Валерий Горбань - И будем живы Страница 19

И вовремя. Впереди всей колонны, метрах в двухстах, ехал открытый, без тента, уазик. В нем, настороженно ощетинившись стволами, сидели трое, одетые в теплые непромокаемые куртки цвета снега с грязью и в черных лыжных шапочках. Лица их от ледяного встречного ветра закрывали такие же черные трикотажные маски, в прорезях которых сверкали белки внимательных напряженных глаз. Когда Мадина решила выйти к дороге, один из них уже вскинул автомат и стал разворачиваться, краем глаза заметив силуэт прячущегося за бетонным столбом человека.

Поравнявшись с женщиной, машина притормозила. В нижней прорези маски блеснули белые зубы, их обладатель игриво помахал рукой и крикнул:

— Эй красавица, зачем так опасно гуляешь?

Мадина опустила голову.

Не получив ответа, человек в машине, тем не менее, так же весело прокричал, перекрывая фырканье двигателя и грохот наползавшей колонны:

— Как тут у вас? Боевиков нет? Что молчишь? Не бойся, мы таких красивых не обижаем!

Мадина по-прежнему упорно не поднимала глаз. Во-первых, сказалась выработанная с детства привычка не пялить глаза на мужчин, особенно чужих. А во-вторых, неужели он думает, что ему здесь кто-то может радоваться, и кто-то будет с ним любезно разговаривать? После этих сумасшедших бомбежек и обстрелов? После того, как улицы города устелили сотни трупов?

— Нет у нас никаких боевиков. Здесь мирные все.

— Ой, смотри, красивая! — Уазик зарычал, и машина, вновь набирая дистанцию, отделявшую ее от колонны, пошла вперед.

Мадина продолжала стоять в нерешительности. Перебежать дорогу сейчас, или уже дождаться, пока пройдет вся техника, такая страшная, полная тяжелой угрозы?

Вообще-то, настоящей вражды к федералам она не испытывала. Помнила, как спокойно входили в город, прокатившись через центр в сторону железнодорожного вокзала, первые колонны. А потом началась бойня, и отчаявшиеся окровавленные люди в военной форме метались между каменными коробками, а их убивали, убивали, убивали… Может быть, это было и правильно, и справедливо. Мужчины в эти дни только и говорили о своих победах. Хвастались даже те, кто никакого участия в боях не принимал. Но, Мадина женским сердцем, сердцем матери не могла принять ту жестокость, которую проявляли победители. Особенно ей запомнился худенький рыжий мальчишка в солдатской форме, странно похожий на ее старшего — Алхазура. Наверное, ее сын будет так же выглядеть в восемнадцать лет. Ведь в армию берут с восемнадцати? Хотя, это в России. А как теперь будет у них, в Ичкерии?

Это было на их улице. В городе, после страшной стрельбы в центре, на несколько часов установилось затишье, и Мадина рискнула сходить через несколько домов к соседке. У той муж служил в национальной гвардии, можно было узнать новости: что происходит, и, самое главное — чего ждать дальше. А возвращаясь, она увидела этого рыжего. Его вели по улице двое увешанных оружием взрослых бородатых мужчин и поминутно били прикладами автоматов то в спину, то в затылок. Солдатик был раздет, в одной белой бязевой рубашке и разорванных брюках. Его короткие кирзовые сапоги с налипшими комьями грязи хлябали голенищами и норовили свалиться с ног. Он трясся от пронизывающего сырого холода. Но не от страха. На его лице было написано лишь злое упрямство, совсем как у Алхазура, когда ему не удавалось победить в очередной борцовской схватке с приятелями или двоюродными братьями. После одного из ударов, рыжий упал на колени и, повернувшись к тем, кто его бил, что-то прокричал. Должно быть, что-то злое и обидное. И тогда его ударили уже в лицо. У одного из мужчин в руке появился большой нож. Он наклонился к мальчишке… Мадину затрясло, и женщина, наклонив лицо, чтобы ничего не видеть, быстрым шагом пошла, почти побежала домой. Но, пройдя немного, не выдержала и обернулась. Тело рыжего, прогнувшись в спине и мелко подрагивая, лежало на асфальте животом вниз. Но его лицо, неестественно белое, завернутое, запрокинутое к плечу, смотрело почти что вверх, к небу. Из-под плеча на асфальт стремительно наплывала густая бурая лужа.

Мадина не помнила, как добралась домой. Она жила недалеко от центра Грозного, в уцелевшем пока квартале частных домов, у своего свекра. После смерти мужа, в месяц сгоревшего от рака позвоночника, она, по обычаю, осталась в его семье. У них было четверо детей, трое сыновей и девочка, все — погодки. Мадина была не только красива, но и замечательно по-женски здорова. И Аллах не давал пустовать ее чреву, к гордости мужа и на радость рано овдовевшему свекру, видевшему, как наполняется их дом. Свекор, строгий, молчаливый, жестко державший в жилистом кулаке всю семью, младшей снохой был доволен. Не показывая этого явно, он все же, в каких-то малозаметных, вроде бы и пустяковых, моментах отличал ее, вызывая легкую ревность старшей невестки — Хажар. Женское сердце чутко… У той тоже были дети, двое, мальчик и девочка. Но, после третьей беременности, закончившейся выкидышем, она уже не могла рожать. И утешала себя лишь тем, что все же успела подарить мужу наследника, крепкого бойкого мальчишку, ставшего старшим в очередном поколении большого и сильного рода. Несмотря на эти моменты, невестки ладили между собой. Особенно сблизились они после смерти мужа Мадины. Старший брат умершего, муж Хажар — Иса, известный всему городу своими золотыми руками автомеханик, заменил детям отца, обеспечивая и воспитывая их наравне со своими. А тетка стала для них второй матерью. Незадолго до смерти отца, старшему из погодков — Алхазуру исполнилось четыре года. Сейчас ему было шесть и осенью он должен был бы пойти в подготовительный класс… Как же он все-таки похож на этого убитого мальчишку. Неужели и его судьба — одеть военную форму и сгинуть в какой-нибудь резне?

Когда Мадина вернулась домой, у нее был такой вид, что, Хажар, снимавшая просохшее белье во дворе, чуть не выронила тазик из рук. Выслушав страшный сбивчивый рассказ невестки, она потемнела лицом и с тоской оглянулась на окно, из которого доносились детские голоса. Свекор, строгавший во дворе под навесом какую-то деревяшку, тоже все слышал. Он нашел среди инструментов, хранившихся в пристройке к дому, штыковую лопату. Затем, молча взял из тазика Хажар только что сложенную чистую простыню, позвал Ису и вместе с ним вышел на улицу.

Потом соседи рассказывали, что отец с сыном отнесли тело солдатика на небольшой пустырь за домами и похоронили в импровизированном саване. Старик даже прочитал над убитым короткую молитву. Кое-кому это очень не понравилось. Но никто не посмел сделать ему замечания. Зачем наживать вражду с человеком, у которого только родных братьев — шесть человек, и только в ближних ветвях рода больше мужчин, чем в иных полных тейпах.

А потом на город обрушилась настоящая война. Непрерывный стрекот стрельбы; грохот самолетов; жуткий вой и шелест в небе; взрывы, сливающиеся в один мощный ровный гул; постоянно дрожащий, как от землетрясения, и подпрыгивающий от близких попаданий дом.

Две невестки, обнимая детей, сидели в большом, занимавшем всю площадь под домом подвале, среди банок с консервами, и непрерывно молили Аллаха о том, чтобы он пощадил их, отвел беду. В какой-то момент, наиболее частая стрельба отдалилась от их дома. Чеченское ополчение и гвардейцы вновь смогли выбить часть федералов из центра к окраине, а остальных заблокировать в занятых ими районах. И тогда, по-прежнему молчаливый свекор вывел из гаража свои старенькие «Жигули». Он укрепил на дверце палку с белым полотенцем, и медленно, объезжая лежащие на улицах трупы, останавливаясь на каждый окрик любого человека с оружием, повез Мадину с детьми к ее родителям. Здесь, действительно, было безопасней. Этот район война почти не затронула. Мадина сначала не понимала, почему свекор не отвез сюда и вторую сноху. Лишь потом она осознала, что мудрый старик, многое повидавший в жизни, предвидел, что после первых неудач федералы обрушатся на Грозный с новой силой. И он специально разделил свою семью. Чтобы одна бомба или один снаряд не смогли уничтожить ее всю сразу.

Здесь, на окраине, было не только тише. Но и с едой получше. В подвалах оставалось еще немало зимних запасов. И практически все, живущие здесь, держали скотину. В том числе, и двоюродная сестра Мадины, ровесница и самая близкая подруга детства, жившая всего в пяти минутах ходьбы, за старым кладбищем. От нее-то, по удобной тропинке, соединявшей две параллельные улицы, и возвращалась Мадина с трехлитровой банкой молока в матерчатой сумке.

Сейчас эта огромная бронированная змея сползет с холма, втянется в улицы, и город вновь загрохочет, окутается дымом пожаров. И снова хлынет кровь. Как там родные? Когда друзья Исы пришли звать его в ополчение, он обратился за советом к отцу. Тот ответил коротко: «Война не рождает сыновей. Она их убивает. На тебе — твои дети и дети брата. А эта война — грязная, в ней нет справедливости.» И сын внял мудрому совету. Лишь бы ничего не случилось с Хажар и с детьми. Тогда никто и ничто не удержит Ису дома. Да отец в таком случае и удерживать не станет. Как все страшно!