Альваро Прендес - Военный летчик: Воспоминания Страница 19

Священник был в центре внимания всех присутствующих. Как всегда, он и капитан оказывали самое сильное воздействие на слушателей.

Пять моих тетушек не могли сдержаться, чтобы не вмешаться. Под предводительством бледной как стена Пепилии они появились в комнате. Обратив свой молящий, полный внутренних переживаний взор на дона Саломона, Пепилия произнесла кротким голосом слова, которые исходили из самого ее сердца:

– Отец мой, прежде чем вы уйдете, мы хотели сказать, что уже неделя, как мы в три раза больше, чем обычно, молимся за спасение пропавших душ. - Она говорила как в бреду, все сильнее сжимая бледными руками букетик роз.

Дон Саломон посмотрел на нее сверху вниз взглядом, в котором не было и тени сожаления, и, благословив тетушек, тут же простился.

В эту минуту вошла донья Оливарес - моя бабушка, одетая, вопреки обыкновению, с головы до ног во все черное. Это была грузная женщина, затянутая в корсет, с огромной связкой ключей на поясе. Ее ключами можно было открыть любой шкаф, шкафчик и тумбочку в доме, включая те, что были в комнатах ее детей и внуков, а также принадлежавшие дону Сатурнино, моему дедушке. Проходя мимо кресла, на котором сидела моя мать, бабушка произнесла сквозь зубы всего несколько слов, но так, чтобы их услышали все присутствующие:

– У меня девять детей, но такого никогда не случалось… Есть женщины, которые не созданы для семьи!

Услышав эти слова, моя мать вновь почувствовала себя плохо. К ней тут же поспешил доктор Никот, скучавший от безделья. До этого матерью занимался доктор Боррель.

Эта ночь в доме моего отца была поистине сумасшедшей. Ярко освещенные окна комнат, дым сигарет, звон рюмок с напитками и чашек с кофе, шум вееров… Острый запах духов, исходивший от женщин, смешивался с запахами, доносившимися с кухни. В общем хоре особенно выделялись грубые голоса капитанов, докторов и в первую очередь священника, не жалевшего слов утешения, обращенных к хныкавшим дамам.

Совершенно иной была картина в стане «пропавших», которые безмятежно спали в гамаках на ранчо, в районе горы Монте-Крус. Кончился керосин, и погас огонек светильника. Анздбал еще продолжал переговариваться с Мануэлой, которая устроилась на циновке.

В это самое время в доме отца неожиданно вакончи-лась беседа. Пупу, наставник моих тетушек, внезапно влетел в дом и, будучи в состоянии сильного возбуждения, закричал громким голосом:

– Мне только что сказали, что их видели на рыночной площади!

Его слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Как будто яркое солнце засияло на синем безоблачном небе. У моей матери вновь начался приступ. Отец, врачи, судья, капитаны и священник, а также редактор газеты «Вое дель пуэбло» и Родерико выскочили на улицу и побежали в направлении рыночной площади. Впереди всех несся не по годам резвый священник дон Саломон, приговаривая на бегу:

– Сеньоры, сеньоры, позвольте мне первому вступить в контакт с ними!… У меня самые мирные намерения… Дайте мне первому, я уговорю их изменить свое поведение. Они же бессовестные юные мошенники…

Не зря дон Саломон сорок лет работал с людьми. Он научился понимать их и знал, что этим вечером все, кто собрались в доме моего отца, пришли не потому, что хотели выразить сочувствие или сожаление. Не это было движущей силой, заставившей всех броситься на поиски пропавших… Причиной была ненависть. Он же по возможности хотел предотвратить сильную трепку, которую неизбежно получили бы беглецы от своих разозленных отцов. Таким образом дон Саломон еще более упрочил бы свой авторитет среди женщин, которые, по сути дела, составляли основную массу прихожан.

Однажды вечером мы возвращались после работы на кофейной плантации. Шел сильный дождь. Солнце уже садилось за горизонт. Мы сразу же поняли, что кто-то приехал на ранчо. Оказалось, это Нино, брат Анибала, студент медицинского факультета Гаванского университета. Он решил провести здесь каникулы. Нам не понравилось, что в момент знакомства он со странной ухмылкой на лице и любопытством в глазах воскликнул:

– Три мушкетера! - И, обращаясь к Анибалу, спросил: - На еду-то зарабатывают? А поведение как?

Анибал, ехидно ухмыльнувшись, ответил:

– Стало быть, три мушкетера? Ну-ну!

Вечером Нино рассказывал нам о своих столичных делах, в том числе о том, как он занял одно из первых мест в беге на сто метров в университетских соревнованиях мемориала Барриентоса. Заканчивая рассказ, Нино убежденно заявил, что нельзя выступить отлично, если будешь питаться одной лишь вареной фасолью в каком-нибудь пансионе.

В семье Качимай было четверо детей. Младший, Анибал, обрабатывал свой земельный участок, обеспечивая всех продуктами. Амалита, их сестра, училась на школьного учителя. Старший, Карлос, работал в банке, а Нино должен был стать врачом, что значительно укрепило бы престиж и финансовое положение семьи.

Когда подошло время ложиться спать, мы уже не питали недоверия к Нино. А он сказал нам каким-то безразличным тоном:

– Альварито и его друзья пойдут со мной завтра в Семпре, чтобы помочь мне принести соль и еще кое-что из необходимых продуктов. Пойдем напрямую через горы по тропинке, известной лишь нам с Симоном.

Конечно, мы обрадовались, услышав об этом. Я подумал: «Возможно, мы побываем в самом сердце горного массива». Мое нетерпение можно понять. Накануне старый Симон рассказал нам несколько историй военных лет, а также о том, как он приехал с Гаити. Мы в те минуты даже не представляли себе, какое предательство готовится. Нам оставалось всего несколько часов быть на свободе.

До рассвета мы уже были на ногах. Приготовили рюкзаки, оделись кто во что. Выпив по глотку горячего кофе, мы отправились в путь. Нино хотел выйти пораньше, пока еще было прохладно. Он сказал нам, что идти придется под гору и что спускаться будет трудно…

Мы шли вниз, впереди шел Нино. Напротив ранчо идти пришлось по крутому откосу. Никакая сила не могла удержать нас. Нам еще не приходилось передвигаться в горах таким вот образом. У нас даже не было времени, чтобы взглянуть, куда мы ступаем. Казалось, что мы проваливаемся под гору. Несмотря на наш опыт и силу, очень скоро мы начали задыхаться. Капли пота скатывались по лицу, а когда подул ветер, все почувствовали озноб. Но не это беспокоило меня. Я боялся свалиться на камни, покрытые мхом и еще мокрые от ночной росы. Чем ниже мы спускались следом за Нино, тем гуще и зеленее становилась растительность. Нас окружали мрак и первозданная тишина. Казалось, мы попали в сказочный мир, где слышались лишь редкие голоса птиц, испуганных нашим внезапным появлением, да грохот падающей воды, разлетавшейся па мелкие брызги. Солнечные лучи преломлялись, проходя через водяные струи, и окрашивали лес в красновато-фиолетовые тона. Мы вдыхали воздух, насыщенный влагой, исходившей от земли, и, погруженные в этот удивительный мир, почувствовали себя свободными и надежно укрытыми. У нас было такое ощущение, что в этом укромном уголке время остановилось, а наши собственные следы казались нам похожими на следы первобытных людей, скрывавшихся когда-то в горах. Впервые я почувствовал себя частицей этой природы, как будто бы я был одним из тех живых существ, которые обитают в лесу.

Нино вел нас дальше… Едва заметная тропинка почтя вертикально спускалась вниз. Взглянув вверх и увидев над головой плотный полог, образованный кронами гигантских деревьев, я полял, что открыл для себя совершенно новый, давно ушедший мир, где время не только остановилось, но даже повернуло вспять.

Наконец Нино сделал остановку на маленькой полянке, где поток воды образовал небольшую запруду, окруженную огромными камнями, отполированными водой, чистой и прозрачной, как горный воздух. Место это было каким-то необычным, пронизанным тишиной. Кавалось, она застыла повсюду: в кронах деревьев, среди камней и даже между нами. Наконец Нино, широко улыбнувшись, сказал:

– Это мое место! Мне его показал гаитянец Симон. Только я его знаю… а теперь вот еще и вы. Раньше здесь скрывались беглецы. Симон говорил мне, что это самое сердце гор.

Полный впечатлений, я внезапно понял, что нашел то, что давно искал.

Напившись ледяной воды, мы улеглись на мягкий травяной ковер, окружавший озерко. Оглядевшись, я рассмотрел, что мы находимся на поляне диаметром около сорока метров, окруженной густым лесом. Огромные деревья, поднимаясь над влажной землей, сплетали наверху свои длинные сучковатые ветви, образуя шатер, сквозь который едва проникали солнечные лучи. Эту небольшую горную долину окружили неприступные, почта вертикальные склоны, покрытые непроходимой растительностью. Едва заметно выделялась тропинка, по которой мы спустились в это уютное укрытие. Я мог бы часами сидеть здесь, слушая глухие звуки, доносившиеся снизу и заглушаемые толстым ковром желтоватой травы.