Георгий Жуков - Один "МИГ" из тысячи Страница 18

Начиналась битва за Каховский плацдарм.

Фашисты стремились как можно быстрее форсировать Днепр, выйти к Перекопу и ворваться в Крым, чтобы затем проложить путь через Керченский пролив к распалявшим их воображение богатствам Кавказа. Еще перед войной их газеты и журналы вдруг наполнились подробнейшими описаниями тучных полей Кубани, благодатных садов Черно- морья, привольных высокогорных пастбищ, неистощимых нефтяных источников Грозного и Баку. И теперь вслед за танками, артиллерией и мотопехотой катили на мягких резиновых шинах походные консервные заводы, семитонные грузовики с пустыми мешками, клейменными знаком орла, комфортабельные легковые автомобили с экспертами по восстановлению нефтяных скважин, эксплуатации цитрусовых садов и разведению чая.

Путь к Крыму лежал через Каховку.

На рубеже Каховки оборонялись те же войска, которые преграждали путь врагу под Бельцами.

И здесь, на Днепре, гитлеровцам пришлось все начинать заново, с самого начала, как и на Пруте и на Днестре.

55-й истребительный авиаполк должен был штурмовыми ударами преграждать путь вражеским резервам, подходившим к Днепру. Работать было трудно: самолеты за этот месяц основательно износились, покалечились. Все чаще летчикам приходилось пересаживаться с «МИГов» на «чайки» и «И-16», которых пока еще хватало в полку.

Подвесив под плоскостями по четыре бомбы и зарядив пулеметы, летчики по шесть-семь раз в день уходили бреющим полетом за Днепр и группами по восемь-девять машин атаковали колонны противника. Пал Палыч Крюков приноровился летать в сумерках, когда было меньше шансов на встречу с вражескими истребителями. Он уводил свою эскадрилью за Херсон и просматривал дороги на Николаев. Шоссе тускло блестело во мраке, и гитлеровские танки резко выделялись на нем. Добродушный, неторопливый на земле, Пал Палыч в воздухе становился сущим чертом. Завидев вражеские самолеты или танки, он забывал обо всем на свете, не считаясь ни с чем, бросался на врага и бил его, клевал пока хватало патронов и бомб.

Теперь и ему приходилось летать на утлой «чайке», — его «МИГ» вышел из строя. Обнаружив в первом же полете фашистские танки у Херсона, он так разволновался, что спикировал на них, не считаясь с высотой, и сбросил бомбы чуть ли не с бреющего. Взрывной волной легкую «чайку» резко подбросило, и бедный Пал Палыч едва успел выровнять ее. Еще немного, и он врезался бы в землю. Зато два гитлеровских танка застыли на месте.

Фашисты отчаянно отбивались от наседавших на них в эти неурочные часы самолетов. В воздухе становилось светло от огненных трасс. Но Крюков, Фигичев, Селиверстов, Покрышкин и другие летчики совершали полет за полетом. Счет штурмовок у каждого уже перевалил за сотню. Досадовало летчиков только одно: ни «МИГи», ни «чайки», ни «И-16», в сущности говоря, не были приспособлены для штурмовых полетов и брали мало боеприпасов. Они были хороши против немецкой мотопехоты, но против танков надо было иметь более мощное вооружение. И какое поднялось ликование в полку, когда командиру удалось выхлопотать два новых штурмовика конструкции Ильюшина!

Все летчики сбежались глядеть на эти тяжелые, неуклюжие с виду, хорошо забронированные машины, вооруженные двумя скорострельными пушками, двумя пулеметами и способные поднять солидный бомбовый груз. Немцы, испытавшие уже на себе новое грозное оружие, успели прозвать его «черной смертью», и это прозвище льстило нашим летчикам. Однако этих отличных самолетов было еще до крайности мало.

— Хорош конь! Хорош!.. — говорил Фигичев, хлопая перчаткой по броне. — Теперь держись, немец!..

И пересев с «МИГа» на «ИЛ», он вылетал по восемь, а то и по девять раз в день, охотясь за гитлеровскими танками, скоплявшимися на подступах к Бериславу и Каховке. Второй «ИЛ» был передан младшему лейтенанту Петру Грачеву, только что прибывшему в часть из госпиталя: он был ранен в самые первые дни войны. Это был молодой старательный пилот, отлично зарекомендовавший себя, и командир полка не ошибся выбором...

В эти же дни майор Иванов распорядился вызвать из Геническа, где проходили дополнительное обучение молодые пилоты, прибывшие в полк 12 июля, троих сержантов. Жизневский прислал Андрея Труда, с которым Покрышкин познакомился еще в Семеновке, Данилу Никитина — плотного, светловолосого юношу, неисправимого фантазера, поэта и фанатичного энтузиаста стрельб из пистолета — и немного мечтательного Сташевского.

По правде сказать, за двадцать дней сержанты немногому успели научиться: частые переезды с места на место мешали учебе. Но опытных летчиков в полку оставалось все меньше, а тут еще пришлось отправить в Москву за новыми «МИГами» десять офицеров, в том числе и Покрышкина. Для сержантов пришел час доучиваться в бою.

Они были недовольны, что им придется летать не на «МИГах», а на тихоходных стареньких «чайках», которым острый на язык Труд дал язвительную кличку «уйди-уйди!», но понимали, что скоростных истребителей не хватает, знали, как остро складывается обстановка на фронте, и молча мирились со своей судьбой.

Лежа в траве в ожидании полета и глядя в высокое синее небо, Никитин мечтательно говорил Труду:

—  Вот если б выдумать самолет без плоскостей! Какая скорость была бы!..

Труд недоуменно возражал:

—  Тю на тебя! А как бы ты садился?

—  Как? Придумал бы какой-нибудь парашют. Выключи мотор, распусти парашют и спускайся, — невозмутимо отвечал Никитин.

Труд сплевывал и говорил:

—  Тоже мне, Циолковский!..

Никитин вскакивал, хватал своего жилистого, долговязого друга за шею, и они начинали барахтаться и возиться в траве, пыхтя и ругаясь до тех пор, пока у командного пункта не взвивалась ракета. Тогда они проворно надевали лежавшие наготове парашюты, прыгали в кабины своих «чаек» и взлетали...

Семнадцатого августа разведка донесла, что фашистам удалось навести переправу у Берислава. Надо было немедленно разбить ее. И тотчас поднялся на своем штурмовике Грачев, а за ним взлетели Труд, Никитин и другие — кто на «чайке», кто на «И-16».

Гитлеровцы придавали большое значение этой переправе и старательно прикрывали ее зенитным огнем и авиацией. Четыре «мессершмитта» сразу же обрушились на советский штурмовик, но Грачев, маневрируя, продолжал штурмовать автомобили и танки, сгрудившиеся на переправе. Труд, не совсем ясно представлявший себе, что происходит, понял только то, что Грачеву удалось уложить свои бомбы точно в цель: над переправой поднялись густые клубы дыма.

«Мессершмитты» продолжали атаковать советский штурмовик, но сбить эту хорошо бронированную машину было не так просто, и Грачев, сделав еще один заход на переправу, торжествующе покачал крыльями и ушел на свой аэродром. Только тут Труд вспомнил, что и ему надо бомбить и штурмовать. Старательно рассчитав курс, как учили в школе, он спикировал на вражеские машины и сбросил бомбы, припоминая советы инструктора: «Дождись, пока цель сравняется с изгибом верхних плоскостей, чуть-чуть закрой ее носом и отпускай бомбодержатель!» Потом стал стрелять по колонне из пулеметов. Закончив работу, Труд изрядно струхнул, обнаружив, что остался один над полем боя. Он дал полный газ и устремился к аэродрому, силясь догнать товарищей. Позади, у разбитой переправы горели двенадцать грузовиков, зажженных летчиками 55-го полка.

Несколько дней спустя гитлеровцы восстановили переправу. Надо было снова разрушить ее, и Грачев опять взял с собой Труда и Никитина, отругав их за некоторую нерешительность в прошлом бою. Андрей чувствовал себя виноватым и дал себе слово на этот раз отличиться. Когда восемь «чаек», следуя за штурмовиком, вышли к Днепру, внизу у переправы поднялась суматоха, — бросив машины, гитлеровцы разбегались, ползли по полю, прятались в канавах и воронках. Но летчикам было не до них — все внимание приковано к тоненькой ниточке понтонного моста, пересекавшей Днепр. Попасть в понтонный мост было нелегко, тем более что немцы усилили зенитное прикрытие и над мостом стояла сплошная завеса разрывов.

Первым проскочил к переправе Грачев. Он сбросил бомбы, но они прошли мимо моста, и только огромные всплески воды встали над рекой. За ним стали пикировать одна за другой «чайки». Несколько бомб упало у самой переправы, но она все еще была цела. Видя это, шедший последним Труд совсем пал духом: уж если Грачев не попал в понтоны, так где же ему, мальчишке? И он решил бить не по переправе, а по машинам, сгрудившимся у спуска к реке, — это мишень обширная, и в нее попасть легче.

Нацелившись на скопление автомобилей, он сбросил сразу все четыре бомбы, стал выводить самолет из пике и когда с надеждой оглянулся... не обнаружил никакого следа своего удара. Краска залила его лицо. И вдруг, задев взглядом переправу, Труд окаменел: мост тянулся с восточного берега только до середины реки! Невероятно, но факт: его бомбы попали не в колонну автомашин, в которую он целился, а в переправу!