Евгений Березняк - Пароль «Dum spiro…» Страница 19

В последний раз Калиновский таким образом подал свой голос в канун нового, 1945 года. Взлетел 135-метровый мост через горную, стремительную Скаву, по которому в сутки проходили десятки вражеских эшелонов. Диверсионные группы — и наши и польские — давно зарились на этот объект. Да орешек оказался крепким. Мост усиленно охранялся. Эхо дерзкой, удивительно удачной операции докатилось до нас, обрадовало. А потом снова появились слухи о гибели Калиновского.

В шестьдесят четвертом, когда мы (Ольга, Гроза и автор этих строк) впервые после войны оказались в Кракове, нас часто спрашивали, известно ли нам что-нибудь о знаменитом Калиновском. О нем в Польше писали, рассказывали как о национальном герое, но считали погибшим.

Мы, увы, тоже ничем не могли помочь польским друзьям.

Много лет и я ничего не знал о судьбе этого человека. Однажды раскрываю «Известия» от 31 октября 1970 года. Внимание привлекло заглавие статьи «Мосты Николая Казина». Читаю:

«Семеро приземлились в районе Кракова, в местных предгорьях Малых Бескид…» Это было 27 июля 1944 года.

В опаснейших диверсионных операциях отличился бывший балтийский моряк Николай Ильичев, узник Освенцима. Руководителем одной из групп был назначен русоволосый бородач младший лейтенант Николай, тоже бежавший из Освенцима».

Может, один из двух Николаев и был моим проводником в Бескиды?

И дальше:

«Кто вы, Калиновский?»

Так двадцать шесть лет спустя мы снова встретились.

Калиновским оказался… Николай Алексеевич Казин, сын рабочего, бывший шахтер, затем юрист.

В Польше его имя, подвиги обрастали новыми легендами, а он все эти годы жил в родном городе Кадиевке на Украине, строил, реконструировал угольные шахты.

О том, что его ищут (нашу группу после войны тоже долго разыскивали польские друзья), он сам узнал совершенно случайно из польской газеты «Жолнеж вольносьци» («Солдат свободы»).

Я написал Николаю Алексеевичу, напомнил ему о нашей встрече. Вскоре из Кадиевки пришел ответ.

«Радуюсь, — писал Николай Алексеевич, — что мы живы-здоровы и можем трудиться на благо Советской Родины… Вы говорите, что публикации о нашем отряде скромные. Я в этом не вижу обиды. Скромность — черта коммуниста. Многое из того, что было сделано отрядом в годы войны в тылу врага, ныне считается подвигом. Я же вижу во всем этом — скромный вклад патриотов моей Отчизны в дело разгрома фашизма».

И была еще одна встреча. На этот раз в Киеве, в Генеральном консульстве Польской Народной Республики, где группе советских разведчиков были вручены польские ордена и наградные знаки.

Вдруг слышу:

— Николай Казин — полковник Калиновский.

Нужно ли говорить, что через несколько минут мы уже сидели рядом. Вспомнили Бескиды, общих знакомых. Проговорили весь вечер, и мне открылась удивительная, героическая жизнь, точнее — не одна, а будто три жизни Николая Алексеевича Казина.

Родом он из-под Тулы. Начинал трудовую жизнь на шахтах Донбасса: ламповщиком, слесарем, откатчиком вагонеток. По комсомольской путевке поехал в Харьков на шестимесячные курсы юристов. Некоторое время был помощником следователя в Кадиевке. Шахтер стал чекистом. Накануне войны Николай Алексеевич работал в управлении НКВД Черновицкой области.

— Чего только не бывает, Евгений Степанович. В пятидесятом — я снова тогда трудился на шахте в Кадиевке — вызывают меня в городской военкомат. Явился, как требовала повестка, со всеми документами. Принял меня военком, подержал в руках военный билет, перечитал страницу за страницей.

— Так. Выходит, рядовой. Стрелок-автоматчик. А по моим данным — подполковник, заместитель командира корпуса. Как-то не вяжется. Что вы на это скажете, уважаемый Николай Алексеевич?

— Долгая, — говорю, — история, товарищ полковник.

— Ничего. Для этого и вызвал. Рассказывайте…

Казин действительно начинал войну в звании подполковника, заместителя командира корпуса по тылу. Однако война началась для него задолго до 22 июня. За какие-то шесть-семь лет бывший ламповщик стал ответственным работником — опытным чекистом.

— Я, — говорил он мне, — вышел на житейскую дорогу из страшной нужды, но с большим багажом отцовской мудрости. Умный был человек — на расстоянии лет это хорошо видно. Отправляя в Горловку (было это в двадцать шестом году), дал мне отец не золото, не серебро, а несколько советов: «Никакой работы не чурайся. Честное дело делай смело — заработанная копейка лучше краденого рубля. Власть у нас теперь народная: умного заметит, научит и поднимет. Ты же, сын, на любой должности помни: не место красит, а хорошие дела. И еще — всю жизнь учись: человек неученый, что топор неточеный. Врагов у нас немало. Стой за нашу власть твердо. Что бы ни случилось — знай: и один солдат в поле воин, если воюет с умом».

Пришло время — вспомнилась, крепко пригодилась отцовская наука. Научила быть рассудительным при любых обстоятельствах.

Я не сразу догадался, что Николай Алексеевич хотел этим сказать. Только позже, когда передо мной открылась вся его, полная драматизма, жизнь, понял: он умел работать самоотверженно. И каждое новое назначение, каждый крутой поворот, иногда и вниз, принимал не как насмешку, удар судьбы, а как суровый экзамен, из которого во что бы то ни стало надо выйти победителем.

Так было в Черновицкой области, где в канун вероломного нападения гитлеровской Германии на Советский Союз чекист Николай Казин вел свою тайную, а от этого еще более опасную (не тот враг, что впереди, а тот, что сзади) войну против резидентуры немецкой и румынской разведок, и в августе 41-го в районе Пирятина, где корпус, в котором подполковник Казин служил заместителем комкора по тылу, вел, отступая, тяжелые оборонительные бои. Рядом разорвалась мина… Николай Алексеевич очнулся в Лохвице, в немецком госпитале для военнопленных. Ему повезло. Среди медицинского персонала (тоже из военнопленных) нашлась знакомая. Вы́ходила. Вместе бежали. Пробились в Каменец-Подольский. Раны еще долго беспокоили. Только в 43-м удалось перейти линию фронта. Явился к своему бывшему начальству. Рассказал все, как было. И еще раз повезло. Поверили. Не только поверили, но сразу (как обрадовался он этому!) послали в самое пекло: снова оказался во вражеском тылу, но теперь уже командиром разведгруппы.

Группа разведчиков из пяти человек, конечно, не корпус, но, возглавив это маленькое подразделение, Казин доказал, что жестокие уроки войны не прошли для него даром. Он разыскал партизанский отряд, с которым давно была потеряна связь, передал партизанам рацию, взрывчатку. Спеша домой, на Большую землю, вряд ли догадывался, что не только блестяще выполнил задание, но сдал экзамен, может, самый важный за всю его нелегкую жизнь, — экзамен на «полковника Калиновского»…

Группу отбирали тщательно и готовили по тем временам долго — целых сорок дней. Тренировались в том же Голосеевском лесу, где проходила подготовку группа «Львов». Калиновский успел присмотреться к своим людям, изучить их характеры, возможности. Группа подобралась на славу. Заместитель Казина — Алексей Друмашко — опытный чекист; радистка Наталья Мельниченко (Наташа Киевская) в 1941—1942 годах воевала в партизанских отрядах на Сумщине, а потом еще два года не расставалась со своей рацией, делила хлеб, соль и смертельную опасность с белорусскими партизанами. Сотни радиограмм, воплощенных в суровый неземной язык шифровок, прошли через ее руки; Василия Ревуцкого называли «доктором подрывных наук».

Казин, хорошо помня горькую, выверенную на собственном опыте присказку отца: «Война людей ест, а кровью запивает», — приказал сам себе: «Я должен выполнить задание и во что бы то ни стало сохранить этих людей, которые стали для меня такими родными и близкими, словно частица моей плоти, ума и сердца».

Главное боевое задание группы Калиновского, кроме разведывательной работы, сводилось к одному короткому слову: мосты. Полковник Калиновский поставил, насколько мне известно, уникальный, никем не превзойденный рекорд, взорвав за несколько месяцев около сорока железнодорожных мостов, а среди них были и чрезвычайно важные в стратегическом плане. Семь советских разведчиков и сорок мостов — такова простая арифметика полковника Калиновского.

«Не силой, а умением» — вот когда снова вспомнилась отцовская наука. Идея Калиновского сводилась к тому, чтобы взрывать несколько мостов в разных местах, но в одном направлении. Этим он сразу убивал двух зайцев: восстановление движения на магистрали после «визита» людей Калиновского затягивалось вдвое (а тут все решали дни, часы) и одновременно возникало впечатление, что в этом районе действуют не отдельные диверсанты, а большое соединение — неуловимое, которому и счету нет…

О полковнике Калиновском много писалось в прессе послевоенной Польши. Я прочел а нем немало очерков, статей, исследований, считая, как и авторы этих работ, что героя давно уже нет в живых. А он не только выжил сам, но и выполнил приказ, который дал себе: сохранить всю доверенную ему группу. В интернациональном отряде Калиновского (было у него сначала шесть бойцов, а стало перед выходом из тыла 80) сражались с врагом плечом к плечу русские, украинцы, армяне, поляки. За время проведения всех диверсионных операций он потерял одного бойца — одну жизнь за сорок вражеских мостов (к слову, разведчик погиб, попав в засаду, только потому, что самовольно уклонился от разработанного командиром маршрута).