Генрих Гофман - Герои Таганрога Страница 18

— Хорошо! Будет выполнено! — обрадовался Петр.

В одну из последующих ночей электроподстанция комбайнового завода сгорела дотла. Ее подожгли бутылками с горючей жидкостью.

VI

Зима выдалась на редкость морозная. Ртутный столбик термометра часто опускался ниже двадцати градусов. Жители Таганрога мерзли в своих квартирах. Уголь и дрова стали редкостью. Подтапливали стульями, табуретками, досками от сараев. Несмотря на строжайший запрет германских властей, люди ухитрялись под покровом темноты разбирать заборы на улицах. По таким патрули стреляли без предупреждения.

В Исполкомовском переулке, возле детского сада, гитлеровцы убили пожилую женщину, собиравшую щепы на месте разрушенного забора. Целый день пролежала убитая на снегу, густо пропитанном кровью. А мальчонка, утащивший стул из пустовавшего здания, был прошит автоматной очередью на центральной, Петровской, улице. Он распластался на тротуаре, глядя в хмурое зимнее небо стеклянными, полными удивления глазами. Старый обшарпанный стул валялся неподалеку.

Холодом сковывало сердца. Жители Таганрога нехотя останавливались возле расклеенных объявлений, на которых жирным шрифтом было набрано обращение бургомистра:

«Ввиду начавшихся зимних морозов германское командование просит население сдать всю излишнюю теплую одежду. За новые вещи военные власти выдадут владельцам продукты питания по номинальной стоимости. На поношенные теплые вещи будет произведена соответствующая скидка.

В случае если указанная мера не достигнет желаемых результатов, военные власти будут вынуждены произвести обыски в квартирах граждан города Таганрога. Выявленные в этом случае излишки теплой одежды будут изыматься безвозмездно».

Далее следовали адреса нескольких приемных пунктов, разбросанных по всему городу. Но добровольцев не находилось. Приемные пункты пустовали.

Для обмена на продукты люди несли одежду в ближайшие села. На заснеженных дорогах их задерживали немцы и, угрожая расстрелом, отбирали последнее барахло. Несчастные возвращались в город с пустыми руками. Многие замерзали. По обочинам дорог виднелись из-под снега раздетые, обледеневшие трупы.

На базар гитлеровцы завезли целый грузовик папирос и выменивали их на теплую одежду. Одновременно по рядам ходили патрули, выискивая валенки, шарфы, фуфайки, шапки — словом, все, что хоть немного могло обогреть солдат великой Германии.

Завидев, что кто-нибудь из-под полы вытаскивал заветную вещь, собираясь выменять ее на яйца или картошку, немецкие солдаты подбегали и отбирали ее. Для виду людям выдавали расписки об изъятии теплой одежды. Но расписки эти не отоваривались.

Гром артиллерии, не переставая, катился с востока. Изредка снаряды долетали до города. Почти каждый день советские самолеты бомбили аэродром и береговую артиллерию немцев. Боясь атаки с моря, гитлеровцы обнесли побережье колючей проволокой, ночами взлетали ракеты, освещая скованный льдом залив. По слухам, фронт проходил всего в пятнадцати километрах от Таганрога.

Цены подскочили. Десяток яиц стоил триста рублей — ровно столько, сколько оккупанты платили за месяц среднему рабочему.

По улицам города слонялись оборванные, голодные военнопленные, которым посчастливилось выбраться из лагерей. Вымаливая пищу, они робко стучались в двери каждого дома. Но жители сами голодали и не могли им помочь. Сочувственно относились лишь к раненым. Завидев перебинтованного человека, женщины скрывались в глубине квартир и появлялись вновь, отдавая последнюю картофелину или мерзлый бурак.

А фашисты усиленно возили в сторону фронта бревна и доски для оборонительных сооружений. По городу не прекращались облавы. Независимо от пола и возраста задержанных гнали на окопные работы. Даже легкораненых военнопленных направляли туда же.

Видно, туго приходилось захватчикам. Десятки грузовиков и санитарных автомобилей доставляли в Таганрог раненых и обмороженных. Городские амбулатории, школы срочно оборудовались под госпитали. Постельных принадлежностей не хватало. Немцы ходили по квартирам и реквизировали простыни и одеяла.

Дмитрий Кирсанов собирался отметить день своего рождения в узком семейном кругу. Он пригласил братьев Николая и Алексея. Не было только Юрия, который все еще находился под следствием и содержался немцами в городской тюрьме.

Первым поздравить именинника пришел Николай. В подарок брату он принес дорогую шапку из серого каракуля и перчатки на меху. Присел к столу и, теребя край скатерти своими длинными пальцами, недовольно сказал:

— Алексей просил передать, что по важному делу задерживается в редакции...

— Подождем, — сказал Дмитрий. — А что ты узнал о Юрии? Когда же, наконец, они закончат это следствие?

— Я сегодня вновь разговаривал с Ходаевским. Просил его заступиться. — Николай поднялся из-за стола, худой и длинный, прошелся по комнате. — Это было так унизительно...

— Он отказал тебе в помощи?

— Нет. Но он опять подчеркнул, что Юрий уличен немцами в воровстве.

— История, конечно, не очень красивая. Юрий просто сошел с ума с этим золотом... И все же это наш брат. Кому же, как не нам, позаботиться о нем? Мы должны сделать для него все. Быть может, нужно предложить им взятку? Если нужны деньги, я готов дать незамедлительно, — нервно предложил Дмитрий.

— Подождем день-другой. Господин Ходаевский обещал сегодня же поговорить с ортскомендантом.

— Главное, не упустить время. Когда они вынесут приговор, будет поздно что-либо предпринимать. — Дмитрий стиснул руки, хрустнул пальцами. — Ты это понимаешь?

— Понимаю, — устало сказал Николай. — Я сделал все, что мог. Теперь надежда только на Алексея...

Братья замолчали. В комнате повисла гнетущая тишина. Электростанция вновь не работала, и комната была освещена керосиновой лампой. Угрюмые тени братьев скользили по стенам. Из кухни раздавались негромкие женские голоса и звон посуды. Там хозяйничали жены Дмитрия и Алексея.

Наконец дверь раскрылась, и вошла жена Алексея — худая молодящаяся блондинка с утомленным и капризным лицом.

— Полюбуйтесь! Какой я вам пирог испекла! Твой любимый, Дмитрий, с капустой. — Она поднесла блюдо с пирогом к имениннику. — У нас еще и сладкий есть. С изюмом. Отметим сегодняшний день...

Но братья не разделяли ее восторгов.

— Благодарим, — сказал Николай. — Но думаю, что мне сегодня кусок в горло не полезет. Мы тут ломаем голову, как бы Юрия выручить...

— Он сам виноват. Надоело, — капризно сказала женщина. — Не портите нам хоть сегодня праздник.

— Праздник! — раздражался все больше Николай. — Ты забыла, моя милая, как неделю назад сидела на чемоданах? Боялась, как бы большевики в Таганрог не вернулись. Только и разговоров было — успеть бы вовремя с немцами эвакуироваться. А сегодня, чуть успокоилось, мы уже о пирогах думаем. Откуда такое легкомыслие? Поражаюсь...

— Ты ничуть не изменился. При немцах ты такой же раздражительный, как и при большевиках, — насмешливо произнесла женщина.

В это время что-то глухо стукнуло в окно. Николай вздрогнул.

— А вот и Алексей! — обрадовался Дмитрий. — Он шутник. Уже двадцать лет в этот день он бросает снежок мне в окно...

Через минуту в комнате появился Алексей Кирсанов. Он был весел, лицо его розовело от мороза. Стиснув старшего брата в объятиях, он трижды поцеловал его в щеки.

— Поздравляю! Почему ты не спрашиваешь меня о моем подарке?

— Полноте! До подарков ли в наше тревожное время?

— А почему бы и нет? Поведай о своем самом большом желании, и, если я провидец, оно будет исполнено, — таинственно пообещал Алексей.

— Ты же знаешь. Если бы Юрий был здесь, на нашем маленьком семейном торжестве, лучшего подарка я бы и не желал.

— Считай, что этот подарок ты уже получил.

— Не шути, Алексей. Объясни, в чем дело.

— Сначала прочтите эту маленькую записку. Она от Юрия, — Алексей извлек из кармана клочок бумаги.

В это время в комнате появилась хозяйка дома, жена Дмитрия.

— Ну, все в сборе? Прошу к столу, — по-хозяйски властно сказала она.

— Одну минуточку, дорогая. Алексей принес письмо от Юрия. Ну, читай же скорее, — попросил Дмитрий.

— Нет, нет, — отмахнулся тот. — Письмо не совсем пристойно, Наш братец допустил там несколько крепких выражений... Читайте сами.

— Где же мои очки? — заволновался Дмитрий.

Он вышел в соседнюю комнату за очками, а Николай резким движением почти выхватил письмо из рук Алексея и подошел к письменному столу, где горела вторая керосиновая лампа.

«...Все говорит за то, что Стоянов донес в ортскомендатуру, такой гнусняк, — писал Юрий. — Так лизал в свое время, а теперь из шкуры лезет, чтобы... Да и ортскомендант и зондеркоманда хороши. Я их ненавижу сейчас. Ты, видишь ли, загребай жар — они будут платить три-пять рублей золотом в месяц. Ты рискуй головой, голодай и не моги красть. Арестовывают и расстреливают, не считаясь ни с положением, ни с заслугами. Для них мы только быдло. Суки. Ну и пусть их „хайль“ пользуется услугами стояновых. Одно г... То же и ортскомендант, до сих пор не нашел нужным поставить тебя в известность, в чем дело...»