Роман Юров - Чужие крылья. Страница 19

В отчаянии, что не может предупредить об атаке, Виктор бросил свой истребитель наперерез, обстреливая "мессеров" на встречном курсе, издалека. Враги отвернули, однако Шубин тоже бросил свою жертву. Противники разошлись, выжидая, словно боксеры расходятся по углам ринга после жесткого клинча.

Некоторое время так и летели, четверка над дымящей "пешкой" и шестерка "мессеров" впереди. Остальные "пешки" сильно оторвались и маячили впереди жирными черными точками. Пара "мессеров", разгоняясь устремилась за ними остальные же вверху

— Вот тупые бомбовозы, — судя по голосу Шубин был вне себя от злости, — ну, раз бросили своего, так тикали бы, тута, домой быстрее. А так всем гадость сделали… Козлы… Группа, внимание, идем за тройкой "пешек". "Мессеров" отсечь. Вадим, прикроешь.

— Командир, а "пешка"? — недоуменно спросил Вадим, — сожгут ведь.

— Выполняем. — Шубин говорил с какой-то обреченной усталостью, это слышалось даже сквозь треск помех. — Или она или полгруппы тут положим. Выполняем.

"Мессера", увидев сзади противника, от атаки отказались и привычно отошли вверх и сторону. МиГи, насилуя моторы, догоняли ушедших вперед бомбардировщиков. Сзади же ведущий "мессер", с разрисованным абщюсбалками килем, занял удобное положение для атаки. Переворот, разгон с высоты и длинная очередь легла в обреченную "пешку", дырявя дюралевую оболочку, решетя баки и системы самолета. Горящий бомбардировщик начал медленно заваливаться на крыло, наконец свалился на спину и закувыркался в смертельном штопоре. Черный дымный столб, далеко видимый на белом покрове земли, поднялся ввысь, пачкая голубое небо, выступая немым укором тем, кто остался жив.

"Мессера" отстали, словно волки, отбившие от стада больного оленя, они еще немного покружили в стороне и повернули на свой аэродром.

После посадки, Виктор с размаху кинул мокрый от пота шлемофон в снег. Было стыдно и обидно. А еще его переполняла злость, злость на собственное бессилие. Он понимал, что бомбардировщики сами бросили своего на смерть. Но это не укладывалось в голове. Про авиацию времен войны он помнил немного, однако из тех, немногих прочитанных книг о войне, выходило, что советские летчики никогда не бросали своих и дрались до конца. Однако память плохо сочеталась с тем, что он сегодня увидел.

Не спеша собрались на разбор полета. Обычно после вылета все улыбались, шутили. Сейчас сходились молча, с недовольным видом, стараясь не смотреть друг на друга. Мало курящий Петров, садил одну папиросу за одной. Виктор, забрав у Палыча свою ушанку, задумчиво теребил застежки сохнущего шлемофона. Нифонт молча ковырял носком унта снег. Шубин подошел медленно, вразвалочку. Щелкнув предметом зависти всей эскадрильи – трофейной зажигалкой "Zippo" (Виктор постоянно недоумевал, как американская зажигалка попала на восточный фронт), начал воспитание:

— Саблин, хватит уже шлемофон мять, это тебе не бабьи сиськи. Что, тута, носы повесили? Отвыкли по соплям получать? На войне всякое бывает, так что зря отвыкли. А мы правильно действовали, так что хватит, тута…

— Но ведь можно было пару оставить с "пешкой", а парой ту тройку прикрыть. — Виктор никак не мог смириться со случившимся.

— Можно, — легко согласился комэск, — но смотри тута, что получается. Их шесть, нас четыре. У них одна пара всегда свободна. Драться вчетвером против шести лучше, чем вдвоем против четырех. Если бы эти дурни, тута, своего не бросили, глядишь, мужики живы остались. Хотя кто его знает, немцы тогда так просто не отстали бы. А вот разделись мы – половина бы там точно легла. Вот такая, тута, мать ее, арифметика.

Так что пойдемте все на КП, будем рапорта писать. Эти жопоголовые наверняка нас обвинят, что мы их не прикрыли. Поэтому надо нам свои бумажки иметь, пока самолеты готовят, как раз и напишем. Нифонт, ты, если что, спишешь у Саблина. Хе-хе, твоим, Витя, прошлым рапортом, весь штаб зачитывался. У тебя писателей в роду случайно не было? Будешь теперь на всю эскадрилью наградные писать. Почитают наверху твое представление и бац, вместо "Красной звезды" — "Знамя" дадут. Хе-хе. Так что ты не теряйся тута, бери за то бутылкой, и командиру не забывай наливать, за науку.

"Да у него самого на душе кошки скребут, — догадался Виктор про комэска, — вот он и пытается острить", — под такие невеселые мысли, следом за остальными летчиками, он направился на командный пункт.

КП представлял собой четыре близко расположенные землянки, в которые, словно сельди в бочку, набились различные полковые службы. Кто есть кто в этом хаосе, Виктор особенно не разбирался, однако глядя на мельтешащих тут людей, его посетила мысль об огромном количестве дармоедов, которые оккупировали штабы, тылы и готовы были на любую работу, лишь бы оказаться подальше от фронта. Может он был и несправедлив, но количество людей, отирающихся вокруг штаба, явно превышало число оставшихся в полку пилотов. Они зашли в крайнюю землянку и, как оказалось, попали в своеобразный тамбур. Виктор, ничего не видя в полутьме, налетел на какой-то стол, едва его не перевернув, что вызвало недовольное бурчание сидящего за ним субъекта. Чуть ли не насильно усаженный Нифонтом на лавку, он кое-как осмотрелся, привыкая к темноте. Несмотря на низкий потолок, землянка была довольно крупная и разделялась на несколько небольших закутков, огороженных от своеобразного тамбура солдатскими одеялами и плащ-палатками. Из левого закутка слышался треск пишущей машинки, раздавался монотонный мужской голос. Большую же часть тамбура занимал грубо сколоченный стол, за которым, некогда восседал сержант-писарь. Сейчас он с печальным видом разглядывал залитый чернилами документ, нехорошо при этом посматривая на Саблина.

Шубин довольно осклабился:

— Говорил я тебе, Ерохин, убери отсюда стол, людям мешает. Вот будешь теперь знать… Значит так, пишите, тута, рапорта. Витя, ты смотри, если будет время, то и за меня напиши, я потом почитаю, подпишу. Смотри, тута, акцент делай, на управление группой по радио в бою с превосходящими силами и на то, что эти дурни сами своего бросили. Ну ты вроде как умеешь. Давайте тута…

Он еще раз победно посмотрел на понурого писаря и, привычно раздвинув грязные одеяла, зашел в закуток. Виктор не мог слышать с кем и о чем разговаривает комэск, сквозь треск машинки, доносились только отдельные слова и фразы.

Писарь передал Вадиму несколько листов бумаги и демонстративно вышел на улицу. Они втроем втиснулись за стол, принявшись за чистописание. При этом Нифонт регулярно мешал писать, забирая у Виктора лист, пытаясь разобрать его почерк в неровном свете керосинки. Они уже заканчивали, когда одеяла распахнулись и, в сопровождении комэска, показался начальник штаба – майор Прутков. Майор махнул рукой, усаживая вскочивших было летчиков и, они оба, заспешили на улицу.

— Бегают чего-то, — Вадим широко зевнул, показав крепкие белые зубы, — видно полетим сейчас. Эх, сейчас бы добрать минуток триста. Ладно, я пойду курить. Валера, ты идешь?

Тот отрицательно мотнул головой, с усердием выводя на рапорте свою подпись. Затем прислушался, его глаза загорелись азартом и он, сунув свой рапорт Виктору, ловко юркнул в левый закуток. Треск машинки сразу прекратился, послышался легкий шум, потом какой-то сдавленный писк и тихий женский смех.

"Все ясно, — решил Виктор, — добрался до своей Вальки, засранец". Он продолжил свою работу, старательно выводя буквы по желтой плохой бумаге. Получалось кривовато, пару раз он проткнул лист пером, однако дело ладилось. "Вот зачем мне этот геморрой, — думал он, — написал, блин, один раз хороший рапорт. Теперь до конца жизни буду их сочинять. Умник сраный. Ну когда же тут изобретут нормальную шариковую ручку, чтоб сел и сразу написал. Или компьютеры поставят. А то перо это дурацкое, в следующий раз буду карандашом писать, так давно бы уже закончил. И вообще штаб этот, натуральный клоповник. Все какое-то черное, темное. И Нифонт этот"…

За стеной слышались звуки поцелуев, какая-то возня, периодически возникал тихий протестующий писк. — "Он там что, ее уже раздевает, — возмутился Виктор, — постеснялся бы". В узкую щель, между одеялами, разглядеть что-либо было сложно, однако воображение, закаленное на просмотрах порнофильмов, услужливо рисовало именно эту картину.

"Черт, надо срочно бабу завести. Хрен с ним, с качеством, главное – срочно", — он с хрустом, царапая дрянную бумагу, проставил дату и выскочил на улицу, остудиться на морозе. Нифонт, вопреки ожиданиям, появился буквально через пару минут, победно поглядел на угрюмого Виктора и ухмыляющегося Вадима, однако ничего не сказал, закурил и молча уставился в бесконечную даль голубого неба. Так они и стояли, молча отдыхая, радуясь редкому зимнему солнцу. День еще был в самом разгаре и впереди было много летной работы.

Под конец дня погода начала резко портиться. Поднялся порывистый восточный ветер, гоня по небу низкие рваные облака. Было хмуро и холодно.