Олег Свешников - ПРОЩАНИЕ СЛАВЯНКИ. Книга 2 Страница 19

Александр Башкин, чья душа уже не раз была обожжена боями, снова воевал по смелости, по таланту. Он в кресле наводчика, без нервности, выискивал танк в перекрестье прицела, кричал командиру орудия:

─ Есть цель!

В ответ слышалось грозное, неизменное:

─ По фашистским гадам огонь! Огонь!

Сражение длилось трое суток с переменным успехом. Бились со страшною силою. Неумолимая смерть кружила то над русским воинством, то над воинством завоевателя! Они опять брали числом, танками и самолетами. И сражались отчаянно, умно, с невиданным упорством! Поле битвы сплошь было усеяно фашистами, горевшими танками. Но танки шли и шли на редут Данилова-Башкина у хутора Ерзовка! Генерал Вильгельм Паулюс начертал немецкому воинству на черном знамени бессмертия, ─ погибни, но зачерпни каскою воды из Дона!

И жаркая битва не утихала! На батарее было разбито две пушки. Ее расчеты, кто оставался живым, в самые острые мгновения, когда танки-крестоносцы устрашающе приближались к траншее, брали связку гранат и гордо, бесстрашно ползли на танк, прячась за обгорелую траву. И в ловком броске взрывали себя и танк! Такую долю уготовил себе и Александр Башкин. Выжить в таком бою было немыслимо! Оставалось две пушки, а танков тьма и тьма! Рано-поздно, но танки доберутся до редута и каждого артиллериста-защитника, кто останется жив, бесславно раздавят тяжелыми гусеницами, перемешают с могильною землею. В плен не возьмут! Ни одного! У редута горят десятки танков-крестоносцев! Несомненно, несомненно, прокатятся мщением за своего брата-тевтонца, кого полегло у подножья превеликое множество.

И покатят дальше, к городу Сталина. И герои продолжали биться, удерживать редут! Вскоре разнеслась по полю битвы горестная весть, ─ снаряд разорвался на батарее, тяжело ранен любимец артиллеристов командир Никита Данилов с Рязанщины, с родины Есенина. Он и ликом был похож на Сергея Есенина. Спасти ему жизнь не удалось. И разбита, изувечена снарядом и грозная пушка.

На батарее осталось одно орудие. То самое орудие, где воевал наводчиком Александр Башкин. Это орудие и повело, один на один, смертельную дуэль с немецким воинством! Орды обрушили на редут пиршество снарядов и огня! Гибли воины! Гибли в стоне, в прощальном крике, в плаче. Но воин Башкин стоял и стоял над полем битвы, как святорусский богатырь, как внук Ильи Муромца, как заколдованный, заговоренный от пуль и снарядов. Стоял как сама Русь, непреклонно и непоклонно. И упрямо, задыхаясь в огне и дыму, на прощальном усилии, отбивал и отбивал атаки врага!

Но сила шла несметная. Чужеземцы-крестоносцы окружили редут. Один танк удачливо, воинственно ворвался на позицию и подмял, исковеркал гусеницами пушку, вмял ее в землю! Все произошло в мгновение. Воин Башкин даже не успел снять с пояса гранаты. Все, что успел, рысью отпрыгнуть в глубину траншеи. Танк не стал им заниматься. Пушка была разбита, а человек без пушки ему был не страшен.

Пережив страх, успокоив себя, Александр Башкин переполз по огненному полю к траншеям, где отбивалась от врага пехота. И стал воевать как пехотинец. По команде ротного поднимался в атаки, разил врага очередью из автомата, вел гранатные схватки. Забивал его ножом врукопашную.

Ночами не спал. Не позволяли нервы. И было в обиду, невыносимо слышать злое, оскорбительное со стороны немецкого воинства:

─ Рус, сдавай-с, возьмем Дон, будет буль-буль!

Немцы были уверены в победе. И с рассветом снова бросались в атаку за атакою. И Башкин, как мог, держал удары. В его сердце требовательно заселилась святая жертвенная обреченность: лечь в землю, но не пустить врага в Сталинград!

12 августа он принял последнюю битву с немецким воинством. К траншеям, где отбивалась от штурма пехота, близко-близко подошли танки-крестоносцы. Надо было сбить головную, командирскую машину! И воин Башкин усиленно пытался зажечь ее, зная по битвам, не будет командира, остальные танки обратятся в стадо! Но сколько он не бросал гранаты, ни одна не поразила цель; то ли руки тряслись от усталости, то ли сдали нервы! Он, во зло себе, выполз из окопа, достиг танка и, поднявшись в рост, бросил в грохочущее чудище связку гранат. И только успел это сделать, успел увидеть, как он содрогнулся, запылал пламенем, но успел дать гибельную очередь из пулемета.

По груди прошел жар, ноги, как подрезали косою, он услышал в боль. И со стоном упал на поле сражения, на пепелище, на свою могилу, раскинув руки крестом. Он еще слышал, как горячая кровь густо изливалась из тела, обильно смачивая землю. Но перевязать раны, не было сил. Без страха, без мук, пришло забытье. И воин Белым Лебедем отделился от земли и легко, по сладости и покою, полетел в загадочное созвездие Ориона, которое от века светило над его милою деревнею Пряхино. Сблизился со звездами, растворился в синеве, в вечности, где не бывает воскресения.

Наверное, все же жила на прощание радостная мысль ─ враг не прошел к Сталинграду!

Глава семнадцатая

ТАНКИ ИДУТ НА РАСПЯТЬЕ

I

На полуразрушенном вокзале в Сталинграде усердно раздувал пары заезженный, с латаными пробоинами, паровозик. Рывком выбрасывал из трубы дым, пахнущий мазутом и углем. Поезд-госпиталь под белым флагом с красным крестом отправлялся в Сибирь с минуты на минуту. Сестра милосердия неотступно следовала по перрону за начальником госпиталя Павлином Георгиевичем Булановым, благообразным старичком с добродушным лицом, умным и острым взглядом, и со слезами просила:

─ Товарищ полковник, возьмите еще раненую троицу. Привезли с поля битвы! Они истекли кровью. Им срочно необходима операция! Могут умереть. Проявите сострадание, пожалуйста!

─ Милочка, куда я их возьму? Посмотрите, что творится в каждом вагоне! Они переполнены! Раненые лежат в проходе, ─ неизменно отвечал он, приостанавливаясь, опираясь на трость, с рыцарским сочувствием рассматривая веснушчатое лицо девушки. ─ И документы не оформлены. Я не могу нарушить законный порядок. Или вы желаете, чтобы меня как преступника судил военный трибунал?

─ Куда теперь воинов? ─ не унималась сестра милосердия. ─ Оставить на перроне, под бомбы фашистских самолетов?

─ Везите в полевой госпиталь. И срочно! Не теряйте времени, милочка, если хотите сохранить им жизнь.

─ Не успеем, товарищ полковник! Он в станице; езды двадцать километров. Воины погибнут! Они бились с танками, и лежали там, где вокруг горели костры! Еще бы мгновение, и танки с крестами раздавили героев, мы еле успели стащить в траншею! И к вам, к поезду! Какие документы? У вас два сына на фронте. И вы им убийца! ─ не сдерживая слез, по боли выговорила сестра милосердия. ─ Если они умрут, так и будет! Посмотрите, совсем еще мальчики, им жить и жить.

Полковник Буланов остановился у носилок с раненым Башкиным, долго рассматривал его бледное, мертвенное лицо, пощупал пульс. Да, жизнь теплилась только с Божьего благословения.

Конец ознакомительного фрагмента.