Масудзи Ибусэ - Чёрный дождь Страница 17

Нас снова захлестнула волна дыма. Жара нестерпимо усилилась. Дышать было нечем. Ясуко не выдержала и заплакала.

— Стой на месте! — закричал я.— Стой на месте! Не то сгоришь в этом пекле!

Немного погодя мы двинулись дальше. За мостом Сагино дышать стало легче. На северо-востоке пожар прекратился и дыма было меньше. Справа смутно маячила гора Футаба. Огромное, похожее на медузу облако исчезло.

— Ну вот, самое худшее позади. Мы спасены! — воскликнул я, пытаясь приободрить Ясуко и жену.

Но они так устали, что не могли вымолвить ни слова. Глаза у обеих покраснели, налились кровью. Отдыхать пока еще рано, решил я, и пошел вперед.

Перед нами расстилалось царство обугленного дерева. Кое-где дотлевали деревянные балки, и бесчисленные дымки лениво плыли в небо. В стороне Ёкогава пожар продолжался. То там, то тут вздымались столбы пламени. От храма Хакусима осталась лишь каменная ограда. Три громадных лавра около храма Кокутайдзи были словно выкорчеваны чьей-то могучей рукой. Обуглившиеся стволы валялись на земле, широко раскинув огромные корни. Сотни лет жили эти исполины — и вот им пришел конец. Поминальное надгробье над могилой самурая Ако повалилось к югу. Памятники на могилах клана Асано походили на поваленный бурей лес. Ботинки утопали в вязком асфальте. Оболочка кабелей расплавилась, и капли свинца, словно роса, длинной серебристой цепочкой окропили землю. Стальные опоры над трамвайными путями покосились, и свисавшие с них провода нагоняли на всех страх: может быть, по этим проводам еще бежит высоковольтный электрический ток!

Погибших попадалось здесь меньше. Они лежали в различных позах, но, как правило, лицом вниз. Таких было, пожалуй, процентов восемьдесят, если не больше. Недалеко от остановки Хакусима лежали на спине тела мужчины и женщины. Оба были совершенно обнажены, руки раскинуты, колени подтянуты к животу. Волосы сгорели полностью, и лишь по очертаниям грудей можно было, хотя и с трудом, отличить женщину от мужчины. «Странная смерть!» — подумал я. Сигэко и Ясуко прошли мимо, даже не взглянув в их сторону.

Однако чаще всего погибшие лежали, уткнувшись лицом в землю. Теперь мы понимали причину их гибели: они задыхались от жара и дыма. Стоило только упасть — и все кончено. Мы и сами совсем недавно были на волосок от смерти.

ГЛАВА VII

Наступил июнь. Сигэмацу продолжал переписывать свой дневник. Июнь богат праздниками. Третьего — Праздник начала лета и поминовения погибших насекомых, одиннадцатого — Праздник посадки риса, четырнадцатого (по старому лунному календарю) — Праздник ирисов, пятнадцатого — Праздник каппа[15] и, наконец, двадцатого — Праздник рубки бамбука. Все эти скромные празднества выражают интерес бедняков крестьян к мелким событиям повседневной жизни, хотя она их и не очень балует.

Сигэмацу писал и писал, события тех страшных дней все живее, все неотразимее всплывали в его памяти, и он часто задумывался над тем, как дороги — как бесконечно дороги стали ему скромные крестьянские празднества…

Наконец мы добрались до остановки Камия-тё. Здесь пересекались две трамвайные линии и скрещивалось великое множество проводов, целых и оборванных. Некоторые, вероятно, до сих пор были под напряжением. На своем пути я уже не раз видел, как из проводов начинают вдруг сыпаться сине-белые искры. Редкие прохожие тщательно обходили все провода, а там, где обойти было нельзя, проползали под ними на животе. Я шел по левой стороне дороги, намереваясь выйти к мосту Аиои, и оттуда к Сакан-тё. От пепелищ шел такой сильный жар, что я вынужден был перейти на другую сторону, но и здесь было не лучше. К тому же прямо передо мной рухнула пылающая рама. Она выпала из окна на верхнем этаже кирпичного дома в европейском стиле.

Оставалось идти по самой середине улицы, под грозно нависающими проводами. Особенно опасными казались мне скрещения проводов. Под одним из таких скрещений я увидел три обуглившихся трупа — мужчину и двух женщин. «Нас тоже трое»,— подумал я и предупредил жену и Ясуко:

— Идите прямо за мной, ни шага в сторону. Я буду разводить провода. Если упаду, тащите за одежду, поняли? Лучше всего хватайте за штаны. Но только не касайтесь голого тела.

Я поступал точно так же, как и все беженцы: палкой раздвигал провода, полз где на четвереньках, а где и на брюхе.

— Намотайте на левый локоть полотенце,— посоветовал я женщинам, глядя на других беженцев,— а то обдерете кожу.

Наконец мы выбрались на открытое место и остановились, оглядывая друг друга. У Сигэко все было в порядке, а вот Ясуко сильно ободрала левый локоть — должно быть, плохо обмотала его полотенцем.

Немного погодя мы подошли к воротам западного плаца. Трава на насыпи была выжжена начисто, земля оголена. Деревья стояли обугленные, с нагими ветками, без единого листка. Штаб дивизии, временный военный госпиталь, храм Гококу и главная башня Хиросимского замка — все это бесследно исчезло. На земле валялись какие-то круглые штуки. Вначале я никак не мог сообразить, что это такое, и, только внимательно рассмотрев, понял, что это скрученные листы жести. По-видимому, во время пожара они раскалились и стали мягкими, потом сильным порывом ветра их сорвало с крыши, подняло вверх и скрутило в шары, похожие на рисовые колобки.

Миновав плац, мы пошли дальше на север. Около храма Гококу, прислонясь спиной к ограде и глядя неподвижными глазами куда-то вдаль, стоял солдат с винтовкой. Мертвый. Это был рядовой первого класса — слишком уж мелкий чин для тридцатисеми-тридцативосьмилетнего возраста. На его лице сохранилось выражение достоинства.

Весь этот район расположен невдалеке от того места, где упала бомба. К западу от Хиросимского замка мы увидели мертвого юношу. Он ехал на велосипеде и ударился о стену замка. Рядом валялась картонная коробка. По-видимому, это был посыльный, который вез кому-то еду. Юноша походил на высушенного кузнечика.

Наконец мы добрались до дамбы. Только мы присели отдохнуть, как меня окликнул знакомый сержант полиции Сато. Он сразу же заметил, что у меня обожжена щека и Сато рассказал мне, что служит теперь в главном управлении провинции Тюгоку. Их главный инспектор господин Оцука погиб под развалинами своего дома. А я и не знал, что существует такое учреждение. Какое упущение с моей стороны! Сато объяснил мне, что опасность непосредственного вторжения противника на территорию Японии усилилась и поэтому созданы особые управления, наделенные функциями провинциальных правительств. Это дает возможность продолжать войну даже в том случае, если вражеские войска рассекут Японию на несколько частей. Сейчас в помещениях школ и заводов спешно накапливают оружие и боеприпасы.

— Теперь-то мне понятно, что означает лозунг: «Война только еще начинается»,— вставил я, выслушав его объяснение.

— Политика прежняя: укреплять страну, укреплять армию. Та самая, которая началась полстолетия назад. Мы не имеем права считать, что конец близок, не имеем права падать духом. Мы должны положиться на волю судьбы...

Средняя часть моста Мисаса была разрушена. Мы пошли по дамбе к мосту Лион. Правее дамбы на траве валялось множество мертвых тел. И по реке плыли утопленники. Один из них зацепился за корни росшей у воды ивы, попал в небольшой водоворот, и на поверхности показывалась то верхняя, то нижняя часть его туловища. Руки иногда вздергивались вверх, как будто хватаясь за ветки ивы, и тогда казалось, что это не утопленник, а живой человек...

За мостом Ёкогава продолжался пожар. Раздуваемый ветром, он взвивал в небо огромные языки пламени. О том, чтобы пойти туда, не могло быть и речи.

На траве, под мостом, около одной из опор стояла лошадь. Круп и голова у нее были покрыты страшными ожогами. Ноги дрожали: казалось, вот-вот она свалится на землю. Рядом лежал ее хозяин, от него сохранилась лишь нижняя часть тела: военные бриджи, сапоги с золотыми шпорами — такие носят только офицеры. Воображение нарисовало мне, как этот офицер прибежал на конюшню, вскочил на свою любимую лошадь и поскакал. И вот теперь, полуживая, она преданно — или это мне только кажется? — глядит на него, ожидая повелений. Солнце только еще начало клониться к западу. Как мучительно, должно быть, чувствовать прикосновение его жгучих лучей к опалённому крупу! И как велика ее преданность своему хозяину! Думая об этом, я не испытывал никакой жалости, лишь бесконечный ужас.

Дальше нам пришлось идти вдоль берега реки. Мы шли то по поросшим травой островкам, то по мелководью. Когда мы поднимались на островки, вода, хлюпая, выливалась из полуботинок. Идти по суше казалось легче,— но в ботинки быстро набивался песок, растирая в кровь ноги, и каждый шаг сопровождался невыразимой болью.

В конце концов мы убедились, что лучше всего идти по воде. На одном из островков, раскинув руки, лежал человек и пил воду. Мы хотели последовать его примеру, но, подойдя ближе, с ужасом обнаружили, что он мертв.