Шамиль Ракипов - Звездные ночи Страница 18

— Рая Аронова уступила ей свои, чуть поменьше.

— Белье мужское…

— Я однажды по тревоге выскочила в шинели, но без брюк, и сапоги на босу ногу…

Внезапно наступила пауза, лица девушек стали серьезными.

«Вспомнили погибших подруг», — мелькнула у меня мысль. Я знала, что в марте 1942 года в Энгельсе во время тренировочного ночного полета погибли два экипажа. Ожидала, что сейчас разговор пойдет об этой трагедии, но пришло время расходиться. По пути в общежитие я спросила у Лейлы:

— Как тогда погибли девушки? Подробностей я до сих пор не знаю.

Лейла с минуту шла молча, потом, взяв меня под руку, тихим голосом, чтобы не слышали другие, рассказала:

— Попали в снегопад, потеряли пространственную ориентировку. Погибли Лиля Тормосина, Надя Комогорцева, Аня Малахова, Марина Виноградова. Так их было жалко… Не успели сделать ни одного боевого вылета, не сбросили на врага ни одной бомбы. Никогда не забуду, как прощались с ними. Почетный караул, траурные мелодии… Я тогда думала: только бы попасть на фронт, сделать один вылет, сбросить бомбы, например, на мост, по которому движутся фашистские танки, своими глазами увидеть, как они обрушиваются в воду, как идут на дно гитлеровцы — и больше ничего мне в жизни не надо. Потом появилась мечта: дожить до нашего победоносного наступления по всему фронту, увидеть драпающих немцев, и все, можно умереть спокойно. А теперь…

Лейла замолчала.

— А теперь? — спросила я, прижимая к себе руку Лейлы. — Дожить до полной победы?

— Ну, это сверхмечта! — рассмеялась она. — А ближайшая, очередная — дожить до того дня, когда на нашей земле не останется ни одного фашиста. А какая у тебя мечта? Я имею в виду не далекую, а близкую.

— Самая близкая — забраться в постель, а далекая — плюнуть сверху на Берлин, потом погулять на твоей свадьбе.

— Погуляем!.. Скажи, Магуба, а у тебя было такое — теряла ты в полете ориентировку относительно горизонта?

— Если бы теряла, не шла бы сейчас с тобой. Впрочем, что-то подобное было, когда начинала летать. Выручал инструктор.

— В ту страшную ночь разбился и самолет Иры Себровой. Штурманом у нее была Руфа Гашева. Упали на крыло, машина — в груды обломков, а они отделались легкими ушибами. Пожалуй, потеря пространственной ориентировки — самое страшное, что может произойти с летчиком. Помню, инструктор рассказывал… Пилот, попадая в плен ложных ощущений, перестает представлять, как идет самолет. Это может случиться и в ясную ночь. Огоньки внизу вдруг покажутся звездами и наоборот. Машина идет ровно, а летчику кажется, что она накренилась на девяносто градусов. Он перестает верить приборам, начинает выравнивать самолет и по спирали устремляется к земле… Нам тогда, в Энгельсе, просто не хватало опыта, мы еще не знали по-настоящему, что такое ночь, не умели по малейшим штрихам определять свое местонахождение. А приборов для слепого полета — почти никаких… Когда прилетели на фронт, ожидали, конечно, что сразу ринемся в бой. Как все девушки полка, я тогда тоже считала: командование нас недооценивает, почти месяц мы, отважные асы, потеряли даром. А теперь уверена: все было сделано правильно. Мы учились летать в свете прожекторов, с опытными штурманами пересекли линию фронта. При первых боевых вылетах немцы нас почти не обстреливали, мы решили, что командование бережет нас, возмущались. Запомнилась мне одна фраза, сказанная кем-то из девушек: «На такой войне даже не поседеешь!» Какие мы были глупые. Объекты, которые мы бомбили, были, конечно, важными, хорошо охранялись, но немцы готовили крупное наступление и не хотели раньше времени демаскироваться.

Дальше мы шли молча. Я не хотела спорить с Лейлой, подумала: «Если тогда, в июне 1942 года, командование выбрало для первых полетов слабоохраняемые цели, осуждать его за это нельзя, но таких целей, по-видимому, в прифронтовой полосе просто не было»…

Лежа в постели, я задумалась над словами Бершанской о летчиках-истребителях: «Все погибли». Конечно, им намного труднее было, чем нам. Против них не только зенитные батареи, но и «мессеры». Словом, превосходящие по количеству силы. Тут никакая выучка, смелость не помогут…

В первых двух боевых вылетах у меня были сравнительно безопасные задания. Бершанская все продумала. Потому, видимо, долго не выпускала меня, чтобы я получше освоилась в эскадрилье — «это самое главное». Напрасно я на нее обижалась. Она сделала все, чтобы я не сгорела, как ночная бабочка, в пламени костра.

Когда бомбили станцию, прямо по курсу я увидела фонтан трассирующих пуль. Самолет летел в лучах трех прожекторов. «Ничего страшного, ничего страшного», повторяла я про себя, сознавая, что сейчас пулеметные очереди прошьют самолет от пропеллера до хвоста. И вдруг фонтан исчез. Наши бомбы пошли на цель, взорвалась цистерна с горючим, да так, что нас подбросило. Я развернула самолет. Но что это: нас уже не обстреливают, лишь один прожектор будто прилип к нам. Видимо, немцам не верилось, что самолет цел и невредим, ждали, когда загорится, грохнется. «Кто-то из девушек подстраховал, сбросил бомбы на пулемет», — подумала я тогда, в воздухе. Приземлившись на своем аэродроме, никого ни о чем не расспрашивала, никто и мне нечего не сказал. Обычно после первых же стартов очередность нарушается: кто за кем летит, определить невозможно, бортовые номера не видны, да и некогда их разглядывать. Но во всех случаях любой экипаж придет на выручку другому, когда это необходимо. В ту ночь и мы сбросили бомбы на огневую точку, на прожекторы.

В том, что полк стал гвардейским, нет никакой моей заслуги. Стремлюсь доказать, что я достойный член этой дружной героической семьи.

В ту ночь я так и не заснула, все думала, думала…

На другой день мы с воодушевлением разучили свой собственный, полковой «Гвардейский марш». Слова написала Наташа Меклин, музыку сочинили сами, на ходу:

На фронте стать в ряды передовыеБыла для нас задача нелегка.Боритесь, девушки, подруги боевые,За славу женского гвардейского полка!

Вперед летиС огнем в груди,Пусть знамя гвардии алеет впереди!Врага найди,В цель попади,Фашистским гадам от расплаты не уйти!

Никто из нас усталости не знает,Мы бьем врага с заката до зари.Гвардейцы-девушки в бою не подкачают,Вперед, орлы, вперед, богатыри!

Вперед лети,С огнем в груди…

Полк пикирующих бомбардировщиков, которым командовала Раскова, тоже стал гвардейским, ему было присвоено ее имя. Он прошел боевой путь от Волги до Восточной Пруссии — 125-й гвардейский бомбардировочный Борисовский имени Героя Советского Союза Марины Михайловны Расковой полк.

Что-то изменилось в нас после того, как мы стали гвардейцами. Повзрослели, что ли. А может, возросло чувство ответственности. Даже внешне девушки стали чуть-чуть другими. В осанке, во всем облике появилось что-то неуловимо новое — изящное, мужественное. И никакой заносчивости. Немцы, естественно, стали ненавидеть нас еще больше. И еще больше бояться. А я слова своего первого штурмана «Ничего страшного!» пронесла через всю стою жизнь.

Ночь двести пятьдесят седьмая

Нам разрешили отращивать косы! И еще одно приятное событие: сняли мерки — сошьют новые шинели!

Вскоре их привез пожилой, расторопный старшина с бравыми, похожими на пропеллер, усами. Девушки в глаза называли его дядечкой, а за глаза старикашкой. Он пытался заигрывать с ними, но получил оплеуху, и усы его сразу потеряли бравый вид.

— Рученьки у вас тяжелые, — проворчал он, потирая щеку.

— Гвардейские!..

Стали примеривать новые шинели: шум, гам, как на ярмарке. И вдруг — негодующий голос Наташи Меклин:

— Девочки! — ее красивые карие глаза, похожие на спелые вишни, полны праведного гнева. — Моя шинель застегивается на правую сторону… Да все шинели — «правые»…

Не успели по-настоящему возмутиться — приказ построиться у КП, надеть новые шинели. Построились. Вышла Бершанская. На ней старая шинель. Рядом семенит «старикашка». Хмуро оглядев строй, Евдокия Давыдовна строго спросила:

— Видите?

Стукнув себя кулаком по лбу, старшина громко сказал:

— Болван!

За моей спиной кто-то шепчет:

— Сейчас Бершанская прикажет провести его сквозь строй.

— Забьем до смерти!

— Более двухсот бракованных шинелей. Держись, старшина!

Бершанская распорядилась:

— Переделать!

Вооружившись ножницами, иголками, женская гвардия под присмотром старшины обметывала новые петли, перешивала пуговицы. В два счета привели шинели в порядок.

Теперь у девушек был совсем другой вид. В старых мужских шинелях они походили на огородные чучела, которыми отпугивают ворон.