Александр Скутин - Самые страшные войска Страница 18

— Вот только не надо мою семью трогать! Подумаешь, алкоголик, два раза за год выпил. Да любой прапорщик во сто раз больше меня выпивает, и никто его алкоголиком не называет.

— Товарищ солдат, не забывай об Уставе. Не тебе решать, сколько пить прапорщику.

И тут уж я возмутился. Вот бы промолчать мне, но недаром сказано: язык мой — враг мой. Да и надеялся к тому ж, что я командированный и мне все с рук сойдет.

— Товарищ лейтенант, разрешите?

— Говори.

— Вот вы тут Устав помянули, но я нигде в Уставе ни видел, чтобы солдату нельзя было пить. Ну вот не читал такого! Вы не подскажете, где это написано, может, я пропустил чего? И кроме того, Устав — он ведь один для всех, для солдат и офицеров. И если б Устав запрещал военным пить, то офицеров это бы тоже касалось.

Все в ленинской комнате с изумлением уставились на меня. Я нарушил сразу кучу писаных и неписаных правил армейского этикета. И самое главное — «Старшим в задницу не заглядывают!» В смысле: командирам не делают замечаний и не указывают им на нарушение уставных и прочих положений, на это есть вышестоящие начальники.

Замполит оглядел меня оценивающе: сразу сдать меня на губу или чуть погодить? Нет, если сейчас меня посадить, то будет непедагогично, солдаты поймут это как его проигрыш, вроде как возразить по существу ему нечем. И он поднял перчатку:

— Если ты внимательно читал Устав, товарищ солдат, то там написано, что нельзя нести караул в нетрезвом виде. Хотя вы все тут в стройбате не ходите в караул, но это положение Устава караульной службы на вас, как на военнослужащих, тоже распространяется.

— А вот я читал, что в стройбате строевой и караульный Уставы не действуют.

Замполит уж совсем изумился:

— Где это ты мог такое прочитать? — И он посмотрел на меня откровенно враждебно, словно я открыто заявил, что слушал «Голос Америки» или читал Солженицына.

— В «Памятке военного строителя», вон она лежит. — Я кивнул на стенд с политической литературой, на который никто никогда не обращал внимание. — Там написано, что в стройбате действуют Уставы: внутренней службы, гарнизонный и дисциплинарный. И все.

Хаппонен не поверил такому крамольному заявлению и сам взял со стенда эту книжицу. Перечитал указанную страницу. Хм-м-м! В самом деле! Возразить было нечего, но последнее слово должно было остаться за ним по определению.

— Хорошо, в субботу после ужина ты со мной пойдешь в гарнизонную комендатуру, и там мы продолжим дискуссию по Уставу.

Блин! Вот это называется — попал! И ведь никто за язык не тянул, сам вылез, правдоискатель хренов. Ясно, Хаппонен решил сдать меня, суток пять мне светит, не меньше, а там еще добавят. Таких вот, шибко вумных, нигде не любят, тем более на военной службе…

— Вот тебе и памятка военного строителя, — язвительно сказал кто-то из солдат, глядя в мою сторону. Чужих в этой роте, как и везде, не любили.

До субботы оставалось еще четыре дня, и я начал ремонтировать МАЗ ударными темпами. У меня был шанс сделать его к субботе и уехать в свой гарнизон, пусть потом Хаппонен ищет меня на Хапе. Хм, почти каламбур.

Надо ли говорить, что в субботу утром мой МАЗ к бою и походу был готов. И я побежал в штаб за документами, военным билетом и маршрутным листом для проезда в погранзону. В комнате начштаба Киричко уже стоял какой-то молоденький лейтенант из новоиспеченных, только из училища, и канючил:

— Что у вас за служба, что у вас за порядки… Меня, целого лейтенанта, солдаты посылают куда подальше. Любой прапорщик у них имеет больший авторитет, чем я, офицер, целый лейтенант. Нельзя ли перевестись в другой гарнизон, товарищ капитан, куда-нибудь в город?..

— Сынок, — ответил ему начштаба, — не жалуйся: служба везде трудна. И солдаты везде одинаковы: куда их ни целуй — все равно везде у них будет задница. Посылают тебя, говоришь? Это еще не беда, вот если б ты к ним в лес, — он кивнул на меня, — на Хапу попал, там тебя солдаты не только посылали бы, но и в морду давали — такие там отморозки служат. И гарнизонная гауптвахта там будет очень далеко, а солдаты — вот они, рядом. Ты в тайге будешь один на один с ними. Знаешь, как там говорят? «Закон — тайга, медведь — прокурор». Пойми, офицерские погоны, офицерская форма и хромовые сапоги сами по себе не дадут тебе ни авторитета, ни уважения. Ты сам как личность должен быть авторитетом для солдат. И ты или станешь таким, настоящим офицером, или сломаешься.

Я быстро получил все нужные документы и побежал в гараж. Уже на КПП меня тормознул начмед, державший в руках какую-то стеклянную бутыль.

— Ты куда, на Хапу? — Да.

— Я поеду с тобой.

— Дык скоро ж автобус с офицерами поедет. Может, лучше вам с ними — там удобнее! А у меня и печка не работает, холодно. А на улице — минус сорок, замерзнете, товарищ лейтенант.

— Нет, я с тобой поеду.

Все ясно. Начмед вез в нашу медсанчасть регулярную норму спирта. Потому и не поехал с офицерами, зная, чем это закончится.

Но я продолжал его отговаривать:

— Машина только из ремонта, не обкатана, может сломаться по дороге. Рискованно это.

— Но тормоза в ней есть?

— Есть!

— А это самое главное, остальное — пустяки!

— Да только вот воздушную систему на морозе прихватывает, так что тормоза все равно не будут работать.

— Ничего, доедем…

— Ладно, садитесь.

Но сразу на Хапу уехать не получилось. Следующим меня тормознул главмеханик майор Густин.

— Ты на Хапу?

— Да!

Надеюсь, он не захочет тоже со мной поехать. Не люблю ездить с командирами, тем более в другой гарнизон. Без них можно к магазину подъехать, купить чего-нибудь спиртного. А то и подзаработать, подвезти чего кому.

— Подъезжай к складу, воин, там тебе погрузят насос для вашей котельной. У вас на Хапе водяной насос сломался, роты уже неделю без отопления, в казармах лед на полу.

Вот это новость! Впрочем, я все равно б не сменял родную мне Хапу на Софпорог, тем более что здесь мне грозила губа, если не уеду сегодня. Хаппонен свою угрозу не забудет, можно не сомневаться. Гнусный это мужик, рассказывали, он и на офицеров стучал своему политначальству и даже получал за это в морду от комбата.

Наконец насос погрузили, теперь — газу! И на Хапу, домой. Надо же, за год с лишним службы казарму домом стал называть. Да так оно и было по сути.

Сердце чуть не выпрыгивало у меня из груди, когда я наконец-то отъехал от комбината в сторону Старого Софпорога. Поскольку печка в моем чаморочном МАЗе не работала — не было ее отродясь, — то пришлось опустить оба боковых стекла, чтоб не заиндевело от дыхания лобовое стекло. И это при минус сорока за бортом! Впрочем, мне было жарко, гидроусилитель руля тоже не работал, исправного насоса в гараже для меня не нашли. Ну и плевать, мне на этом самосвале больше не работать, после рейса я перейду в лесоповальную бригаду. Мослать вручную баранку тяжелого МАЗа — не самая легкая работа, и вскоре от меня пошел пар, несмотря на мороз. Я посмотрел на начмеда. Лейтенант потихоньку закрывал окно, из которого на него дул морозный воздух. Лобовое стекло тут же покрывалось морозными узорами, я протирал его рукавицей и сердито говорил лейтенанту, чтобы он не закрывал боковое окно. Он соглашался, опускал стекло, а потом снова потихонечку поднимал его. В конце концов мне надоело бороться с инеем на стекле, и уже за погранпостом я спросил медика: — Что у вас в бутыли — спирт?

— А тебе-то что за дело? — сердито ответил тот вопросом на вопрос.

И я начал грузить его:

— Ну, вы слыхали про спиртовые антиобледенительные системы? Спиртом поливают обледеневшие поверхности самолета, и он испаряется вместе со льдом.

— И что?

— Я уж забодался стекло протирать. Если б мне глотнуть спирта и дышать им на лобовое стекло, то иней на него бы не садился.

— Ты что! Ты ж за рулем!

— Ну дык, я ж глотать его не буду, только рот ополосну. А то не доедем, на хрен, — припугнул я его.

Тормозной кран к тому времени прихватило замерзшим конденсатом в воздушной системе, ехали практически без тормозов. Для того чтобы этого не случалось, на воздушных баллонах МАЗа, ресиверах, стояли специальные краны для слива конденсата, которые полагалось ежедневно продувать. И это предохраняло тормозную систему от замерзания… при морозах до минус двадцати — тридцати. При сильных морозах тормозной кран все равно примерзал из-за мельчайших капелек влаги, не осевших на дне ресиверов.

Остановились, лейтеха открыл бутыль и протянул ее мне:. — На, тока немного.

— Само собой. — И я присосался к бутыли.

Вот только не надо возмущаться и говорить «Не верю!», уважаемые читатели. Я и сейчас могу на спор выпить чистый спирт из горлышка, а уж тогда, в стройбате, тем более. К тому же на морозе спирт легче пьется.

Начмед вырвал у меня бутыль, едва не обломав мне зубы.