Дмитрий Гусаров - За чертой милосердия Страница 18

В семнадцать часов разведотдел дал ежедневную сводку. В ней были обобщены в основном сведения армейской и авиационной разведок; из партизанских отрядов данные поступали скудно, ценные «языки» не попадались, да и связь работала неуверенно. Несмотря на многократные напоминания, командиры все еще не приучились по пути к месту действия вести разведку широко и основательно, ограничивались разведкой «на себя», а некоторые и вообще сбор разведданных считали делом третьестепенным, посторонним и даже вредным, так как захват «языка» мог привести к преждевременному обнаружению отряда.

Сделав необходимые пометки, Вершинин приказал начальнику разведотдела подготовить ориентировку для отрядов и отпустил его.

С восемнадцати пошли донесения. Вечером, как правило, новостей было мало, днем отряды отдыхали, вели разведку местности. Передвижения совершались в ночные часы. Вершинин прочитывал сводки, очень похожие одна на другую, и в этой похожести была если и не радость, то своего рода удовлетворение — слава богу, что ничего нового; днем и не должно ничего случаться, днем если что и происходит, то чаще всего плохое, дневные события — не для партизан, их время — ночь; и как плохо, что ночи на Севере летом такие короткие и светлые.

Кравченко вышел на связь, сообщил, что задание выполнено, возвращается на базу, но о потерянном взводе ни слова.

Бондюк опять не отозвался. Чутье подсказывало, что за этим не скрывается ничего дурного. Скорей всего, не в порядке рация. Случись что — финское радио и газеты не промолчали бы.

В девятом часу принесли радиограмму от Григорьева:

«Нахожусь указанном квадрате. Жду продукты, веду разведку сторону Юккогубы. Ночью войду Тумбу, где есть бани. Людям нужна санобработка. Срочно шлите продукты».

Это успокоило окончательно. Вершинин лишь слегка подосадовал, что Григорьев не счел нужным в утренней радиограмме сообщить эти короткие две фразы, которые делали логичным и понятным его решение.

В двадцать два часа он, не снимая сапог, лишь подстелив под ноги газету, прилег на койку, и сразу думы затянули его в тот привычный и все более мучительный круг, из которого он не знал, как выкарабкаться.

Вот уже год он руководит лесной войной, разрабатывает операции, дает задания, шлет распоряжения, отвечает на запросы «как быть», а сам эту лесную войну представляет лишь умозрительно, по рассказам командиров отрядов и по давнему, явно устаревшему опыту, когда он тоже воевал, но воевал не здесь и не так, как здесь; тоже голодал, мерз, ходил в атаки, был ранен, награжден орденом Красного Знамени, учился, дослужился до высокого чина, но все это теперь не имело, как ему казалось, своего настоящего значения до тех пор, пока он не увидит собственными глазами, что же представляет собой партизанский поход. Он руководит партизанской войной в Карелии, а сам Карелию практически знает лишь по карте, и все эти селения — Вокнаволок, или Поросозеро, или Юккогуба — жили в его представлении не первой, а второй, понятной русскому слуху частью своего названия.

На первых порах, пока и у самих партизанских командиров никакого опыта не было, его знаний вполне хватало; по крайней мере, их недостаток никем не замечался, и слава богу, что сам Вершинин первым задумался об этом. Он стал покрывать свою карту не только пометками и знаками, но и зримыми представлениями, старался все вообразить, запомнить, ничего не упустить, однако эти картины и представления были все же мертвыми, и оживить их могло участие хотя бы в одном партизанском походе.

Он знал, что это никогда не случится. Похода ему не выдержать, возраст не тот, да и никто его не отпустит. Было бы странным, если бы он даже заикнулся об этом, но об этой странности трудно было не думать, когда отдаешь приказы, опираясь на опыт тех, кому приказываешь.

Думая дальше, он неизменно приходил к мысли, что все правильно, что по-иному не бывает и не может быть, что любой генерал уступает ротному командиру в знании конкретной обстановки на участке роты, что умение опираться, обобщать опыт многих, принимать решения и составляет основу командирского искусства. Но каждый генерал, прежде чем стать генералом, был взводным, ротным, батальонным, полковым, в его распоряжении — веками накопленная теория стратегии и тактики, правила военного искусства, а какая теория, какие правила есть у партизан, кроме собственного опыта, находчивости и смекалки?! Вся и сложность, что тут чаще всего приходится действовать наперекор правилам.

Близко к полночи в дверь постучал лейтенант Кармакулов и доложил, что прибыл подполковник Котляров и просит срочно принять его. Вершинин быстро поднялся, привел себя в порядок и вышел в кабинет.

Подполковник Котляров должен был с двадцати двух часов находиться в штабе ВВС фронта до получения подтверждения, что выброска продуктов бригаде произведена. Вершинин сразу почувствовал, что случилось что-то неладное.

— В чем дело? — встревоженно спросил он.

— Вылет на сегодня отменен.

— Почему? Кем отменен?

Сбивчиво и торопливо, как бы заранее отводя возможные обвинения комбрига, Котляров начал жаловаться, что все было готово, но на полевой аэродром неожиданно прибыл командир особой авиагруппы майор Опришко, осмотрел партизанский «багаж», попинал его ногой, пощупал и отменил вылет.

— Почему? Ты можешь говорить точней? — повысил голос Вершинин.

— Слушаюсь. Он сказал, что багаж требует переупаковки.

— Кто тебе сообщил это?

— Только что звонил Филатов.

Первым порывом Вершинина было — сразу, немедленно звонить командующему ВВС фронта, просить не только отмены неожиданного распоряжения командира авиагруппы, но и наказания его за своеволие. Он нисколько не сомневался, что со стороны авиаторов это был какой-то каприз. Комбриг уже подошел к столу, сел в кресло и потянулся к аппарату ВЧ, но тут же удержал себя и через мгновение не пожалел об этом, ибо ни объяснить, ни доказать командующему он ничего не мог, он мог только пожаловаться, а никто из начальников не любит жалоб на непорядки в своих войсках.

Можно бы попробовать действовать через Куприянова, он охотно вмешается, но как знать, чем обернется дело, если вдруг выяснится, что у авиаторов есть серьезные доводы.

— Что конкретно сообщил Филатов? — строго посмотрел Вершинин на Котлярова.

— Он сказал, что багаж требует упаковки в более плотный материал.

— Ступай к связистам, и пусть они немедленно соединят меня с командиром авиагруппы. Немедленно, слышишь?!

Прошло не менее получаса, прежде чем Кармакулов доложил, что майор Опришко на проводе.

Они были знакомы. Авиагруппа зимой много раз выполняла просьбы партизан по эвакуации раненых. Вершинин начал разговор так, как будто бы ничего не случилось.

— Как дела, Николай Александрович? Как летается?

— Все в порядке, товарищ комбриг.

— А погода? Надеюсь, хорошая?

— Не совсем. С запада приближается грозовой фронт, так что отдыхаем пока, товарищ комбриг.

— Вот как?! И надолго?

— Синоптики обещают, что часа через три-четыре все будет в порядке.

— Ну и отлично. Значит, нашу «посылку» скоро отправите?

— Нет, товарищ комбриг, сегодня ничего не получится.

— Вот тебе и раз! Почему?

Вершинин и сам почувствовал, что его удивление получилось уж слишком деланным, но поправляться было поздно, и он, слушая, как в трубке вроде бы действительно потрескивают грозовые разряды, терпеливо ждал ответа, чтобы сразу же при случае перевести разговор в более официальный тон.

Но Опришко и тут оказался на коне.

— Товарищ комбриг, вы хотите, чтобы адресат получил груз?

— Странный вопрос!

— Тогда прикажите немедленно переупаковать его в более плотный материал. От ваших сухарей, завернутых в дерюгу, останется одна пыль, если мы будем сбрасывать их даже с бреющего полета.

— Почему же ваши люди не могли предвидеть это вчера или вчера?

— Своих разгильдяев я уже наказал. Советую вам сделать то же в отношении ваших. Тут не нужно быть большим специалистом, чтоб понимать, что к чему… Ведь не первый раз продукты сбрасываем, товарищ комбриг.

— Наказание наказанием, а адресат ждет посылки.

— Значит, надо поскорей разворачиваться. Я приказал выделить вам старый брезент и парашютное полотно…

— Если мы все закончим к утру, вы сможете начать полеты сразу же?

— А вы разве не боитесь, что дневные полеты демаскируют ваших?

— Но адресат не может двое суток находиться без движения. Это не менее опасно, не говоря уж о срочности груза.

— Если будет приказ, мы полетим в любое время…

Положив трубку, Вершинин еще раз порадовался, что удержался от звонка в штаб ВВС, уберег и себя, и свое «хозяйство» от неминуемого конфуза, который наверняка получился бы при выяснении дела. Он начал было успокаиваться, обдумывать, как быстрее и проще найти выход — просить ли дневных полетов или отложить их до следующей ночи, но, увидев молча стоявшего перед ним Котлярова, чуть ли не вскипел от негодования. Как видно, подполковник все еще надеялся, что комбриг примет его сторону, позвонит высокому начальству и уж оно-то наверняка даст нагоняй несговорчивым авиаторам. Как же иначе? Командиров полков много, а партизанское «хозяйство» одно на весь фронт, да и не службу несет, а воюет. И не где-нибудь, а во вражеском тылу. А кто воюет, тот не может быть ни в чем виноватым, он нуждается в исключительном внимании.