Владимир Лидин - Три повести Страница 17

— Ушли на огороды, — сказал досадливо егерь, — в шалашах ночуют. У них вдоль берега версты на четыре огороды разделаны.

Но почти сейчас же они увидели под взгорьем корейца. Он шел от родника, на длинном гнущемся коромысле нес два четырехугольных ведра с водой. Он не ускорил шага, равнодушный к людям. Его желтое худое лицо было усталым, грубые, с загнутыми носами унты старчески задевали о камни.

— Здоро́во… Узнаешь?

Губы старика раздвинулись в вежливой улыбке.

— Узнал… узнал…

Однако узнал он позднее — в доме, когда загоревшаяся на секунду цигарка осветила лицо егеря. Мало ли неприятных вооруженных людей бродит по сопкам!

— Сначала не узнал… думал, чужой люди ходи, — признался старик.

Голова оленя с пантами, подвешенная под потолком, внушала ему почтительное уважение. Все товарищи ушли еще с вечера на дальние огороды. На капусте появился червяк. Надо было его обобрать как можно скорее. Бобовая похлебка пенилась в котелке. Ленька разулся, сидел на циновке, на теплых канах, и жадными ноздрями вдыхал запах похлебки. Он был голоден и недоволен. Охота сложилась не так, как он предполагал. Его обвинили в том, что он спугнул оленуху. Он видел днем трех фазанов, но не смел в них стрелять. Его руки были ободраны колючками зарослей, а главное — не было охотничьего удовлетворения. На фазанов поутру, когда придется торопиться с пантами к дому, он мало надеялся. Наконец похлебка была готова. Они сидели втроем на канах, ели, обжигаясь, горячую похлебку. Постепенно довольство от долгого и знойного дня, блужданья по сопкам, продиранья сквозь заросли за подранком, свежеванья оленя, утолительных отдыхов в прохладных распадках у горных торопливых ручьев — довольство все же вернулось.

— Фазаны есть? — спросил Ленька оживленно. — Петухи на огородах гуляют?

И он решил проснуться пораньше, чтобы залечь на час-другой в огороде. Но уже четверть часа спустя, разогретый похлебкой, теплыми канами, копотной тишиной дома, он начал высвистывать в блаженном сне.

Не выпали, однако, для него на рассвете эти два заветных часка. Егерь проснулся раньше и растолкал его. Надо было скорее в эту жаркую пору доставить панты. Старик еще спал. Его трубочка с головкой для двух-трех затяжек лежала рядом с ним на канах. Егерь не стал будить его. Белая собака поскулила им вслед. Утро было парное, в легком тумане. Только на вершинах сопок плотно лежали облака. В широком спокойном отливе простиралась бухта. Они миновали огороды. Тщетно высматривал Ленька фазанов. Был еще слишком ранний даже для птицы час. Надо было перевалить через каменистую кручу, чтобы сократить путь. Скоро они подошли к первым осыпям. Стеклянные зеленые наплава, остатки пробочных буйков, сгнившие обрывки сетей, обломки досок с корабельными большими гвоздями, следы кораблекрушений, — все это год за годом трудолюбиво пригоняло сюда море. В вымоинах и пещерах у основания скалы плескалась вода. Мелкие зеленоватые крабы проворно шныряли боком, загребая клешнями. Егерь начал взбираться на скалу. Все еще сочилась сукровица из мертвой оленьей головы. Перевалив через скалы, они сокращали на треть свой путь к дому. Столетьями выветривались эти черные каменистые глыбы, поросшие в щелях альпийскими эдельвейсами и мясовитыми кактусообразными листьями. Ноги подвертывались на ребринах острых камней. Наконец они перебрались через гребень, прошли еще каменистым широким плато и стали спускаться вниз. Был тишайший час приморского утра. Над морем бродили испарения. Теперь дорога лежала по отлогому песчаному берегу. Полуостров принадлежал заповеднику. Ни один посторонний человек с ружьем или собакой не смел появиться здесь. Егерь по-прежнему шел впереди. Внезапно он остановился.

— Что за черт… — сказал он беспокойно, — что это такое еще?

Он быстро спустился вниз, на морской сероватый песок. Следы, десятки следов босых человеческих ног тянулись по самой обочине отмели — в том месте, где на четверть роста человека стоит в приливы вода. Целый отряд, пять-шесть человек шли здесь следом, один за другим.

— Кто бы это мог быть? — спросил он озадаченно. — Не свежий след, главное… с вечера шли. А вечером вот где стояла вода… значит, по воде шли.

— Может, рыбачили? — сказал Ленька.

— Кто же здесь будет рыбачить… бредень, что ли, в море закидывать? Ты вот что… неси-ка, брат, голову, — и егерь передал ему голову оленя, снял с плеча винтовку и ввел патрон в ствол. — Твое-то заряжено?

— Заряжено, — ответил Ленька поспешно.

Егерь пошел вперед по следам, уже замытым наполовину водой. Люди шли босые: пятнашки пальцев означали следы. Люди шли осторожно, гуськом, по колени в воде. Не рассчитали они только отлива. Отлив начался и открыл длинную цепь их движения. На востоке начинало белеть. Легкое колыханье воды предвещало близкий рассвет. Черный баклан протянул вдоль над берегом. Так прошли они километр, другой. Внезапно следы круто свернули в сторону берега и исчезли. Егерь наклонился и осмотрел песок. Песок старательно был разметен. У последнего, шедшего в цепи, была в руках, видимо, ветка. Он заметал поворот всей партии к берегу. Но сейчас же, где началась трава, лежала дымная жемчужная полоса росы на придавленных стеблях. Полоса шла по взгорью, мимо сетки вольера, и уходила в распадок. Они пошли дальше по следу. Первые птицы просыпались и окликали друг друга. Был еще дремотный, вялый час начала рассвета. Они миновали вольер и стали спускаться в распадок. Вдруг мгновенно, движеньем плеча егерь скинул винтовку. Он сделал несколько осторожных шагов, и в укромной тени распадка, в зарослях папоротников, Ленька увидел из-за его плеча спавших китайцев. Их было пять человек. Спали они по-походному, под промасленными грубыми полотнищами, заменявшими дождевые накидки. Их спящие лица были обращены к рассвету. Егерь поднял ружье, и резкий винтовочный выстрел с грохотом разодрал тишину утра. Китайцы вскочили, оглушенные и перепуганные.

— Кто такие? — спросил егерь строго. — Документы! Тамынь ши шэмма жэнь? Хучжао![1] — повторил он.

По желтым плащам, по неизношенным красноватым улам он сразу определил, что люди побывали недавно в Маньчжурии или Корее. Документов у них не оказалось. Худой красивый китаец, с испуганным посеревшим лицом, достал из-за пазухи конверт с красной полоской во всю его длину. Письмо было для человека, который должен был встретить их здесь. Егерь распечатал конверт, поглядел на вертикальные, написанные тушью иероглифы и спрятал письмо в карман. Возле каждого лежала набитая тугая котомка с лямками.

— Контрабанда? — спросил егерь деловито.

Дело было знакомое. По скрытым, укромным тропкам проносили через границу шелк, спирт, дешевую мануфактуру, табак, а иногда и нечто поосновательнее. Год за годом вскрывали пограничники эти тайные тропы, все опаснее становились исхоженные пути, но кое-кто продолжал действовать, глушили опием, а зачастую и морфием слабых или преступных людей, соблазняя их легкими заработками, пересылая вместе с контрабандными шелком и спиртом руководящие указания своей агентуре и организуя кстати и бандитские шайки. Егерь дал китайцам собраться и повел их за собой. Утро уже разгоралось. Пестрые бурундучки с любопытством высматривали из-за деревьев. Стая уток потянула над берегом — вероятно, к лагуне. Из чащи, прямо перед Ленькой, вылетел тяжелый фазан, ослепив его радужным лирообразным хвостом. Ленька даже крякнул. Но были сейчас дела поважнее. За все вчерашние неудачи по-охотничьи щедро одарило его это утро. Китайцы уже успокоились, шли привычным размеренным шагом, — казалось, довольные концом длинного и опасного путешествия.

В девятом часу утра егерь привел их в контору. Со своими котомками стояли они в один ряд, со вниманием и без особого страха разглядывая человека. Человек был, видимо, начальником, однако не было на нем никаких особых знаков отличия и на его ногах болтались простые опорки.

— По-русски кто понимает? — спросил он не спеша. Китайцы переглянулись.

— Моя понимай, — сказал один из них.

— Откуда идете? Из какого города идете?

— Наша Владивосток иди, — ответил китаец готовно.

— Я понимаю — Владивосток. А откуда идете? Из Маньчжурии?

— Маньчжурия… Маньчжурия… — ответил китаец.

— А как во Владивосток попадете?..

— Шаланда надо… шаланда сюда приходи, дожидай.

— Контрабанду несете?

Китаец снова готовно заторопился:

— Наша кули есть… богатый люди нанимай. Наша думай не надо… наша ходи надо.

Он запотел, тщательно стараясь вникнуть в сложный смысл чужого языка. Постепенно Паукст выяснил: были китайцы — все пятеро — носильщики, кули. В Хунь-Чуне их наняли, чтобы они доставили товар во Владивосток. Они шли через границу пешком. К условленному месту на глухом побережье должна была подойти шаланда, забрать их с товарами и отвезти во Владивосток. За это получала вся их артель триста иен. До границы их довел проводник и указал звероловную тропу через сопки… Они шли три дня, ночевали раз в фанзе у старика, искавшего женьшень, перевалили через горный хребет и через множество сопок. В условленном месте шаланды не оказалось. На море был туман. Они побоялись выдать себя, прошли вдоль берега по пояс в воде, чтобы не оставить следов, и легли спать в тайге — в надежде, что шаланда появится утром. Но утром их разбудил выстрел. И вот они стоят здесь. Ничего угрожающего не было в слушающем их человеке.