Гельмут Липферт - Дневник гауптмана люфтваффе. 52-я истребительная эскадра на Восточном фронте. 1942-1945 Страница 19

Двумя днями позже Миттельдорф и я сумели потопить другой торпедный катер почти в том же самом месте. Как и в первом случае, его уничтожение было замечено и подтверждено наблюдателями на берегу.

Можно предположить, что многие мои победы часто одерживались в одной и той же ситуации. Это не так. Победы, которых я достигал внезапной атакой, нередко были похожи друг на друга на начальных стадиях и очень немногие отличались лишь деталями, но, однако, не было двух абсолютно одинаковых. Одной из побед, которая сильно отличалась от других, была моя 77-я победа.

Группа была назначена сопровождать соединение Не-111, и все формирование собралось над Керчью на высоте 4500 метров. После успешного налета на цели на побережье бомбардировщики повернули на северо-запад. Пока все шло, как было запланировано. Задачей истребителей было держаться поближе к бомбардировщикам и прикрывать их также и на обратном пути.

Едва мы развернулись, сначала на север, а потом на запад, над точкой сброса бомб появилась одиночная машина. Это мог быть только русский. Я коротко покачал крыльями, сигнализируя своему ведомому, что он должен следовать за мной, но тот не прореагировал. Не колеблясь ни мгновения, не сообщив ничего командиру группы, я покинул боевой порядок и полетел обратно. Поскольку я хотел вернуться к группе как можно быстрее, то перед атакой даже не попытался подняться выше вражеского самолета. Я толкнул рычаг дросселя вперед и зафиксировал его, затем я спикировал еще на 500 метров я, используя скорость, набранную при этом, приблизился к вражескому самолету, который летел в моем направлении приблизительно на 1000 метров выше.

Я перешел в почти вертикальный набор высоты, со значительным упреждением. Чем быстрее увеличивались показания альтиметра, тем быстрее уменьшались и цифры указателя воздушной скорости. К тому времени, когда мой самолет почти остановился и был на грани сваливания, русский находился в 150 метрах непосредственно передо мной. Я начал стрелять сначала перед его носом, а затем в фюзеляж. На этом мой трюк закончился. «Мессершмит» завалился и начал стремительно, почти вертикально падать к земле, тем же способом, которым только что набрал высоту.

Пока я падал, я видел вдали бело-серый дымный след, тянувшийся за фюзеляжем вражеского самолета. Едва я восстановил управление «Мессершмита» и вывел его из пикирования, как сбоку в нескольких сотнях метров увидел русскую машину, падающую в вертикальном пике и оставлявшую плотный шлейф охлаждающей жидкости.

Я подумал, что оказался перед необходимостью заявить о своем успехе как о «победе без свидетелей», но затем услышал голос командира группы: «Вызывает Радетцки-1[83] – кто только что одержал победу?»

Я покорно ответил: «Радетцки-1 от шесть-один. Победу одержал шесть-один».

Вместо ожидаемого подтверждения, я услышал: «Немедленно после посадки с рапортом на командный пункт!» Что я и сделал. Майор Баркхорн,[84] вероятно, видел мою победу, но строго отчитал меня за невыполнение моей основной задачи, а именно сопровождения Не-111. Месяцем позже командир группы подтвердил эту мою победу и даже простил мои самовольные действия, тем более что они не имели никаких отрицательных последствий.

Я также сбил еще один Р-5. Это был один из безопасных связных самолетов, которые не причиняли нам никакого вреда днем, а неприятности приносили лишь ночью. Тогда эти медленные машины использовались как беспокоящие бомбардировщики, и они лишили нас многих часов сна. Таким образом, Р-5, сбитый мною, не был таким уж безобидным.

В тот день я вылетел в паре с унтер-офицером Миддельдорфом. Мы на малой высоте неслись над северным русским плацдармом, когда я увидел перед собой точку. Из-за высокой скорости мы быстро догоняли ее и идентифицировали – это был Р-5. Вражеский самолет стремительно увеличивался в размерах. Прежде чем я понял, почему это происходит, в мою сторону полетели очереди. Только тогда я догадался, что машина приближалась к нам, а не летела от нас. Я дал короткую очередь с очень близкой дистанции, а затем ушел вверх и весьма явственно почувствовал турбулентный поток, который ощущал каждый, кто пролетал очень близко за другим самолетом. Оглянувшись назад, я увидел, что горящий Р-5 врезался в море и быстро утонул. «Проклятье, – пронеслось у меня в голове, – это могло закончиться ужасно».

Тем временем русские зенитчики полностью сосредоточились на нас, поскольку мы летели на бреющей высоте. Огонь был столь интенсивным, что мы были вынуждены вертеться и крутиться, исполняя один за другим «вальс зенитной артиллерии». Миддельдорф получил пять попаданий, сам же я отделался испугом.

К этому времени русские закрепились в северо-восточной части Крыма и смогли удерживать свой плацдарм, несмотря на все немецкие атаки. Фронт стабилизировался. По обеим сторонам линии фронта было сконцентрировано большое число зенитных батарей. Попытки пролететь в тыл противника обычно наказывались попаданиями. Особенно трудной нашу жизнь делали вражеские 20-мм зенитки. Единственный, относительно безопасный способ оказаться над плацдармом заключался в том, чтобы приблизиться к нему со стороны моря. Я несколько раз едва не врезался в воду, недооценив свою высоту из-за плохой видимости. Этот случай сильно отбил охоту летать над морем.

Подобно большинству из нас, я часто держался над немецкой стороной линии фронта немного ниже облаков и вне зоны огня русских зениток. Мы сначала пролетали семь километров на север в сторону моря, затем разворачивались и пролетали семь километров на юг. Русские делали то же самое с другой стороны фронта.

Время от времени я делал безрассудные попытки приблизиться к вражеским самолетам, но русская зенитная артиллерия быстро отучила меня от этого. Так мы играли в «невмешательство», пока это все мне не наскучило. Однажды вместо того, чтобы полететь на восток, где находился фронт, я направился на запад и летел, пока не нашел маленький разрыв в облаках. Через него я поднялся вверх и полетел назад к фронту. Облачность была толщиной всего около 400 метров. Воздушное пространство выше было чистым. Так что я вернулся обратно на запад, снизился через тот разрыв и вызвал своего ведомого. Мой боевой план созрел. Мы вдвоем наблюдали за русскими, с которыми какое-то время летели параллельно фронту.

Незадолго до точки, где русские повернули на юг, мы с ведомым снова поднялись через облака, развернулись и в течение немногим более минуты летели на восток, перед тем как повернуть на юг. Затем я на высокой скорости спикировал через облака, отчаянно надеясь, что мы выйдем позади русских. Конечно, был шанс, что мы протараним их, пока будем пикировать через облака, но я не хотел думать об этом.

Выйдя из облаков, я должен был немедленно начать вывод, чтобы не врезаться в землю. Я увидел, что нахожусь на русской стороне и мчусь на небольшой высоте. Примерно в 500 метрах передо мной и несколько выше были ничего не подозревавшие русские.

Фельдфебель Мор, мой ведомый, спикировал сквозь облака за мной и теперь летел рядом приблизительно в десяти метрах. Вражеская зенитная артиллерия ничего не могла предпринять против нас, потому что мы летели очень низко и на нашей стороне был фактор внезапности. Мы приближались к самолетам противника на высокой скорости. Я с удовольствием бы приказал Мору атаковать второго русского, но моя рация отказалась работать в эти критические секунды.

Затем я оказался ниже ведомого русского, пошел вверх и открыл огонь с близкого расстояния. Машина была немедленно поражена. Прежде чем я отвернул от врага, у него почти полностью оторвался хвост. Я был настолько рад своему успеху, что даже подумал уйти обратно в облака. И поскольку русская зенитная артиллерия все еще молчала, я остался ниже облаков наблюдать за падением самолета, который только что сбил.

Русский пролетел в штопоре приблизительно 100 метров, затем выровнялся, но потом снова вошел в штопор и, наконец, упал на землю. Он закончил свой путь на немецкой территории, во внутреннем дворе дома, окруженном стенами. Самолет остался целым, лишь крылья были сильно деформированы. Немецкие пехотинцы поспешили к месту падения и вытащили из самолета пилота, который, казалось, получил только незначительные повреждения.

В то время как мы следили за сбитой машиной – «Аэрокоброй», – ведущий русский развернулся и теперь был позади нас. Я хотел заманить его немного дальше на нашу территорию и полетел на запад. Русский послал нам вслед несколько очередей и исчез в противоположном направлении.

Таким способом я одержал еще несколько побед, но русские скоро поняли, что к чему, и стали очень осторожными.

Затем наступило время, когда было практически невозможно летать. Весь Крым, особенно его восточная оконечность, был закрыт низкими облаками. Облачность была десять баллов и опускалась до 300 метров. Лишь изредка в ней появлялись разрывы, через которые было видно синее небо.