Евгений Мариинский - Я дрался на «Аэрокобре» Страница 18

Трутнева поддержал Королев:

— Шоферы и то изучают теорию двигателя, автомобиль. Механики изучают аэродинамику, хотя и не летают. А ты-то летчик!

— А он как Митрофанушка, — улыбнулся Лусто. — Извозчик, мол, довезет. Да, а кто же их там заставляет учиться, по-твоему? — спросил он Ипполитова. — Работать, может, заставляют. Война… А учиться?

Под таким напором Ипполитов стушевался, даже стал как будто меньше ростом.

— Да что, да я так просто… — он попытался обратить все в шутку, никак не ожидая, что все летчики ополчатся против него.

— Кто их заставляет… — вместо Ипполитова ответил Мише я. — Сами учатся. И читают то, что проходят в старших классах. Вот послушайте еще одно письмо:

«На днях работал у станка и так устал, в сон клонит, — писал мне брат Павел на фронт. — Глаза слипаются, деталь на станке крутится, все сливается, того и гляди уснешь, сам в станок вместо заготовки попадешь… Думал, упаду. И вдруг почему-то вспомнил „Войну и мир“, „Анну Каренину“ — читаю сейчас, когда время есть. Представил себе Стиву Облонского и Пьера Безухова в Английском клубе. Сидят они там, обедают… Аж в животе заурчало, слюнки потекли. Вот бы, думаю, их на наши харчи посадить. То-то бы полакомились!

Даже смешно стало. Ребята повыключали станки, смотрят на меня, как на сумасшедшего. Чего это, мол, ему смеяться охота пришла.

— Ты чего смеешься?

— Да вот представил: обедают Облонский с Безуховым в Английском клубе. Перед каждым по кусочку нашего хлеба, по кружке морковного чая, вместо сахара — клюква. Едят и похваливают, запивают кипятком. Любезности друг другу говорят…

Ребята ржут, за животы берутся.

— Это что ж, кипяток вместо шампанского?

— А мякина — устрицы?

— Конечно, похваливать будут!

— Добавки попросят!

— Вот бы их после обеда сюда в цех, к станку! Вместо моциона! Чтобы подагры не было!..

Опять все смеются. А я представил себе Пьера возле своего станка — куда и сон делся! Будто сам в том клубе по-настоящему пообедал досыта. И кажется, тычется Безухов туда, сюда, не знает, как к станку подступиться, что с ним делать, посматривает на соседний станок, а там так же Облонский мучается. Я у них за мастера. Показываю, что и как делать. Работа идет…

Так и приладился с тех пор. Как тяжело станет, вспоминаю их, заставляю работать… Безухов у меня уже заправским токарем стал — он поближе, на моем станке работает. А у Стивы что-то не ладится еще. За ним все следить приходится. А то брак дает. Но исправляется потихоньку…»

Летчики от души смеялись над этим письмом.

— Вот ты, — сквозь смех заговорил Бургонов, обращаясь к Ипполитову, — посади вместо себя в кабину Безухова или Болконского, заставь его воевать. А сам только командуй, подсказывай, что и как делать. Со стороны-то виднее. Тогда и ты живой останешься!

— А что, Безухов и Болконский тоже смелые были, — поддержал его Виктор. — Дурные только. Ну чего Андрей ждал, пока снаряд взорвется, не лег?

— Да как же он его посадит в кабину? — возразил Лусто. — Он же не знает, кто такой Безухов. Не читал ведь?

— Ну ладно, — сразу посерьезнел Виктор. — Смех-то смехом, а тебе, Иван, крепко подумать нужно… Сейчас не так дерутся, как бывало раньше: встречались два самолета и вели бой. Какой летчик лучше пилотировал, тот и побеждал. Теперь большие группы встречаются, на одной технике пилотирования не выедешь. Если тебе товарищи не помогут, ничего не сделаешь.

И сам всегда товарищам помогай… Привык инструктором летать, всегда один… Все в группе должны как один действовать, друг другу помогать…

Ну, плясать можно!

Опустив голову, я медленно брел к землянке эскадрильи. Все окружающее проходило мимо сознания, нисколько не интересовало меня. Так же, как не произвел никакого впечатления и случай, происшедший только что на КП. Туда, в комнату, где мы обедали, ворвалась мастер по вооружению из третьей эскадрильи Жаринова.

— Где тут компрессия лежит? — спросила она, запыхавшись.

— Зачем она тебе?

— Механик послал. Говорит, что на КП есть, а без нее самолет не полетит.

— Правильно, не полетит. Только она не здесь…

— А где же?..

— Иди в кабинет Боброва, — посоветовал Лусто. — Она там слева от двери, в углу, в ведре стоит. Я тебя провожу.

Жаринова в сопровождении Лусто пошла к Боброву, а летчики двинулись вслед за ними. Через минуту до меня донесся взрыв хохота, но я даже не улыбнулся и не попытался представить себе покрасневшее от негодования и от смеха одновременно лицо командира полка. Я и сам при случае был не прочь разыграть незнакомого с техникой человека — послать двоих с носилками за шплинтом, заставить смотреть искру, которая якобы уходит в костыль. Однако сейчас это меня не развеселило…

Я не обиделся на то, что летчики не дождались меня, оставили одного ковыряться в тарелке с давно остывшим вторым и ушли. Даже не обратил на это внимания. Скорее бы добраться до землянки, завалиться в уголке нар на солому, закрыть глаза и ни о чем не думать… Видно, сказалось вчерашнее переутомление или здорово прохватило на морозе, пока раздетый добирался до КП после посадки…

Вот и землянка, шагов десять осталось. «Чего это Орещенко прямо на меня прется?!» — я попытался обойти сержанта, но тот остановил меня.

— А, товарищ младший лейтенант! А я тебя как раз ищу!

«Ну, сейчас какое-нибудь задание даст…» Сержант Орещенко был секретарем комсомольского бюро полка и частенько-таки старался «подбросить» комсомольское поручение офицерам, особенно летчикам. Техники ведь и так все время проводят с младшими авиаспециалистами.

— Мы на бюро посоветовались, думаем, что можно рекомендовать тебя в партию. Воюешь порядочно, два самолета сбил… Да и парторг говорил о тебе. Пиши заявление, проси рекомендацию. — Орещенко пошел на КП полка, оглянулся и на ходу крикнул: — Завтра же мне заявление отдашь!

Я молча прошел в землянку, пробрался в угол, залез на нары и улегся навзничь. Думать о предстоящем не хотелось, голова закружилась во все убыстряющемся темпе, да и вообще мысли сразу исчезли. Сколько так пролежал? Минуту? Час?

Очнулся оттого, что кто-то сильно дергал меня за ногу. Я открыл глаза. У ног стоял Королев.

— Что это тебя не добудишься сегодня?! Вареный какой-то! Пошли на стоянку. Все уже ушли, вылет сейчас.

Я встал, проверил за голенищем унта карту и пошел за Виктором. После отдыха состояние значительно улучшилось, и, кажется, никто ничего не заметил. Только Волков внимательнее, чем обычно, посмотрел на меня, когда я не смог сразу влезть на крыло. Николай помог надеть парашют, усадил в кабину, хотел что-то спросить, но тут дали команду запускать.

— От винта!

— Есть от винта! — ответил Волков и спрыгнул с плоскости…

Шестерка истребителей без набора высоты шла к Кировограду. Тяжелые свинцовые облака, простирающиеся на высоте пятисот метров, не давали возможности идти вверх, превращали середину короткого зимнего дня в сумерки. Кое-где от облаков к земле протянулись косые полосы падающего снега, даль скрывалась — или это только казалось? — за густой дымкой.

Я шел крайним слева. По привычке, но без обычного при подходе к линии фронта напряжения, посматривал по сторонам. В полете снова разболелась голова, я безразлично воспринял даже сообщение наземной радиостанции наведения о подходе шестидесяти «Ю-87» и десяти «Ме-109». Автоматически выполнил команду Ар-хипенко: «Разворот влево на девяносто!» — и оказался после этого маневра вместе с Королевым на правом фланге.

Почти тотчас же из синей дымки впереди вынырнули темные туши «Юнкерсов».

— Атакуем! — передал Архипенко и повел группу в атаку на «лаптежников» прямо в лоб.

Силуэты «Юнкерсов» росли в прицеле. Один из них был немного в стороне от центральной марки. Немного подвернуть, самую малость, — и бить!.. Но не было силы сделать это микроскопическое движение. «Только бы не оторваться от Витьки!.. — осталась единственная мысль. И промелькнула вторая: — Зря я, наверное, полетел. Чем тут помогу?..» — но думать об этом было поздно…

Истребители проскочили «лаптежников» и тут же развернулись на сто восемьдесят градусов для атаки в хвост. Дальше все слилось в какой-то сумбурный сон, в котором все скрывается в тумане и только отдельные кадры как бы останавливаются и успевают запечатлеться в сознании, но нет силы двинуть даже пальцем. Впереди мелькали «Юнкерсы», они даже проходили через центр прицела, но не было сил нажать гашетку. Хвост самолета Виктора — вот единственная цель, которую я боялся упустить. «Только бы не оторваться…» При каждом маневре в глазах темнело, я все терял из виду, потом из черного тумана снова выплывал хвост «ястребка» Королева, а дальше за ним туши «Юнкерсов». В один из моментов такого просветления немного сбоку я увидел на темном фоне облаков яркий огонь факела и даже не понял сначала, что это горит один из «лаптежников». Потом такой же факел вспыхнул чуть подальше, а в наушниках раздался голос Бургонова: