Анатолий Марченко - Как солнце дню Страница 18

После ужина я заступил на дежурство. Лишь стволы ближних деревьев угадывались в темноте. Лес неразличимо слился с ночью. Было очень тихо, даже мои осторожные шаги вспугивали затаившуюся тишину. Временами я останавливался, прислушивался. Совсем рядом спала мои товарищи, и сознание, что они рядом, помогало справляться с тоскливым настроением.

Сколько бы раз я ни дежурил, как бы ни старался думать о войне, о нашем отряде, о предстоящих делах, все равно в какой-то неуловимый момент мысли сменялись думами о Лельке.

Я снова и снова думал о том, как было бы чудесно, если бы Лелька была здесь, в отряде. Вместе с нами она пошла бы взрывать мост, делила бы радость и горе, все было бы ясно и определенно.

Я ходил, мысленно говорил с Лелькой, и стало легче.

Была уже полночь — это было видно по звездам, — когда, выйдя из-за угла, я едва не столкнулся с Антоном. Красноватый уголек самокрутки попыхивал у него в зубах.

— Не спится? — спросил я.

— Смотри в оба, — вместо ответа предупредил Антон.

— А что?

— Что, что, — недовольно пробурчал он. — Смоется, подлец, и весь разговор.

— Кто?

— Ты что, глухой? Или ослеп? — И Антон, наклонившись ко мне, прошептал: — Некипелов, вот кто.

— Ты думаешь? — неуверенно спросил я. — Куда же он может сбежать?

— Такие на все способны. А я считал его надежным, притупил бдительность. Хорошо еще, что сам раскололся.

— Волчанский рассказывал, что Некипелов один остался у пушки. И не уходил, пока не кончились снаряды. И утопил затвор. Чтобы немцы из пушки стрелять не могли.

— Волчанский! — рассердился Антон. — Тоже мне, авторитет! Он тебе расскажет, расставляй уши.

Я не стал спорить. Пусть успокоится, тем более что после разговора с Некипеловым мне была понятна его злость и тревога. Спросил только:

— Ты что же, твердо решил не брать Некипелова?

— Я не меняю своих решений, — отрезал Антон.

Мы помолчали. К земле, раскалясь добела, неудержимо мчалась падучая звезда. Мчалась так стремительно, словно не могла прожить без земли ни одного мгновения. Но, не долетев, бесследно растаяла в черном небе.

— А надеялась долететь, — сказал я.

— Сейчас не до лирики, — угрюмо откликнулся Антон.

— Что с Галиной? Неужели…

— Кто его знает? — торопливо спросил Антон, не дождавшись, пока я выскажу свое предположение. И тут же в его голосе послышалась другая интонация: — Кто его знает…

— Ты что? Сомневаешься?

— Никому нельзя верить! — вдруг исступленно, громким шепотом, задыхаясь, проговорил он, схватившись руками за ремень моего карабина. — Нельзя, и весь разговор!

9

Весь день мы ждали Макса, но он так и не приехал. Не вернулась и Галина, хотя по времени ей уже пора было возвратиться. Антон ходил хмурый. Табак у нас вышел, и он до одури накурился сухих березовых листьев.

К вечеру и он не выдержал. Собрал нас и объявил решение: идти на задание. Тем более что именно на эту ночь Макс назначил взрыв моста, а каких-либо сообщений от него о возможных изменениях не поступило. Значит, именно сегодня он увез Шмигеля и его помощников на рыбалку куда-нибудь подальше от города, чтобы отвлечь их.

Мы выслушали Антона молча. Ни слова не промолвил и Некипелов, когда Антон приказал ему выйти из строя и остаться в сторожке. Но в глазах его можно было прочесть тоску.

На задание отправились вчетвером: Антон, Волчанский, Родион и я. Конечно же, пятый участник группы был бы очень кстати, но никто так и не решился вступиться за Некипелова.

Пришлось торопиться: путь не близкий, рассвет рано прогонял ночь, а нужно было во что бы то ни стало все закончить в темноте.

Наблюдать за Некипеловым Антон поручил Федору.

Борька проводил нас до озера и долго завистливо смотрел вслед, пока нас не поглотили камышовые заросли.

Солнце уже давно нырнуло в густые, вязкие облака, пошел дождь. Он был какой-то плаксивый, жалобный, не утихая сыпался на деревья, и они тоже приняли сиротливый вид, смирились с тем, что дождь, по всей видимости, наладился до самого утра.

— Порядок, — сказал Антон на одном из коротких привалов. — Луны не будет. Природа за нас!

Идти становилось все труднее. Солнце не везде успело подсушить почву, и мелкий въедливый дождь норовил размыть тропу. К тому же кроме оружия каждый нес по нескольку пачек тола. И если сосны беспрепятственно пропускали нас, то березы все время старались перегородить путь мокрыми ветками. Особенно вредничал осинник. Мелкий и частый, он то и дело досаждал нам.

Все, что ни делает человек впервые в жизни, так или иначе пугает неопределенностью. Кажется, все было у нас: и взрывчатка, и желание взорвать мост. Не было только опыта, и потому в глубине души каждый спрашивал себя: «Сможем ли?»

Одно обстоятельство играло на руку: подобных диверсий в этих краях, как утверждал Макс, еще не было и немцы чувствовали себя спокойно. Поэтому мост не охранялся.

Антон вел уверенно, будто всю жизнь ходил по этому маршруту. Был он по-прежнему сдержан, неразговорчив, хмур. Больше всего меня удивляло то, что даже чувство к Галине не отразилось на его поведении. А казалось бы, должно было повлиять: ведь оно, это чувство, родилось так внезапно. Как я завидовал его умению сдерживать себя, подчинить волю определенной цели, способности не размагничиваться, какие бы выкрутасы ни выделывала судьба! Как раз тому, чего часто недоставало мне. Завидовал, хотя и понимал, что характер у Антона в чем-то односторонен, по-своему обеднен, что ему не помешала бы, пусть едва уловимая, нотка душевности, мягкости, а может быть, и лиричности.

Мои отношения с Антоном остались прежними, такими же, какими они сложились в свое время на заставе. Только зачем он скрыл от меня свою любовь к Галине? Ведь я с ним всегда был откровенен, порой чуть ли не исповедовался. И вправе был ожидать откровенности и от него.

Я думал о Некипелове. Антон поступил жестоко, но, как мне казалось, справедливо. Правда, после того памятного разговора, когда он ополчился на Некипелова, Волчанский убеждал командира, что Григорий «свой в доску», и предлагал взять его на задание. Антон покосился на него, и Волчанский осекся. Я едва удержался, чтобы не встать на сторону Волчанского, но тут же прикусил язык, подумав о том, что проверять человека, в надежности которого есть сомнения, на таком ответственном задании слишком уж большой и ничем не оправданный риск.

Чем ближе подходили к шоссе, тем больше вспоминал я Лельку. И верилось, что, где бы она ни была — в этих лесах, которым нет ни конца ни края, или где-то под Смоленском, где теперь, как сообщил нам Родион, шли ожесточенные бои, — все равно мы встретимся.

Никогда еще в своей жизни я не взрывал мостов, но очень хотелось, чтобы меня увидела Лелька и поняла, что нельзя смиряться, нельзя дарить улыбки тем, кто пришел к нам с огнем и мечом.

Лес кончился неожиданно. Шоссе угадывалось по запаху мокрого асфальта и бензина. Теперь Антон намеревался пройти километра два вдоль дороги, чтобы запутать следы. Немного передохнув, мы устремились к мосту. Главное, чтобы рассвет не опередил!

И вот он предстал перед глазами — мост, перекинувший свое железобетонное тело через широкий овраг, по которому в топких берегах почти неслышно тек ручей. Мост смутно прорисовывался в дождливой темноте. Казалось, внизу, под ним, — черная бездонная пропасть: брось камень — и не услышишь ответа.

На опушку леса, в непосредственной близости от моста, мы выходили по одному. Дождь скрадывал осторожные шаги.

Вскоре все уже были вместе и лежали на мокрой земле, вымокшие, разгоряченные утомительной ходьбой. От ручья, от пахнущих гнилыми листьями берегов потянуло пронизывающим холодком. Лежать неподвижно было неприятно, да и в сапогах уже давно хлюпала вода. Скорее бы! Но нужно осмотреться, чтобы действовать наверняка.

К нашей радости, часового не обнаружили. Шоссе было почти пустынно, но незадолго до того, как мы вышли из укрытия, вдруг ожило. Со стороны границы к мосту быстро двигалась колонна машин. Сперва мы увидели расплывчатые, окруженные размытым, желтоватым ореолом пятна автомобильных фар. Свет, исходивший от них, тщетно пытался пробиться через плотную дождевую завесу, потом донесся приглушенный гул моторов. Машины все ближе и ближе — и вот уже мчатся по мосту.

Эх, мост, мост! Неужели тебе все равно, неужели безразлично, кому служишь?

Целая колонна вражеских машин! Сколько их? Одна… три… двенадцать! Что в них? Снаряды? Солдаты? Продукты, которые ждут полевые кухни? Зачем же ты пропустил эти машины, мост?

Каждый из нас заранее знал, что должен делать. Поэтому Антон не произнес ни слова. Он подал условный знак, похожий на кряканье дикой утки, и первым начал спускаться в овраг. Выдерживая интервал в несколько шагов, мы последовали за командиром.