Николай Тимофеев - Трагедия казачества. Война и судьбы-2 Страница 19

Солдаты вошли в азарт. Приклады, палки — били, не разбирая. Отчаявшиеся бросались в воду, но выплыть в одежде было невозможно. У дерева таяли прежде плотные ряды. Подвозили казаков к вагонам, некоторые сразу под них — и в горы. По ним стреляли, они падали, убитые ли, раненые… И так по всему Казачьему Стану.

Выдавали англичане и совсем беспомощных — раненых из госпиталей. Хорунжего Часнык, у которого были перебиты ноги; одного полковника, добывавшего «союзникам» победу на полях 1-й Мировой, — у него англичане отняли протез и погнали безногого; из немецкого лазарета вытащили тяжело раненого в голову урядника Богданова…

Дорога в рабство

Первые вагоны закрывают, задние еще заполняют. В приделах охрана. Состав двинулся на восток — шум закончился, говорили почти шепотом в ожидании встречи с НКВД. Некоторые, правда, еще пытались бежать. Идет поезд среди леса, чуть не цепляя ветви. Казак лет 30–35 прыгнул под откос. Охранник поднял крик, с заднего вагона отозвались, но не стреляли. Может, успел скрыться?..

Переехали мост, остановились. Русские голоса, беготня, стук дверей. Вот и перед друзьями они открылись: — Вы-ыходи!

Десятки солдат с красными погонами и околышами фуражек, на погонах звездочки. Автоматы наготове. В колонну по три — и шагом марш. Через каждые пять метров автоматчик. Знакомый потом на много лет крик:

— Шаг влево, шаг вправо считается побег, стреляем без предупреждения!

Загнали на огромный завод, в цеха с оборудованием. Там уже на цементном полу с пожитками были казаки из Югославии и захваченные ранее офицеры. Посредине за столами по 3–4 солдата, в их числе женщины. Офицер руководит регистрацией, задает вопросы…

Казаки лежат, говорят шепотом. Вдруг все приподымаются, смотрят на проход. Идет маленький человек с кудрявыми седыми волосами в сопровождении бабы-капитана и советского сержанта. Это генерал Шкуро шел увидеть своих кубанцев и терцев, подбодрить казаков в черную минуту.

Подходили и советские офицеры. Один спросил:

— Есть кто с Раздорской?

— Есть! — приподнялся дядя Коля Быкадоров.

Майор подошел, они обнялись, перекинулись несколькими словами. Перед уходом офицер сказал: — Будьте готовы! Через час вернулся с двумя солдатами и увел Быкадорова и его 18-летнего сына. Вырвал своих станичников из будущего ада. Остальные от души позавидовали. Побольше бы таких станичников!

Дали пайку хлеба и кипяток. После регистрации — без остановок до румынско-советской границы. И дальше — остановки лишь по надобностям в чистом поле. Охрана присматривается, кто в чем одет. Без стеснения снимают часы, сапоги и другие вещи. Взамен дают заранее приготовленные дырявые ботинки. Шарят по карманам, ищут кольца, портсигары, зажигалки. Дома, небось, хвалились трофеями! Начали и казаки приспосабливаться: обматывают ноги тряпками, выходят в рваном, мажут грязью, чтобы не сняли.

Проезжали Харьковскую область, после города родной Донец. Когда громко застучали колеса, замелькали металлические фермы моста, казаки вздохнули, перекрестились, кланяясь своей реке: — Неси поклон на Родину!..

После Донца стало по ночам холодать. Повторяли горькие шутники: — Сибирью запахло, братцы!..

Даем стране угля

Большинство эшелонов с казаками шли в Прокопьевск. Состав с друзьями попал в Кемерово (бывший Щеглов). Остановился, не доходя шахты «Капитальная». Рядом за терриконом поселок Крутой, а вправо — основной поселок шахты Северной.

Погнали. На полпути встретили молодых немок почти без охраны. Идут босые, в тряпках, чунях. Обещали их «отправить на родину», а куда повезли — неизвестно. Разве отпустит советская власть молодые рабочие руки?

Казаков вселили в земляные бараки — два метра вниз и полметра над землей для маленьких окошек. Длина бараков 40–50 метров, ширина — 10–12. По всей длине и по краям нары. Отапливаются печками. Крыс и клопов — страсть Господняя! 10 бараков обнесены трехметровым деревянным забором и колючей проволокой. По углам зоны — вышки с пулеметами.

Не успели расположиться — вечерняя поверка. Утром — завтрак в столовой (такой же барак, только вместо нар столы со скамейками: баланда с капустой и соевая каша, откровенно пахнущая мышиным пометом). Потом молодых 14 человек вывели за забором копать «водопроводную траншею» — длиной 8, шириной 2,5, глубиной 2 метра. А чуть дальше — крестики деревянные (немки, своим ставили). Понятно, что за траншея. Земля зимой промерзает больше, чем на 2 метра, не покопаешь — вот хозяева ГУЛАГа и позаботились заранее…

На второй день разбили поротно — и в шахту всех, кроме дежурных истопников да вызванных на допросы. Назначили старших рот, а те уже распределяли на участки по 15–20 человек. Никакого инструктажа по безопасности, просто подходили к казакам: участок номер пять, пойдем со мной…

Десятники — обычно спецпереселенцы 30-х годов и местные.

Привел Петра десятник на штрек, где пройдено и закреплено 8-10 метров. Лежит отпалка угля, эдак тонн 15. Надо перекидать в сбойку, она идет под углом 45–50 градусов вниз к вагонам. Часов за 5 парень выбросил только треть кучи. Видя такое, привел десятник немку-колонистку. Та нагнулась — и кидает, кидает, как заведенная, за ней не успеть. Скоро заныла спина. Вспомнился плакат в сельсовете в 42-м году: «Немцы хотят нас сделать горбатыми!»…

Работа полных 8 часов, смена на месте. Пока доберешься до забоя и назад, получается 11–12 часов. Шахта выполняла план более 3 тысяч тонн в сутки. Не выполнил свою норму — иди с другой сменой добивать. Сделал недостающие проценты — и с бумажкой десятника к стволу. Без нее клетьевой не поднимет на-гора. Выехал — и в столовую при комбинате, по карточке поел — а тут твоя смена пришла, опять на работу.

По штрекам ходили в мелких резиновых чунях, там вода, ноги всю смену мокрые. В больничном стационаре выздоравливали немногие, чаще выходили вперед ногами в траншею за забором. Пища там все та же — капуста да соя, иногда перепадал американский яичный порошок.

Возле личного стола за двойной железной дверью находился работник МГБ. Он безмолвно присутствовал на планерках, нарядах, прогуливался перед спуском возле клетьевой, следил за любыми мероприятиями. Имел и своих секретных агентов, премирующихся за любую «подставку». Чуть что — и ты у него за железной дверью.

Следователи вызывали днем и ночью. Всех хуторских и поселковых атаманов, полицейских, старост и т. п. осуждали на 10 лет — «именем народа». А их же народ и выбирал. Многим с места жительства присылали хорошие характеристики — все напрасно.

20 марта 1946 г. в служебном бараке молодые женщины заполнили анкеты на вызванных, заставили расписаться: казак должен отбыть спецпоселение 6 лет без права выезда из поселка. Так Петр стал на 6 лет рабом шахты. Освободили постепенно только женщин и молодежь, которая не призывалась в Красную Армию и, значит, не давала присяги. Оставшихся снова фильтровали — а потом сломали забор, оставив жить все в тех же земляных бараках. Потом уже поместили спецпоселенцев в деревянные двухэтажные общежития, в комнаты по 6–8 человек.

Стали общаться с местными, писать письма домой. Выдали продуктовые карточки — не дай Бог потерять или украдут, пропадешь с голоду. Каждуюдекаду — отмечаться в спецкомендатуре, и звеньевые ходят по общежитиям, проверяют, докладывают коменданту.

Ряды казачьи таяли, зато лагеря пополнялись. Не так сказанное слово — и туда. За 7 лет принудительного труда поменялось три начальника шахты. Первый, Комаров, любил угрожать отправкой в Магадан за любые нарушения, и ведь держал слово! Где ты, сукин сын? Второй, Ходыкин, травлей не занимался, но при каждом спуске в шахту двум-трем шахтерам давал по затылку…

В общежитии был т. н. красный уголок, где стоял радиоприемник, лежали газеты. Однажды взял их Петр — и перехватило дыхание, заплакал. Свернул газетный лист и, пряча лицо, ушел в свою комнату. Потом читал и перечитывал сообщение о казни атаманов казачьих. Вспоминал, как помог им в Австрии стронуть машину старый генерал Краснов, как радовались казаки его приезду в Италии…

«День шахтера»

В комбинате шахты на втором этаже был большой актовый зал. Там обычно объявляли очередной «день повышенной добычи». С трибуны появлялся предшахткоматов. Чернышев, читал артистически, с паузами:

— Прежде чем открыть собрание, предлагаю избрать почетный президиум во главе с великим вождем и отцом всего народа Иосифом Виссарионовичем Сталиным… — Все встают, хлопают —… и членов Политбюро Вячеслава Михайловича Молотова, Лаврентия Павловича Берия…

Долго идет перечисление. Нужно хлопать, вставать. Не сделаешь, обижайся на себя.

7-го ноября приезжает начальник треста «Кемеровуголь»: