Александр Скоков - На всех была одна судьба Страница 18

Напряженно стучит метроном, свистят снаряды, и вдруг раскатистый голос Левитана объявляет об исполнении нового гимна Советского Союза. Торжественная мелодия заполняет улицу, взрыв, снова звучит гимн. Фигурка часового в проходной застывает по стойке «смирно», внезапно появившийся старшина Лобанов, вытянувшись, держит руку у виска. И она, девушка-медсестра, и старшина Лобанов каждой клеткой чувствуют, как грозная сила голосов, гимн великого народа, размыкают холод, ночь, тиски вражеского кольца, прокладывая путь к Победе.

Осталась в памяти на всю жизнь и другая ночь – 27 января 1944 года. Лида, как и тысячи ленинградцев, была в тот час в центре города, у Невы. Плакали, обнимались, смеялись, снова плакали, переполненные чувством великого родства, братства, объединенных во имя жизни.

1 января 1945 года, когда все отчетливей обозначался конец войны, госпиталь получил приказ следовать к линии фронта, в Польшу, в район города Белостока. Вместо ожидаемых европейских удобств – горячая вода, центральное отопление, чистые палаты – бывшие бараки для военнопленных.

Все разрушено, выдрано, исковеркано отступающими немецкими частями, только голые стены… Приказ, как известно, не обсуждают. Через тридцать дней развернуть фронтовой госпиталь, подготовить палаты, операционные, разместить сложное хозяйство, чтобы по графику принять первый эшелон с ранеными. Война заканчивалась, но вражеские войска оказывали ожесточенное сопротивление, бои становились все кровопролитнее…

Победу ждали и не могли поверить в нее. Неужели? Они бежали к центральному бараку, взбирались на крышу, палили вверх – на огромных пространствах смолкшей войны, на площадях разрушенных и уцелевших городов, в селениях, на автострадах и лесных полянах гремел первый салют Победителей, предвестник главного салюта на далекой Родине.

Все еще жило войной, напоминало о войне, но мысли их, медсестер-девушек, были уже дома, многие собирались продолжить учебу. Из Польши их маленькая команда возвращалась в случайных теплушках, эшелонах и даже на открытой платформе с огромными станками, обильно покрытыми смазкой. Вцепившись в металл, измазанные, продрогшие, они все еще не могли поверить в это счастье возвращения домой.

В шинели, неподпоясанной гимнастерке (пояс потерялся где-то в пути) Лида переступила родительский порог – в глазах мамы и отца увидела себя, такой непохожей на ту, довоенную… Между студенткой-филологом и старшиной медицинской службы пролегли четыре года войны.

Счастье возвращения в Университет было не без горечи – учиться предстояло всего один год. Сразу после четвертого курса – выпускные экзамены. А ей так хотелось продлить время студенческой поры, пополнить багаж, растерянный за страшные годы! Но разоренной стране не хватало специалистов и, конечно, учителей.

Все так и было в ее жизни, как виделось им, студенткам-подругам, в часы ночных дежурств в холодных палатах, на медицинских постах возле чадящей коптилки. Первые уроки, первые выпускники, снова торжественная линейка и первый звонок… Более 40 лет отдала Лидия Самсоновна любимому делу – учительству. Сколько уроков литературы, родного русского языка, олимпиад, викторин, литературных вечеров, сценических постановок!

Но начало всему положил самый первый урок – рассказ о поэте в госпитале на Садовой.

«МЫ ВЕЛИ МАШИНЫ…»

Известная песня о военных шоферах («Эх, путь-дорожка, фронтовая, не страшна нам бомбежка любая») особенно дорога Свободе Павловне Ивановой (Дроздовой) как память о юности, друзьях, память о великих испытаниях и великом единстве, сплочении советских людей во имя одной цели – победить!

Немногим выпадает такое постоянство – в огромном городе, испытавшем великие потрясения, восемь десятилетий прожить в одном доме, в одной квартире, на одной и той же родной улице. 6-я Красноармейская, дом № 27… Здесь росла она в довоенные годы с сестренками Таней и Надей (маленькие ростки дворянского древа Залужских, уходящего корнями в историю Измайловского Лейб-гвардии полка), здесь, в двухлетнем возрасте, перенесла первую невосполнимую утрату, потеряв отца, перешедшего в семнадцатом на сторону трудового народа. Здесь, в родном доме, в то воскресное утро услышала она страшную весть о нападении Германии. На улице возле репродукторов стояли мужчины, женщины, старики, дети.

И отсюда блокадной зимой рано утром, попив кипятку, согретого на «буржуйке», шла она по затемненному городу к Обводному каналу на свой завод Подъемно-транспортного оборудования им. С.М. Кирова – с началом войны, как и все ленинградские предприятия, работавшего на фронт.

Но это было в 1942-м. Справедливо считают, что месяцы блокады можно приравнять к годам – к тем годам, когда человек мужает по дням, получает закалку на всю жизнь.

Осенью 1941 года она – подвижная, расторопная, решительная – работала в Ленинском райисполкоме, помогая старшей сестре; с войной разрушилась налаженная жизнь, требовалось срочно, на ходу решать огромное количество неотложных вопросов. И это в городе, где мужчины – от юношей-студентов до пожилых людей – ушли на фронт, где артобстрелы, налеты авиации стали ежедневными. Окончив курсы при штабе МПВО Ленинграда, Свобода Павловна возглавила группу самозащиты МПВО в микрорайоне (ныне это территория муниципального образования «Измайловское»).

В районе набережной Фонтанки, Измайловского, Московского проспектов, Красноармейских улиц было много госпиталей, расположенных в бывших школах. И, несмотря на маскировочные сети, поднятые дирижабли, огонь зенитных батарей, вражеская авиация прорывалась сюда и ожесточенно бомбила. Бомбы падали на жилые дома – возникали пожары.

Оказание помощи раненым, детям, оставшимся без родителей, дежурство на крышах, чердаках, проверка светомаскировки, чтобы нигде ни один лучик света не пробивался из окна, донорская сдача крови – все это сливалось в напряженную череду блокадных дней и ночей. И даже став работником завода Подъемно-транспортного оборудования (крупнейшего военного предприятия блокадного Ленинграда), она оставалась руководителем группы МПВО своего микрорайона и по воздушной тревоге спешила в свой штаб, размещавшийся в бывшей прачечной. Однажды поздно вечером, направляясь с завода в штаб группы, ей пришлось пережить страшные минуты – на середине моста через Обводный канал вдруг увидела, что навстречу ей движется масса булыжников. Присмотревшись, поняла, что это огромные блокадные крысы. Прижавшись к решетке моста, не шевелясь, стояла она, пока серая масса текла мимо ее ног – к Обводному, на водопой.

С заводом Подъемно-транспортного оборудования связана вся блокадная судьба Свободы Павловны. Соединенный железнодорожной веткой с Варшавским и Балтийским вокзалами, он по своей значимости стоял в одном ряду с такими оборонными гигантами осажденного Ленинграда, как Металлический, Балтийский, машиностроительный им. Ленина… Сюда шли с фронта в ремонт танки, пушки, другая военная техника, чтобы, получив вторую жизнь, снова бить врага. Многие танкисты, сопровождавшие свои израненные машины и участвовавшие в ремонте вместе с рабочими, жили тут же, в цехах, здесь же проходили митинги и вручение героям наград.

Что могла она – щупленькая девчушка, в довоенном детстве учившаяся вместе с сестренками музыке, бальным танцам, пению? Но там, на заводе, рядом с ней слесарили, помогали рабочим двенадцатилетние мальчишки, уже вовсю хлебнувшие блокадного житья. От завода ее и направили на шоферские курсы, в учебный комбинат «Трансэнергокурсы», что на Фонтанке. (От мамы все держалось в секрете – ни за что бы не отпустила «в шофера», а когда появилась на гремящей бортами полуторке возле дома, водительские права уже были на руках.) Учили их, блокадных девчушек и пареньков, замечательные наставники, два друга – Максимов и Тычков, впоследствии долгие годы обучавшие ленинградских ребят по направлению военкоматов популярной в то время профессии.

После обучения нужна была стажировка, а ее, такую «мелкую» – с виду подросток – никто из шоферов в напарники не хотел брать. Дело нешуточное – доверить машину, для которой ты сам и наладчик, и слесарь, и электрик.

Взяла ее неожиданно для всех жена начальника гаража Большого дома Валентина Нечаева – один из лучших водителей завода, умелая, опытная, в своем роде аристократ: никаких ватников, шапок – кожаное пальто, кожаный берет – стиль старых питерских шоферов…

В народе не зря говорят: горе вымучит, горе выучит. Немало пришлось проглотить слез стажеру в недели, месяцы той суровой выучки. Въезд в подворотни «впритирку», узенькие переулки в районе почтамта, где Нечаева «муштровала» ученицу, остались в памяти на всю жизнь. Зато потом сколько раз выручала эта наука! Как-то на заводе им. Ленина, куда Дроздова приехала за грузом, перед воротами цеха выстроилось несколько машин. Грузили с перевалкой, ребята не могли въехать в цех. А она въехала! И с грузом «чисто» вывела машину во двор.