Сергей Скрипаль - Афган Страница 18

По разведданным, на этом участке горной вьючной тропы должен появиться караван с оружием из Пакистана. Реализацию разведданных возложили на Белова и дали ему свежесформированную группу «горных егерей», как их прозвал один из первых командиров роты. Так название и закрепилось за ними. На совещаниях у командира полка эту роту иначе и не называли. Название-то названием, да вот люди постоянно менялись. Хорошо, если по ранению, а то все больше «черными тюльпанами» домой отправляли. Раньше было хуже. Попадет в роту солдатик, а по физкультуре у него в школе трояк был, на гражданке крутым считался, «портюшку» по подъездам глотал, «дурь» курил, худо-бедно за себя мог постоять, особенно если толпой наваливались. А здесь... Эх, да что тут говорить! Еле на горушку вскарабкается, и все – сдох. А по маршруту еще топать и топать, да не только топать, а еще груз свой тащить да воевать надо. Дело в том, что ножонки слабые. Горы не дискотека. Вот и проходили месяцы, пока молодые окрепнут, к горам привыкнут, приноровятся к ним. Теперь-то полегче. Замкомандира по физо выбил в Союзе тренажеры – доказал их нужность. Молодые с них месяц не слезают, колени накачивают, а потом уж в горах легче.

Ждали в засаде уже три часа. Ни единого движения не улавливалось. Белов неслышной тенью проскальзывал по залегшей цепи из двадцати солдат, перебрасывался короткими фразами со «стариками», дольше задерживался с молодыми, чувствовал притаившийся страх у молодежи, пытался ободрить, настроить на предстоящий бой.

Ночное небо черным куполом висело над горами. Звезды по сумасшедшему сияли, выжимая слезы из пристальных глаз взглянувшего на восток, откуда придет рассвет. Январский мороз давил, усиливая свою мощь ветерком. Тишина звенела. Люди старались лежать спокойно, только про себя ругали мороз и мечтали о кружке обжигающего чая. Изредка где-то далеко срывался со скал одинокий камень и катился вниз. Легко можно было пересчитать, сколько выступов имеет стена, по которой щелчками летел в пропасть камень, прежде чем пропадал в расщелине или ущелье. Однажды услышали рев сошедшей лавины. Подумалось: начался артобстрел. Но по скоро наступившей тишине и снежной искрящейся пелене, поднявшейся высоко в небо, поняли, что не духи атакуют. Колька поежился в своей ложбинке и невольно оглянулся назад на стену скалы, с которой они слезали к месту засады. Только отлегло, только прошел первый испуг, как опять зарокотало. В первый миг почудилась опять лавина. Но нет. Вслед за ударом последовали еще и еще, зарыдали, заплакали в резком воздухе мины, застрекотали автоматы и пулеметы.

– Как? Откуда узнали? – стучало в голове у Белова. – Что делать?

На извечный вопрос ответа не было. Пока не было. Белов окинул взглядом близлежащих солдат. Никто не вскочил, не вскрикнул, так и лежали, заметно напружинив тела. Только шалопут Сережка Донцов, уловив взгляд прапорщика, оскалился в бесшабашной белозубой улыбке и едва заметно махнул ладонью в теплой двупалой рукавице. Как-то спокойнее стало Белову, прошла мгновенная паника. Задумался прапорщик: «Почему же духи лупят по ущелью? Кто там? Может, наши?»

Пришлось выходить на связь. Благо, грохотало здорово. Быстро настроившись. Белов доложил обстановку.

– Ничего не предпринимать. Ждать. При изменении обстановки доложить! – глухо прогудело в наушниках.

Через десять минут, когда стрельба достигла тугого грохочущего вала, который катился из ущелья к вершинам гор, прапорщик опять связался с полком и получил приказ разведать обстановку, хотя сам уже отправил солдат.

К ущелью ушли двое: Колька Светлый и Сережка Донцов. Белов следил за их удаляющимися фигурами: гибкой и ловкой Сережкиной и крупной, приноравливающейся Колькиной.

Сережка дослуживал уже второй год, весной – дембель, привык к горам, даже полюбил их, хотя горы всегда здесь приносили увечья и смерть. Нравилось Сережке испытывать свою силу и выносливость. Ловко, легко двигался он по горам. Безошибочно находил безопасные тропы, чувствовал необходимую устойчивость камня, нависшего над пропастью; запросто ориентировался в пещерных лабиринтах, хотя и жил в степном Казахстане. Почувствовал Сережка в Николае Светлом тягу и интерес к горам, поэтому и взял его сейчас с собой в разведку. Белов предлагал кого-нибудь из тертых ребят, но Сережка уперся и настоял на своем выборе.

Солдаты передвигались по узкой щели в направлении боя. Колька быстро приладился к крадущимся шагам Сережки и старался повторять все его движения.

В Кольке боролись два чувства. Страх, который он испытывал, пробегал ознобом по телу от попадавших в рукава и за воротник струек мороза, но его легко пересиливало чувство любопытства. Еще ни разу не был Колька в бою, но слышал, конечно, стрельбу, видел хищные хвосты ракет, пытающихся врезаться в борт «вертушек», в одной из которых сидел он сам. Теперь он непосредственный участник событий.

Думал Колька о себе как-то отстраненно, словно видел все по телевизору. Чувство реальности ушло.

В конце каменного коридора, изгибающегося в сторону ущелья, уже видны были вспышки и красно-люминесцентная стена огня. Но боясь быть замеченными, ребята торопливо протискивались между теснящихся камней, задевая за выступы касками и автоматами. Сережка добрался до расширившегося края щели и лег на снег. Колька притиснулся ближе к нему и улегся рядом. Под ними огромным провалом виднелось ущелье, широко раскинувшее щупальца трещин, наподобие той, в которой разместились разведчики.

Колька напрягал зрение, пытался разглядеть что-либо в ярких вспышках, мечущихся с одной стороны ущелья к другой и наоборот. Сережка внимательно изучал обстановку в прибор ночного видения, потом матюкнулся и сунул Кольке под нос трофейный американский бинокль. Колька ткнулся носом в специальное углубление и тут же отшатнулся от окуляров. На него вдруг накинулся ствол миномета, выплюнувший очередной снаряд. Колька вновь прильнул к биноклю и отчетливо разглядел в красном свете панораму боя. С левой стороны духи вели минометный огонь из пяти видимых орудий. Снаряды с воем неслись по восходящей траектории и плюхались беззвучно в стойком гуле на правой стороне ущелья, где на нешироком плато метались фигурки людей. Колька никак не мог понять, кто это. Люди на правой стороне огрызались редким огнем автоматов и ружей. Укрыться им было негде, только редкие камни могли служить защитой, но мины доставали всюду. Колька разглядел тропу, заваленную камнями, по которой могли уйти эти люди, по плотный огонь не давал им этой возможности. Сережка толкнул его в бок и махнул рукой назад. Ребята скользнули вниз, поднялись со снега, и Сережка, хохотнув, сказал:

– Во дают душары! Друг друга крошат, ослы...

Колька недоуменно взглянул на него.

– Да какая-то мелкая банда захотела караван пощипать, а те, видишь, по соплям им врезали. Хрен с ними, пусть долбятся, нам же легче потом будет. Ладно, пошли назад.

Колька опять шел за Сережкой. В голове проносились вырванные биноклем эпизоды боя. Он вспомнил взметнувшуюся вверх в снопе пламени фигуру человека, рядом с которой вспух разрыв. Еще одну фигуру, переломленную пополам на камнях засыпанной тропы...

Вернулись к своей группе. Сережка скользнул к прапорщику, доложил результаты, а Колька улегся в свое остывшее ложе.

Белов вышел на связь, в свою очередь доложил результаты разведки: караван имеет семь минометов (углядел же Сережка, посчитал по вспышкам), четыре пулемета, около сорока человек. А вот количество лошадей уточнить не удалось, их духи укрыли за валунами.

С той стороны приказали ждать караван, по возможности уничтожить его своими силами, а к рассвету будут вертолёты.

Белов прошел по цепи, дал приказ пулеметчику ударить по каравану в голову и хвост, минометчикам двух орудий сосредоточиться на центре колонны, тем самым перекрывая пути духам вперед и назад и сея панику в середине. Остальные солдаты должны будут поражать уцелевших автоматным огнем.

Вдали стихал бой. Только поспешно трещали запоздавшие одиночные выстрелы. Тишина.

Колька вглядывался в угол скалы, прикрывавшей поворот тропы. Он вспомнил, как мальчишками играли на развалинах старых домов, окружавших новый район города. Делились на две группы. Устраивали засады. Пуляли друг в друга горохом из прищепковых самострелов и крупой из трубочек. Случалось, дрались. Помнил Колька сладкое чувство безопасности и беспроигрышности, когда пацаны другой армии, ничего не подозревая, пробирались между разрушенными стенами в поисках противника. Колька всегда верховодил своей группой мальчишек, считался самым отчаянным и бесстрашным. По всем правилам военного искусства располагал к себе бойцов, пытаясь предугадать маршрут противника по обе стороны его движения, и, когда «враги» достигали критической точки засады, кричал страшным голосом: «Огонь!». Тут же из щелей высовывались стволы горохового оружия, и противник осыпался со всех сторон жалящими снарядами...