Василий Зайцев - За Волгой земли для нас не было. Записки снайпера Страница 18

— Немного освежает, финку свою неразлучную наточил как надо...

В эту ночь здорово досталось нашей медицине за то, что не создали таких таблеток — проглотил бы и спать не хотелось.

Я убедился на практике — самая тяжелая для человека пытка, если несколько суток подряд не спать.

На востоке взошла зарница, потом стала медленно белеть. Пробираемся обратно к пролому в стене инструментального цеха.

Из-под проволоки мы нырнули в глубокую воронку, прижались к земле и через пролом в стене смотрим в сторону противника. Сперва не было никого, мы хотели пробраться в цех на свою половину, но Масаев первым увидел ноги фашистского солдата, дернул меня за руку, и мы замерли на месте.

Слышим размеренный стук кованых сапог. Фашист ходил вдоль стены, как тигр в клетке. На каблуках его сапог блестели подковы. Вот он приблизился к пролому — мы хорошо видим толстые подошвы на ботинках большого размера.

Пока фашист разгуливал по цеху, мы продумали план, как его поймать. Решили взять на приманку, как пескаря.

У Масаева были большие золотые карманные часы (трофейные) цепочка на них массивная, длинная.

Когда фашист удалился, Масаев достал из кармана часы, положил между кирпичами, немного притрусил песком, прижался к стене.

Наблюдаем в образовавшуюся щель между кирпичами. Видим (по ботинкам) — фашист приближается. Не доходя до пролома метра четыре, остановился.

Мы поняли, раз гитлеровец остановился возле пролома, значит, увидал часы и думает, как вытащить их.

Минуты три-четыре фашист стоял без движения. Потом пятки гитлеровца стали удаляться от пролома.

Миша шепчет мне:

— Фашист, наверное, пошел за помощью, давай убирать ноги под крышу токарного цеха, иначе можем попасть в чужие лапы. Уже совсем светло, командир роты волнуется...

— Обождем еще минут десять, фашист не захочет такую добычу делить на двоих, — ответил я. Помолчав, изложил свой план: — Если прибудут два, три фашиста — пару гранат швырнем, а сами убежим в свою сторону.

Слышим, стук кованых сапог приближается к пролому. Показался солдат. В его руках обыкновенная деревянная планка. На конце планки торчал гвоздь. Гитлеровец неплохо придумал.

Я смотрел на выражение лица своего друга. Выло заметно, что часы Мише жаль, но делать больше нечего, раз завели игру, нужно кончать.

На всякий случай Миша привязал к цепочке веревочку. Гитлеровец как ни старался, а гвоздь с цепочки срывался. Часы застряли между кирпичами, никуда не двигались.

Как заядлый картежник, пришел фашист в азарт. Планку с гвоздем отбросил в сторону, одним коленом встал на землю, затем просунул руку, нащупал скользкий корпус часов, но захватить не может: Масаев умело отодвигал часы за конец веревки.

Фашист снял автомат с шеи, положил его меж ног и на четвереньках стал осторожно пролезать в пролом...

Из воронки волоком затащили мы в свою половину цеха огромного верзилу с ефрейторскими знаками на погонах. Командир роты, старший лейтенант Василий Большешапов, подошел к нам, поочередно обнял, поцеловал, улыбнулся в свои рыжие пышные усы, сказал:

— Хорош улов, молодцы, ребята!..

Появилась медсестра Клава Свинцова. Она пытливо окинула взглядом присутствующих, потом с присущей ей хладнокровностью и спокойствием сняла с плеча санитарную сумку, достала бинт и йод и начала обрабатывать рану на голове фашиста.

Кто-то из моряков заметил:

— Они наших раненых собаками травят, а Клава фашисту стерильным бинтом голову пеленает...

Охотник за часами лежал без сознания. Клава сунула ему под нос ватку с нашатырным спиртом. Фашист чихнул и заморгал глазами, как при ярких солнечных лучах.

Масаев заканчивал рассказ, как мы перехитрили фрица.

Старший адъютант батальона, лейтенант Федосов, в порядке насмешки бросает реплику в наш адрес:

— Из вас разведчики, как из навоза пуля — неприятный запах и копоть. Свисту много, а толку мало. Мертвых да недобитых фашистов в цеху больше, чем кирпичей. Вот вы по дороге умирающего фашиста подобрали, придумали историю и создаете шум, показываете героизм.

Мы повесили носы. Мишка на меня волком смотрит, его глаза горят: твоя затея, твой план, ты гитлеровцу врезал по голове...

Тем временем фашистский солдат пришел в сознание и, как барс из кустов, рванулся бежать. На дороге стояла табуретка, на которой Федосов приспособился писать показания пленного, но фашист так ловко расчищал себе путь, что Федосов вместе с табуреткой полетел в сторону.

Реутов не спеша схватил фрица за руку, повернул по правилам разведчика, погладил против шерсти — и тот осел. Его синие навыкате глаза налились кровью, ноздри раздувались, как у разъяренного зверя. Попался матерый вояка. На допросе твердил одно и то же:

— Я в плен не сдавался, русские солдаты воюют неправильно, они обманывают.

В дневное время пленного отправлять на берег Волги невозможно. До наступления темноты ждать нужно целый день, а за день может произойти много перемен. Для большей надежности решили связать фашиста и положить на сохранность в лазарет Клавы. Связанного фашиста, как мешок с мякиной, положили к стене около отопительной батареи.

С Масаевым мы по-настоящему, даже роскошно позавтракали. Бессонные ночи, усталость брали верх, силы покидали нас. Старший лейтенант Большешапов дал нам на отдых три часа. Масаев спустился в подвал, открыл железную дверь, ткнулся в угол среди тяжело раненных солдат и захрапел. За мной пришел Николай Логвиненко и потащил к командиру батальона капитану Котову на доклад.

Старший адъютант захватил свои бумажки, и мы все втроем стали пробираться среди развалин в контору метизного завода, в подвале которого находился штаб батальона. Помещение подвала большое. С восточной стороны двойные железные двери. Около стены стоял двухтумбовый канцелярский стол темного цвета. Между стеной и столом красовался обитый черным бархатом диван. На столе в кожаных сумках стояли телефонные аппараты.

Из окна подвала была видна высокая башня. С высоты этой башни снайпер-артиллерист Василий Феофанов корректировал артиллерийский огонь. Связь с командным пунктом артиллерии он держал по рации.

От усталости у меня ноги подкашивались, покачивало из стороны в сторону.

Рядом с комбатом сидел командир батареи Илья Шуклин. Он улыбался, а капитан Котов был бледный-бледный, руки тряслись, ноздри раздувались. Спокойствие и улыбка капитана Шуклина как бы освежили меня.

Лейтенант Федосов выбрал минутный перерыв в разговоре и доложил разгневанному комбату о прибытии. Капитан окинул меня с головы до ног, потом рявкнул на Федосова:

— Отведите в блиндаж, дайте отдохнуть часа два, потом придете...

Я вышел из подвала. В городе шел бой. По-прежнему в воздухе гудели фашистские самолеты, пахло дымом и гарью. Около стены были установлены два противотанковых орудия. Возле них крутился широкоплечий веселый солдат. Он встретил меня, как старого приятеля.

— Будем знакомы, — сказал он на ломаном русском языке. — Гавриил Дмитриевич Протодьяконов, якут. Командир сказал: «Танки фашистские нужно бить здесь». А ты кто?

Я назвал себя.

— Хорошо знаю тебя, хорошо. Тебе надо шибко спать. Иди в мою яму. Мешок, подушка есть. Хорошо с тобой выспимся.

Гавриил провел меня в свой блиндаж, и я улегся на его постель из досок от снарядных ящиков, но мне она показалась мягче любой перины.

24 октября нашу группу снайперов — Грязева, Морозова, Шайкина, Куликова, Двояшкина, Кострикова и меня — перебросили на участок соседнего полка, восточный склон Мамаева кургана.

Нам отводился участок на высоте 102,0 — самый неудобный и опасный: траншеи вырыты под уклоном, расстояние до фашистской передовой — метров сто пятьдесят. Раньше этот участок обороняли солдаты из роты противотанковых ружей. Неделю назад командир роты был ранен. Его отправили в медсанбат, а рота без командира несла большие потери. Бронебойщиков хоронили тут же, в окопах. Теперь в роте осталось всего два человека. Время от времени они переползали от бронебоек к пулеметам и палили в сторону противника, создавая видимость, будто здесь все в порядке, народу много...

Невдалеке от высоты бил родничок. Свежая, чистая вода манила к себе фашистов, и они, как рассказал нам выделенный в полку проводник, не видя опасности со стороны бронебойщиков, стали приходить сюда по утрам с бачками и термосами. Того и жди, устроят тут коллективное умывание... «Хороший объект для снайперов», — подумал я и попросил проводника:

— Пока не рассвело, веди нас скорее к месту.

Проводник ответил:

— Быстро нельзя. Перед рассветом тут фашисты в каждую воронку швыряют гранату, каждый кустик поливают автоматной очередью. Боятся, проклятые. Дорогу за водой огнем прожигают...

— Давайте броском! — предложил Саша Грязев. Я поддержал его.