Николай Анов - Гибель Светлейшего Страница 18

— Микола, примай голубя! — закричал усач.

— Давай! — отозвался жизнерадостный голос, и в тамбуре возле Потемкина вдруг выросла коренастая фигура военного человека в кубанке.

Сильными руками он схватил Николая Николаевича за локти и потащил к двери.

— Позвольте! — бормотал, упираясь, Потемкин. — Тут недоразумение. Я буду жаловаться!

— Иди, иди! Жалобщик!

Человек в кубанке с косо нашитой зеленой лентой ласково пощекотал Николая Николаевича дулом нагана в бок и, выведя его на площадку, пинком ноги ловко выбросил из вагона. Потемкин упал, больно зашибив левое колено.

Три налетчика подскочили к нему, держа наготове револьверы.

— Куда его?

— В расход! — весело гаркнул Микола. — В могильную волость!

Показание старшего дворника

Плотную рыжую папку украшал заголовок, написанный уверенными крупными буквами:

«Дело Африкана Петровича Чумина».

Первые страницы, подшитые к папке, были исписаны рукой, дрожавшей от волнения или старости. Автор плохо знал русскую грамматику, каждая строка изобиловала грубыми ошибками.

8 мая сего 1920 года гражданин Потемкин Николай Николаевич, работающий бухгалтером в отделении госбанка, заявил домкому, что он едет по казенной надобности в командировку, по коей причине и сдает продкарточки третьей категории.

Председатель домкома товарищ Мезенцев означенные документы общественного питания приняли и выдали справку, что отрезан купон № 12 на мыло, заместо которого обещали дать первомайские стеариновые свечи, но ничего не дали.

Потом квартирант Потемкин объясняет домкому:

«Квартира у меня остается совсем пустая, а в смысле того, что снимаю я не один, а еще отсутствующий жилец Чумин Африкан Петрович, который тоже имеет имущество, прошу принять ключ на сохранение».

На что ему председатель товарищ Мезенцев отвечает:

«Хотя гражданина Чумина мы не видим три года, но, зная, что он бывший герой германской войны и человек, идущий по ученой части, можно сделать уважение».

И ключ от товарища Потемкина принимает. После этого про настоящее дело все забывают, дескать, не было жильца три года, должно быть, не будет еще столько же, а через месяц, глядишь, Потемкин сам вернется из командировки.

Действительно, Африкан Петрович Чумин, которого я лично знаю почти тридцать лет, отсутствовал последние три года, а может, даже и все четыре. Но на подобный случай отлучки подозрения ни у кого не было, потому что даже в мирное время они за квартиру только деньги платили, обычно за год вперед, а сами находились постоянно в отъезде, путешествуя не только по России, но и по разным заграницам.

Помню, как выражались околоточный надзиратель Медников, имевший свое наблюдение за выдающимися личностями нашего дома, они были вечный путешественник. Так на Африкана Петровича все смотрели и уважали, особенно когда в 1914 году господин Чумин отправились бить германца и вернулись под революцию командиром батальона, имея беленький крестик офицерского Георгия, а на обшлаге рукава шесть красных нашивок, что означает шесть ранений в бою.

В революцию Африкана Петровича дома не было, но гражданин Потемкин, переехавший в чуминскую квартиру, был разговор, получал от него две-три пискульки. Но может быть, это только так, зря треплют, наверное ничего сказать не могу. Поэтому не распространяюсь, а сразу перехожу по существу, насчет которого вы запрашиваете объяснение.

После отъезда Потемкина, а именно 25 мая текущего года, ко мне стучит в дворницкую военный человек. На нем длинная кавалерийская шинель, а сбоку кожаная полевая сумка. Я открываю.

— Что, — говорю, — требуется и почему беспокоите?

Он отвечает:

— Здравствуй, Маркел, это я. Разве не узнаешь?

Тут по голосу, а не по изменившейся наружности человека, я сразу признал:

— Да ведь это господин Чумин, наш вечный путешественник. Африкан Петрович! Помилуйте, — отвечаю, — очень даже хорошо знаю!

А сам дивлюсь на его изнеможенное лицо и на седые волосы, которые были в предыдущий приезд черные. Он и говорит:

— Звонил я, звонил к себе, инда звонок оторвал, а никто не отвечает. Что бы это значило, Маркел?

Я говорю:

— Очень просто. Живущий в вашей квартире Потемкин в казенной отлучке.

— Как же, — интересуется гражданин Чумин, — я в квартиру к себе попаду?

И сам вдруг усмехнулся, да так страшно, словно гримасу нарочно корчит и меня дразнит. (После я узнал, что это у него от контузии такая неправдоподобная улыбка).

— А очень просто, — отвечаю, — вам нужно вместе со мной подняться к председателю товарищу Мезенцеву, у него Потемкин оставил ключи.

За ключами мы пошли вдвоем, и я проводил гражданина Чумина до парадной двери. Он открывает вначале внутренний замок, потом французский, и входим мы в прихожую. Квартира пустая, зимой нетопленная, и воняет сыростью, потому что форточки все закрытые. Африкан Петрович, не раздевая шинели, бежит в свои комнаты, открывает шкафы, видит, что в них пусто, хоть шаром покати, и падает замертво. Потом начинает дрыгать одной ногой, потом другой, и на губах у него появляется как бы мыльная пена.

Тут я начинаю его расстегивать и бегу на кухню, где водопровод не работает и воды нет. Стучу к соседям напротив, в пятый номер, на той же площадке, к инженеру Масленикову, который сейчас переделал велосипед на рикшу. Замечу, жена у него — буржуазная стерва, зараженная старым режимом, и захлопнула дверь перед моим носом. Тогда я спускаюсь этажом ниже, беру полведра воды и бегу приводить Африкана Петровича в чувство. Пока я ходил туда да сюда, лаялся с гражданкой Маслениковой, господин Чумин очнулись сами, и вижу я ужасную картину. Африкан Петрович отрезал шнурочки, на которых по стенам висели картины, завернутые в газеты против запыления, и мастерит себе смертельную петлю. Лицо у него снова смеется страшной своей улыбкой, руки дрожат и трусятся невероятно.

— Африкан Петрович! — заплакал я. — Побойтесь бога, что вы хотите с собой сделать?

И с этими словами я накидываюсь на господина Чумина, и происходит у нас борьба. Он мне кусает пальцы, а я надавливаю ему коленом живот и что есть силы душу за горло. И так мы с ним катаемся по полу, то он меня одолевает, то я его. И чувствую я — старческие мои силы слабеют, и в глазах у меня пар, переходящий в туман.

Тогда я притворился мертвым и хорошо сделал, потому что иначе был бы мне конец. А тут он меня стукнул легонько и оставил и сам как будто успокоился. Шнурочки свои он забросил в угол, сел на кресло и заплакал, как дите. Мне его даже стало жалко. Какие речи он говорил в это время — я не помню, но между прочим отдельные слова он бросал такие:

— Кто же мне вернет мое сокровище?

И еще что-то подобное.

Потом он опять плакал горючими слезами, и тут у него открылся бред, как бы в жару. И говорил он мне про фронт, объяснял про контузию, отчего такая страшная улыбка портит ему лицо. А потом пошел плести лапти, сущую ерунду, про какие-то пряники, и тут я увидел, что он форменный помешанный. Пробыл я с ним целый день и вечер, и ночевать его в таком состоянии не оставил одного. И всю ночь он куролесил, и промаялись мы с ним этак в большой канители до утра.

А утром, когда пришли его заарестовать и не нашли в квартире, то сам я не пойму, как это получилось. Предполагаю, что он сиганул в окно и спустился по водосточной трубе, потому что в двери уйти он никак не мог. Я сам открывал вам, товарищ комиссар, а когда вы стучали, я своими глазами видал его, то есть господина Чумина, стоящего в дверях с револьвером.

Про то, что он был белый офицер у Деникина, знать ничего не знаю и ведать не ведаю. Говорю, как на духу. В мои годы быть сообщником — даже смешно это, тем более, я, как старший дворник, всю жизнь имевший касательство к полиции, могу понимать, что для власти законно, а что нет. Звезда у него на шлеме была красная, а если она подложная, то я не спец, чтобы их разбирать, какая настоящая, а какая липа.

Больше ничего по сему делу не знаю и показать не могу.

К сему

Ученый коневод

Сюда, на обширные просторы исторического Дикого поля, где когда-то гарцевали запорожские казаки, где проходили, укрываясь среди высоких трав, бесчисленные орды татар, пришел трудолюбивый человек и создал замечательное хозяйство с крупнейшим зоологическим парком.

В нем жили самые разнообразные породы птиц и животных, не подозревая, что они находятся в плену у человека. Вольеры охватывали огромнейшие площади земли. Пленники чувствовали себя в Эрании привольно. Человек насадил в степи южные растения, создав диким животным условия жизни, подобные тем, что были на их родине. И звери стали успешно плодиться и размножаться. Зубры, бизоны, зебры, дикие лошади, антилопы, маралы, сайги, джейраны, гну, страусы жили годами в Эрании, увеличивая свое потомство. На искусственных прудах гнездилась водоплавающая птица. В каналах плавали золотые рыбки.