Петр Андреев - Военные воспоминания Страница 19

Кусов левой рукой без шороха достал нож, переложил его в правую и, не размахиваясь, с выпадом всем телом вперед, ударил в левую часть груди конвоира, одновременно закрыв ему рот ладонью левой руки. Мешковатое тело первое мгновение как бы напружинилось для броска и тут же обмякло. Терять время было нельзя. Ремнем винтовки тело убитого привязали к стойкам фургона в том же положении, как он сидел раньше. Забрали винтовку, из карманов -краюху хлеба, кусок сала, завернутого в тряпку и четвертинку самогонки. С ремня сняли подсумок с патронами и выпрыгнули из кузова машины.

Кусов говорил потом, что он очень боялся, что кто-нибудь бросится влево по ходу машины и шофер, в зеркало заднего вида, обнаружит побег. Но все кончилось благополучно. Побег не заметили, а, в крайнем случае, теперь уже можно и оказать сопротивление - в руках была винтовка.

Надо было срочно догнать свою часть, но прийти без документов и винтовок было равнозначно самоубийству. С красноармейскими книжками еще можно было как-то выкрутиться, а за потерю оружия по законам военного времени грозил расстрел. Уже наступала ночь. Решили отдохнуть. Да и опасно идти по незнакомым местам без карты. Можно нарваться на засаду или на немецкий патруль. Не меньшую опасность представляли и населенные пункты. Теперь уже было известно, что там созданы полицейские дружины. И на месте тоже оставаться было нельзя. Прибыв на сборный пункт, немцы обнаружат побег, да еще с убийством конвоира и поднимут тревогу. Надо было как можно скорее уходить подальше от дороги.

Мы понимали, говорил Кусов, что немцам будет нелегко найти место, где мы покинули машину, да и ночь была на нашей стороне. Они не решатся ночью устроить погоню. На всякий случай мы отошли от дороги километров на пять и устроились на ночевку. Спали мало. Терзал голод и холод. Подмораживало, а костер разжечь нельзя, опасно, да и спичек не было. Но больше всего волновал вопрос, где взять винтовки?

Чуть забрезжил рассвет - отправились в путь. Решили в часть без винтовок не возвращаться. В первой, лежащей на нашем пути деревне, сказали, что их односельчанин, ездивший в город, рассказывал о разбитом немцами на переправе через речку отряде Красной армии. Это километрах в десяти от деревни на северо-восток. В деревне немцев не было.

К приходу немцев население относится по разному. Есть и такие, кто их ждет. На вопрос, что это, видно, бывшие кулаки, хозяин назвал несколько имен и охарактеризовал их как самых бедных во всей деревне. В некоторых названных семьях сыновья или братья были в армии.

Хозяева дома были на редкость добрыми. Накормили картошкой со свиным жиром и хлебом. Дали в дорогу краюху хлеба и кусок сала. Благословляли на подвиг. Старуха разрыдалась, да и старик не мог сдержать слезы. У них двое сыновей в армии и с июня месяца не было писем.

После сытного завтрака, шагалось легко. Километрах в пяти, как нас и ориентировали, вышли на маленькую окруженную лесом деревню. Решили зайти. После тщательного наблюдения прокрались огородами в один из домов. Немцев в деревне не было. Старик - хозяин дома, рассказал, что вездесущие ребята ходили на место боя и кое что принесли. В том числе и винтовки. Помог найти ребят и уговорил их обменять три трехлинейки на одну немецкую. Нашлись и патроны. Дальнейший путь был уже без приключений.

Путь в неизвестность (продолжение)

Дивизия использовала каждый нелетный для немецких самолетов час для движения вперед. Нелетные часы приходились на ночь, облачную, дождливую погоду или снегопад. Солдаты, да и командиры не знали направления движения и пунктов сосредоточения. Карт района движения в подразделениях не было. Вел колонну полковник Сиязов. Мы его иногда видели проезжающим вдоль колонны на белом коне в сопровождении дивизионных разведчиков. На его лице никогда не было ни тени уныния. Он всегда был строг и подтянут. И это вселяло в нас уверенность. Во всяком случае, никто, даже в самых трудных обстоятельствах не роптал, не высказывал недовольства или неверия в благополучный исход нашего дела.

Разведку пути вела дивизионная конная разведка во главе с командиром взвода лейтенантом Варопаевым. Варопаев был смелым и решительным человеком. Рослый, хорошо сложенный, всегда подтянутый, он обладал недюжинной силой и имел хорошую физическую подготовку. В совершенстве владел вольтижеровкой и клинком. Уже позже, на подходе к реке Упе, в Тульской области, когда на его пути выстроилась немецкая конная разведка - около 40 всадников, он, не задумываясь, повел свой отряд, уступавший противнику в численности вдвое, в сабельную атаку. И выиграл бой. Немцы дрогнули и повернули назад, оставив на поле боя около десятка убитых. После выхода из окружения Варопаев был награжден орденом Красного Знамени и отправлен на учебу в Военную академию.

А мы с вами, дорогой читатель, подошли к той самой переправе через реку на важном для немецких войск пути движения на восток и к так успешно закончившемуся для нас короткому бою. И теперь, через десятилетия прожитых лет, мне кажется, что этот бой сильно отразился на моральном состоянии бойцов. Мы после боя стали чувствовать себя сильнее, увереннее, поверили, что даже в кольце врага, даже при отсутствии продовольствия и минимуме боеприпасов мы представляем силу, способную себя защитить. После боя была оставлена мысль об уходе из части и формировании партизанского отряда, о чем подумывали некоторые солдаты.

Все дальнейшее движение проходило без каких-либо особых приключений. Но это был нечеловеческий труд всего личного состава. И особенно тяжело было солдатам. Их труд можно сравнивать только с трудом тех окруженческих лошадей. Днем и ночью, в мороз, дождь и снег, промокшие до нитки, грязные и голодные, они тащили на себе орудия, повозки и двуколки. Тащили солдаты, потому что лошади были не в силах тащить. А если случалось пройти по относительно сносной дороге, где оси пушек и повозок не сдвигали перед собой грязь, как бульдозерный нож, то солдаты отдыхали, а вернее спали на ходу, в самом буквальном смысле, выстроившись цепочкой и держась друг за друга.

Рассветало. Прошла еще одна ночь пути. День, предвещало, должен был быть солнечным. Это нас радовало. Двигаться становилось с каждым днем тяжелее. Маршрут пролегал по каким-то лесным, а скорее - болотным дорогам. Лошади от суточных переходов и без корма обессилели. И все чаще пушки, повозки и двуколки по непролазной грязи приходилось тащить солдатам. Но самое неприятное - это, когда ты постоянно находишься под моросящим осенним дождем и не можешь нигде укрыться, даже стать под дерево. И нет у тебя надежды, что где-то остановишься, очистишь от грязи одежду и обсушишься. Поэтому, когда проясняется небо, на душе у солдата становится веселее. Солнечный день - значит отдых. На день надо затаиться. Обнаружить себя нельзя. Во время таких остановок можно умыться, пособирать каких-то кореньев, чтобы «заморить червячка» и вволю выспаться. Мы так приспособились к обстановке, что спали и на ходу, и стоя, и под дождем и снегом, и в грязи, и на мерзлой земле. Голод и непосильный труд сделали нас какими-то безучастными. Не было слышно смеха, разговоров. Не было и агрессивности. Со стороны мы были, наверное, похожи на осенних мух, которые двигаются, но медленно и не создавая шума.

По колонне передали команду «Привал!». Рассредоточились по лесу. Сосновый бор. Место сухое, песчаное. Управленцы расседлали, а огневики и ездовые распрягли лошадей. Безлошадные в это время спали, устроившись под деревьями. Мы, имевшие лошадей, всегда им завидовали. Ехать в седлах мы не могли. Стоило сесть в седло, как тотчас же засыпал. А уснул, значит, упадешь с седла. А падаешь с седла обычно вниз головой. Так что это опасно. Но лошадь не бросишь, даже если она тебе и помеха. На марше ее надо все время вести в поводу, а на привале покормить и напоить. С водой легче, а вот корма нет. Его надо найти и заготовить. Нарвать сухой осоки и наломать сосновых или еловых ветвей. Других кормов не было.

Во второй половине дня поступила команда, зарыть в землю военное имущество. Оставить только оружие и боеприпасы. Личные документы, кроме комсомольских и партбилетов, сжечь. Это нас встревожило. Понимали, что обстановка усложнилась. И в то же время обрадовало. Легче стали повозки, а мы избавились от так мешавших на переходах противогазов. Каски были выброшены еще раньше.

Завершением одного из ночных переходов была дневка в лесу, недалеко от какой-то деревни. Кто-то из нашего взвода незаметно проник в деревню и похитил старую телячью шкуру, видно долгое время висевшую где-нибудь на чердаке. Шерсть ее была сильно попорчена молью, а сама шкура наполовину съедена мышами.

Мы завернули шкуру в плащ-палатку и, отойдя подальше от расположения подразделения, на костре из сушняка, чтобы не обнаружить себя дымом, опалили. Опалили, правда, плохо. Сделать это было очень трудно. Как только сунешь кусок шкуры в огонь, она тут же сворачивается в трубку шерстью вовнутрь. Обработанную таким образом шкуру разрезали на мелкие части и сварили. И должен вам сказать, что я до сих пор ничего вкуснее не едал. Несмотря на то, что ели мы ее все-таки с шерстью.