Григорий Покровский - Развал Страница 18

В комедии «Первый винокур» Л.Н.Толстого старый чёрт говорит мужицкому чертёнку: «Ну, молодец! Заслужил краюшку. Теперь только бы вино пили, а они у нас в руках всегда будут». И в этой подчинённой бесам стране целиком слушались бесов. Строчили друг на друга доносы. Охраняли, жгли и убивали друг друга в лагерях. Загадили реки, озера и всю вокруг территорию. Оскверняли храмы, воровали иконы и не только у Бога, но и друг у друга, воровали всё, что плохо лежит и пили, пили, пили. И вот с этим бесовским злом решил бороться сам бесопомазанник.

Везде прошли партийные собрания для острастки, некоторых сильно пьющих снимали с должностей. Машина закрутилась, борьба пошла полным ходом. Милиция отлавливала на улицах пьяных мужиков и кидала в вытрезвители. Все эти заведения были переполнены.

— Смотри, Вася, не нарвись, — говорил комдив. — С выпивкой будь поосторожней, пока не наполнят весь этот поезд. Когда все вагончики заполнят и поезд укатит, затихнут, тогда и выпить можно. Сегодня был у секретаря райкома. Мужик уже перестроился. В кабинете вместо бутылки чайный сервиз ставили, правда, в чайнике вместо заварки коньяк был, вот и пузырили из него. Отдыхал в Крыму, жалуются крымчане: их заставили вырубить все виноградники. Не выдержав этого, на чердаке повесился знаменитый селекционер — виноградарь, учёный.

Бурцев умел ладить с людьми и сейчас на новом месте с комдивом он также нашёл общие точки соприкосновения, вернее нашёл эти точки сам комдив. Бывают в жизни такие люди, обладающие определённой энергией: не знаю, с космоса она или от Бога, но знаю, что к обладателю такого дара льнут люди, чтобы пообщаться и поделиться самым сокровенным. Из таких людей в старину, наверное, получались колдуны и шаманы и к ним шли люди со своими болезнями, горем и бедами. Таким даром и обладал Бурцев. Хотя он до конца и не осознавал этого, но всегда чувствовал к себе уважение людей. В поисках такой отдушины и зачастил к Бурцеву комдив. Он был лет на десять старше Бурцева, успел повоевать в Анголе и в Афганистане, был на хорошем счету у командования, считался перспективным офицером. Но этой осенью в конце ноября случилась трагедия. Конец осени — это короткие дни и сильные туманы. Вечером на служебной «Волге» водитель вёз из города его жену и дочь. В тумане он не увидел стоящий на дороге каток, который оставили горе-дорожники. Водитель и жена скончались на месте, а дочь, не приходя в сознание, спустя неделю. Получив такую травму, искореженная войной душа, больше не смогла бороться. У него не было настоящего, а коль нет его, стало быть, и нет будущего. Он жил только прошлым, войной в Афганистане и мечтал туда снова вернуться. И в это прошлое он мог возвращаться только с помощью бывшего на войне Бурцева. Всегда начинался разговор со слов: «Вася, а ты помнишь в Афганистане?» И дальше шёл один монолог — длинный рассказ о каком-нибудь бое или интересном случае. Иногда эти рассказы повторялись, когда комдив был сильно пьян. А пьяным он становился всё чаще и чаще.

Сегодня, как обычно, он зашёл к Бурцеву домой и поставил на стол бутылку.

— Ты себе, Вася, наливай на самом донышке, чтоб не спился как я. А мне можешь всё остальное, не могу её один пить.

— А зачем же тогда пьёте?

— И без неё не могу.

— Может быть, Юрий Владимирович, надо бы и побороться?

— А зачем бороться. Скоро «консенсус» все виноградники вырубит, западные вина будут не по карману, а водки уже и сейчас нет, вот эту еле взял. Мужики завелись, друг дружке морды бьют, думал и мне перепадёт. И чего это, Вася, наши вожди всё с растениями борются. Этот с виноградниками, а Хрущев с пшеницей боролся, всё кукурузу сеял. Я служил на севере, и там пытались её культивировать. Мозгов у них нет что ли? Ну и чего они добились? В булочных, помню, очереди километровые были, как сейчас за водкой. Хлеб из кукурузной муки был — есть невозможно. На следующий день как камень. Солдаты баловались. Возьмут холостой заряд, засунут буханку в ствол вместо снаряда, по соседнему танку как вмажут этой буханкой, аж броня трещит. Не тем они занимаются, борются с чем-то непонятным. Мужика надо из «свинарника» вытаскивать, чтобы он жил нормально.

— А как из него вытащишь, если замкнутый круг. Бюджет-то алкогольный. Люди в стране работают фактически за водку. Сейчас стали бороться с пьянством, бюджет не дополучает огромных денег.

— Ты прав, экономики нет, она в основном военного предназначения. Помню, когда дочь ещё жива была, стала просить меня, чтоб я ей джинсы купил. Поехали мы с ней на рынок, пол дня потеряли — у спекулянта одного нашли. Двести пятьдесят рублей отдал — половину зарплаты комдива. Так что ж это за экономика, если штанов нормальных сшить не можем. Мой друг во Владимире на оборонном заводе работает. Их, кроме оружия, заставили выпускать ещё швейные машинки и мясорубки. У них новейшие станки с программным управлением на сталь рассчитаны, а корпус швейной машинки — из чугуна. Говорит всё забивается, станки ломаются, программу запустить нельзя. Одним словом, на «коленке» всё клепают. А модель машинки — «Зингер», которую после Победы из Германии привезли, только название изменили. В мире уже лет тридцать таких не выпускают. Все склады забиты, никто их не берёт. Вождь думает, что, сидя в Кремле, шашкой махнул, и вмиг вместо танка мотоцикл сделают. Мир давно от этого отошел: все механизировано и роботизировано. Водка, нефть, да армия — вот на чём и держится это государство. С водкой поборолись, один столб подпилили. Армия слабеет. Ты же знаешь как «консенсус»» к ней относится. То ли он генералов боится, то ли ненавидит военных. Бывает, что у человека аллергия на мундир. Осталось упасть цене на нефть и этому Союзу п…дец придет.

— Ну, это вы уж слишком драматизируете.

— Придет, придет! Почему драматизирую! Раньше империи, какие были? И где они? Почему ты думаешь, что мы особенные.

— Мне один афганец, замечу, весьма эрудированный, в беседе со мной высказал примерно такую же теорию — о неизбежности гибели Советского Союза по причине ослабления силовой составляющей, и рождения десятка мелких правителей на местах.

— А ты что, считаешь, он не прав? Вожди в республиках спят и видят себя без Москвы. Она им вроде бы, как и не нужна. Нефть, газ, металл — всё в республиках. А в Москве только одни кабинеты, а если ещё и на армию смотреть сквозь пальцы и держать её в нищете — всё обречено на гибель и развал. Это же известная теория развала империй. Только вот жаль, что там, наверху, не признают это государство империей, а то эта теория им бы как раз подошла. Ты думаешь, из-за чего они распадаются. Из-за разложения элиты. Римская империя как развалилась? Знать выставляла свои богатства на показ. Дразнила бедноту. Дворцы, бассейны, наряды, кареты и самое страшное — высокомерие. Богатый кушал только лёжа на боку. А попробуй кушать лёжа на руке — трудно. Для этого они держали слуг, чтобы те клали им в рот. Доигрались, в одночасье всё рухнуло. Вот и наша элита тоже играет с огнём, всё дальше удаляется от народа. И это не важно, под какой идеологией мы живём. Главное, какое соотношение бедных и богатых. И чем больше эта пропасть, тем быстрее развал. И будет дробиться до тех пор, пока элиты этих раздробленных частей не поймут, что народу надо давать жить, что в стране должно быть больше пятидесяти процентов среднего класса. Только тогда наступает стабильность. А они пудрят людям мозги, и с растениями борются. Бороться надо с нищетой. Давать людям экономическую свободу и они сами победят нищету. Государство — это судья на поле со свистком. А все остальные в экономике игроки. А наше государство и со свистком бегает, и в ворота норовит забить.

Шло время. Бурцев с каждым днём все убеждался в правоте комдива. Огромная бетонная глыба, именуемая Советский Союз, имела в себе стальные стержни. Они шли от Москвы в столицы республик, оттуда в области и районы, и так до самого предприятия. Всё это было покрыто сетью силовых структур, внутри которых тоже была руководящая и направляющая роль партии. Вся страна была пронизана сетью арматуры. И ни одна республика, ни один край или область из этой сетки вырваться не могли.

На съезде народных депутатов Горбунов был избран первым президентом Союза. Тут же провозгласили о ликвидации шестой статьи Конституции «О руководящей и направляющей роли партии». В огромной глыбе бетона вмиг исчезла арматура. Она просто проржавела изнутри. От цельной глыбы бетона начали отваливаться куски. Первыми заявили о себе прибалтийские республики. Там появились партии и союзы. О своем праве на самоопределение заявила Литва, за ней последовали остальные. Горбунов в отчаянье бросил на эти республики войска. Озлобленные, униженные нищетой военные воевать за Горбунова не захотели. Но все равно, в Вильнюсе и в Риге пролилась кровь. Все члены Политбюро, высказывающие дружное «одобрям» своему генеральному, сейчас смотрели на него враждебно. Экономика рухнула. Увидев свою беспомощность и неспособность управлять страной, Горбунов все внутренние дела возложил на премьера, а сам занялся внешней политикой. Делая одну уступку за другой, он полностью выдал Западу всю агентурную сеть, за что и стал врагом у работников силовых структур и, особенно, у кэгэбистов. А КГБ — это власть. Тайные нити ставили и убирали тех или иных руководителей. Поссорившись с этой структурой, Горбунов обрек себя на потерю власти. Но он знал, что делал. Рано или поздно с властью приходится прощаться. Без власти, а ещё и без денег, жить ещё хуже. За все эти уступки ему было обещано большое вознаграждение. И Запад не поскупился. Его сделали лауреатом двух премий: Нобелевской и премии Фиджи. Теперь он был полностью подвластен Западу. А там, в спецслужбах разрабатывали только одну стратегию — с помощью Горбунова развалить «империю зла». Если не развалить, то хотя бы ослабить до такого состояния, чтобы в ближайшие полвека Союз не мог претендовать не то чтобы на первую державу, но и в первой десятке не был бы. Наконец-то, сбылась мечта Гитлера — многонациональная держава распадалась изнутри. С этой надеждой он шёл когда-то на Москву и просчитался. А теперь, благодаря кучке бездарных руководителей, это всё случилось. Страна была на грани коллапса. Дефицитом было всё: одежда, еда и даже такие мелочи, как туалетная бумага. Оскорблённый и униженный народ больше не мог этого терпеть.