предложение было заманчиво. Петру Петровичу понравился разговорчивый солдат, и он мечтал, как они хорошо проведут вечер в теплой семейной обстановке. Савчук так расхваливал свою жену и так радушно приглашал артистов, что они в конце концов согласились. Шестнадцать километров казались им сущим пустяком после тех мытарств, которые они испытали, волоча на себе машину вместе с Володей.

Решение принято. Группа из трех артистов и солдата-отпускника двинулась через лесок. Этот лесок, состоявший из лиственных и хвойных деревьев, напомнил артистам родные места. Им невольно взгрустнулось: так далеко забросила их судьба. Если бы они знали, в какие дали она их еще забросит!

Тропинка, по которой они шли, была почти сухая. Местность здесь холмистая, почва песчаная, под ногами похрустывала хвоя, душисто пахло смолой. Дышалось легко. Петр Петрович отыскал длинную палку и шагал со своим посохом, как библейский патриарх. Старый охотник Иван Степанович тоже оживился, особенно когда увидел зайца, метнувшегося в сторону. Он пожалел, что не взял с собой охотничьего ружья. Катенька шла легкой походкой, держа в руке маленький чемоданчик. Ее думы были неопределенны и несколько грустны.

В пути артисты обменивались впечатлениями. Петр Петрович строил планы на будущее — оно рисовалось в самых радужных тонах. Со свойственным ему оптимизмом он легко разрешал все вопросы, в том числе и мировые. Например, остановившись при выходе из леса и опершись на свой посох, он высказал предположение, что войне скоро конец.

— Почему вы так думаете? — подал реплику Иван Степанович.

— Немцы выдохлись.

— Почему же они выдохлись у нас и не выдохлись на Западе, где их никак не сдвинут с места? Ведь не может же война у нас кончиться, а там продолжаться?

— Мы лучше воюем.

— Почему же союзники воюют хуже?

— А потому, что мы сильнее их ненавидим фашистов, — твердо ответил солдат. Задумчиво посмотрев вокруг, он продолжал: — Их страны не знали тех несчастий войны, которые пережила наша земля.

— Вы совершенно верно выразились, дорогой Григорий Митрофанович, — поддержал его Петр Петрович. — Мы потому и торопимся победить, чтобы поскорее остановить разорение нашей земли, варварское истребление людей. Поэтому мы никак и не догоним наступающие войска.

Наши путники двигались гуськом по тропинке, замыкающей была Катенька. Петр Петрович расспрашивал солдата о самых разнообразных вещах: как жили здесь до войны, что представлял собой их колхоз, сколько вырабатывали в среднем на трудодень и т. д. Интересовал его и город Умань. От кого-то он раньше слышал или читал, что в небольшом городке Умани прекрасный парк. Парком ездят любоваться туристы, ибо он является своего рода чудом, сотворенным в далекие годы человеческими руками в степи. С парком связана какая-то романтическая история. Савчук подтвердил, что парк действительно исключительный по красоте.