Наталья Кравцова - Вернись из полёта! Страница 17

— А я вот к тебе... Собиралась навестить и собралась на­конец, — засмеялась Катя.

— Сильно тебя?

— Так, пустячок... Можно бы и внимания не обратить. По­нимаешь, задел меня гад один! Я по нему как жахну — он вдребезги! Так в воздухе и развалился на части. Только вот жаль: успел все-таки пульнуть в меня. Рана-то ерунда, просто царапнуло, самолет пострадал — в ремонте теперь. Я и в гос­питаль не хотела, только из-за тебя и согласилась. Вместе, ду­маю, посачкуем! Ну ты как? Дышишь?

— Нормально. Поправляюсь.

— Тут, говорят, у тебя место освобождается? Выписывают кого-то?

— Да, завтра соседку мою выписывают.

На следующий день Катю поместили рядом с Лилей. Про­шло три дня, и она стала проситься в полк. Пожилой хирург, который делал операцию Лиле, изумленно воскликнул:

— Да ты что, дорогуша! Плохо тебе здесь, что ли? Ну и стрекоза! Побыстрее туда, в огонь, под пули! Так и тянет! Нет, придется подождать: плечо должно совсем зажить. Понима­ешь — совсем! А то ведь меня к ответу призовут!

— А мне еще долго ждать? — осторожно спросила Лиля.

Она уже начала потихоньку ходить, опираясь на палочку, однако нога болела, и Лиля старалась не утруждать ее.

Укоризненно покачав головой, врач не ответил, задумался, посмотрел на каждую из девушек внимательно, словно что-то решал, и неожиданно спросил, весело поблескивая глазами:

— Вы обе москвички? Так, кажется?

— Я родом смоленская,— ответила Катя.— А почему вы спрашиваете, доктор?

— Ну, а в Москве у вас есть хоть кто-нибудь? Знакомые, может быть.

— Еще бы! Там я училась и работала на заводе. И в аэро­клубе... Сестра моя живет в Москве. А Лилька — коренная, у нее там мама и брат.

— Оч-чень хорошо. Так вот, стрекозы, съездили бы вы в Москву, а? Небось хочется ведь! Давно не были? Как, пустят вас в отпуск? Впрочем, я могу похлопотать — начальство раз­решит, уважит. Поезжайте, я вам настоятельно рекомендую!

Девушки переглянулись. У Лили в глазах загорелся ого­нек: она сразу поняла, что врач тысячу раз прав и это блестя­щая идея — все равно летать им пока не разрешат. А в Москву не мешало бы! Побывать дома...

— Как это... в Москву? — встрепенулась Катя, насторожив­шись. — А летать?

— Лета-ать! — протянул врач. — Летать можно будет не сразу, а только с моего разрешения. Ясно? Только с разреше­ния врача! — повторил он.— Когда будете обе совершенно здо­ровы. Ну, скажем, недельки через две-три, не раньше. Поду­майте, подумайте. На вашем месте я бы согласился!

— Мы согласны, доктор, — решительно сказала Лиля. — Мы долечимся в Москве. Спасибо вам! Огромное спасибо! Как это я не сообразила...

— Тогда вот что, дорогуши: пожалуй, дней через шесть-семь я вас отпущу... Но с обязательным условием: там, в Моск­ве, вас должны встретить. Поспите сладким сном дома на пу­ховой подушке и на следующий день показаться в госпиталь! Непременно! Договорились?

— Есть! — воскликнула Катя.

— Спасибо, доктор!

КАКАЯ ОНА, МОСКВА?

Проснулась Лиля дома в своей комнате, в той самой ком­нате, в которой просыпалась по утрам много лет, и сразу вспомнила, что она в Москве. Улыбнувшись, потянулась и прищурилась. Мартовское солнце весело сверкало на черной полированной крышке пианино, освещало фотографии на сте­не. Комната показалась сначала Лиле совсем маленькой. Здесь она родилась, здесь все было знакомо до мелочей. Все вещи стояли на своих привычных местах: и старый письменный стол с тяжелым чернильным прибором, и книжный шкаф, на котором сбоку наискосок была нацарапана длинная формула по физи­ке, и потрепанный диван с продавленной правой стороной, ку­да маленькая Лиля прыгала, забираясь с ногами на пианино...

Над столом висела фотография, которой раньше не было: Лиля в шлеме, лихо сдвинутом на затылок, стоит у самолета, одной рукой облокотившись о крыло, другую уперев в бок, и, прищурив глаза от солнца, смотрит в небо. Эту фотографию Лиля прислала маме осенью.

В комнате было тихо. Только на столе мерно тикал будиль­ник да за окном с пригретой солнцем крыши капала вода, и крупные капли, выбивая барабанную дробь, стучали по желез­ному подоконнику. Лиле вспомнился залитый водой аэродром в Ростове, откуда они с Катей улетали в Москву. На юге сей­час уже наступила весна. Как там в полку?

Повернувшись к стенке и зажмурив глаза, она постаралась представить себе ту, другую жизнь, где гул моторов, полеты, стрельба... Но почему-то сначала никак не могла переключить­ся — все ушло куда-то далеко-далеко, как будто ничего этого и не было. Потом вспомнилось, как она лежала на носилках в санитарной машине, а Леша сидел рядом и держал ее руку... Сейчас утро, и первые истребители, улетавшие на боевое зада­ние, уже давно вернулись. И Леша уже возвратился и теперь снова готовится вести в бой свою эскадрилью...

Спустив ноги с кровати, Лиля сунула их в старенькие та­почки, заглянула в соседнюю комнату и прислушалась: на кухне погромыхивала посуда — это мама торопилась пригото­вить завтрак. На диване, разметавшись, спал Юрка. За послед­ние полтора года, которые Лиля не видела брата, он подрос и, как ей показалось, стал серьезнее: ведь теперь он не только учился, но и работал на заводе, помогал матери.

Вдруг раздался непривычно трескучий звонок телефона. Вздрогнув, Лиля бросилась к столику и поспешно сняла труб­ку. Негромко произнесла:

— Я слушаю.

В трубке загромыхал напористый голос Кати:

— Лилька, ты? Слышь, у меня тут столько новостей! Долго рассказывать... Ты уже встала, позавтракала? Как там у тебя дома, все в порядке? Ты что молчишь или еще спишь?

— Во-первых, доброе утро! И не шуми так, а то оглушила совсем — ухо болит... Я только что встала, а Юрка еще спит.

— Доброе утро! — опять зашумела Катя.— Знаешь, просто не верится, что я в Москве. Звонили с завода, где я работала, — узнали, что я тут... Просят выступить у них завтра — махнем туда? Потом нужно в аэроклуб... И в школу я тоже обещала. Ты что собираешься делать сегодня? Как нога?

Лиля усмехнулась: неугомонная Катя успела уже обзво­нить всех своих знакомых.

— Нога? Да ничего нога. Думаю палочку выбросить, а то все обращают внимание... Сегодня хочу проехаться по Москве, соскучилась... Немножко похожу по улицам. Может, билеты достанем в театр, в Художественный или еще куда-нибудь. Ты как, пойдешь?

— Ну, театр подождет! Успеем еще. Тут вечером намечает­ся один небольшой сабантуй, приходи. Посидим, отметим при­езд, идет?

— Ладно.

— Так я звоню тебе после обеда. Бывай! Да поменьше ходи, а то свалишься!

— Пока.

Лиля положила трубку и взглянула на Юрку! конечно, раз­будила. Тот уже сидел на диване сонный, взъерошенный и улы­бался, глядя на сестру.

— Ты стала чуть-чуть другой...

— Какой?

— Ну, в общем, изменилась... Я же никогда не видел тебя в форме. Взрослой стала! Поумнела... И ордена...

— Ах ты, сорванец! А раньше что ж, я... не была умной? Не была взрослой?

Смеясь, она набросилась на брата, теребя его за волосы. Он слегка отбивался:

— А раньше не была! Все равно не была! Раньше мы с то­бой наперегонки бегали!

— А я и сейчас побегу... И обгоню тебя!

В дверях остановилась Анна Васильевна с тарелкой в руке и молча, с грустной улыбкой наблюдала за детьми.

— Завтракать идите. Я тебе, Лиля, твою любимую жаре­ную картошку приготовила.

— Спасибо, мамочка! Чувствую, так вкусно пахнет! Я сию минутку — только умоюсь.

К завтраку пришли соседи, которых пригласила Анна Ва­сильевна. Лиля открыла банки с консервами, тушенку, доста­ла бутылку вина, которую ей удалось раздобыть перед отъез­дом.

— Вот это фронтовик! — воскликнул Юрка.

Анна Васильевна все суетилась, не знала, где лучше поса­дить дочку, угощала ее, не сводя с нее глаз. Лиля заметила, что мать хоть и бодрится, но за последние годы сдала: поху­дела, постарела.

 Соседи посидели немного для приличия, расспросили Лилю

о фронтовой жизни, рассказали новости, выпили за ее здоро­вье и ушли.

— Мам, вам денег хватает? — спросила Лиля.

Ну еще бы! Конечно, хватает. Твои деньги очень кстати, да и Юрка зарабатывает немного, — с гордостью произнесла Анна Васильевна. — Все-таки помощь. А ты себе оставляешь? Или все нам да нам?

— Мне не нужно. Мы там на всем готовом.

— Ее на фронте даже шоколадом кормят! — засмеялся Юрка. — Я уже пробовал — вкусный!

— Ох, господи... — вздохнула Анна Васильевна.

— Чего ты, мам?

— Да вот все думаю: может, останешься с нами, доченька? И тут нужны люди, работы довольно. Хватит уже... Пусть муж­чины там летают. Зачем тебе это?

Она неслышно заплакала, вытирая глаза краешком фар­тука и как бы стыдясь своих слез.

— Ну что ты, мам! Перестань плакать, перестань! Я же летчик! Что же мне еще делать? Да и совсем не трудно мне! Ну ни капельки не трудно! Даже легче, чем в аэроклубе. И вообще летаю я совсем мало...