Граница проходит рядом(Рассказы и очерки) - Данилов Николай Илларионович Страница 19

— Я сбрею свою седую бороду, если завтра луна закроет солнце. А что ты сделаешь, парень, если так не будет?

— Будет, — ничего не обещая, сказал за друга Мерген.

— Но если не закроет, тогда чтоб вашей ноги здесь близко не было! — сердито сказал старик.

— Договорились, дедушка…

Берды-ага провел ночь в томительной бессоннице. Разбередил в нем русский пограничник старую рану, заныла она тупой непрерывной зубной болью, щемя сердце. Намеревался ведь он тогда срубить голову бойкому всаднику в выцветшей гимнастерке, но тот ловко развернул коня и их шашки скрестились. Легко отогнул красноармеец его руку и так яростно замахнулся, что Берды невольно съежился, думал конец. Ан нет, сильного удара у пограничника не получилось, словно раздумал, словно пожалел… И до чего же они между собой похожи, тот и этот, вчерашний гость. «Луна закроет солнце! — Берды-ага трижды звучно прищелкнул языком. — Вот додумался, шайтан!».

А светлый шайтан и его смуглый друг, как и обещали, появились у дома Джумаевых к полудню. В руках они держали закопченные осколки стекла.

— Через пять минут, дедушка, начнется затмение, — поздоровавшись, сказал Владислав и протянул старику стеклышко. — Через него хорошо наблюдать.

Берды-ага отмахнулся от пограничника, как от мухи, но остался стоять на месте. Без малого сутки он ждал этого момента, а пять минут подождет. Вышла Сона в темных очках. Сняла их, легким кивком поприветствовала гостей и встала рядом с дедом.

— И ты думаешь, что сейчас солнце закроется? — Берды-ага скосил глаза на внучку.

— Конечно, дедушка. Об этом по радио объявляли. В нашей республике будет частичное солнечное затмение.

— Никто воли аллаха наперед знать не может, — упорствовал старик, не желая брать всерьез чье-то предсказание. Он никак не мог уразуметь, что за подвох подстраивает ему неверующая в аллаха молодежь.

Вдруг небо чуточку посерело, словно туча крылом прикрыла краешек солнца.

— Началось! — объявил Мерген.

Берды-ага вскинул голову — в небе ни облачка, бездонная лазурь. А вокруг заметно серело. Словно по команде, истошно закричали ишаки, замычали коровы, залаяли и завыли собаки.

Старику сделалось не по себе. Он почувствовал легкую дрожь во всем теле. Что бы все это значило? Не конец ли свету? Но рядом стояли пограничники, Сона. Они весело разговаривали, издавали восторженные возгласы. Они все знали наперед, они ничего не боялись.

— Посмотрите, дедушка! — Сона поднесла к его глазам очки.

Не выдержал Берды-ага, взглянул и забыл обо всем на свете. Никакого подвоха не было: на красный диск солнца темным пятном серпа наползала бледная луна.

Не проронив ни слова, завороженным стоял старик, обеими руками вцепившись в очки. Ничего не нашелся сказать он и после, когда веселый беловолосый пограничник озорно спросил:

— Прислать, дедушка, парикмахера или сами бороду сбреете?

Не дернулся, не вздрогнул Берды-ага, когда Владислав положил на его плечо руку и снисходительно сказал:

— Ладно, дедушка. Учитывая вашу хроническую неграмотность, бороду трогать не будем…

— Но согласно договору, — добавил Мерген, — вы не запрещаете нам навещать ваш дом…

Приближалась осень. Заторопился Сапар-ага со свадьбой, на словах расщедрился:

— Чего, сосед, тянуть нам время? Давай скорее породнимся. Девушки с Йылгая глаз не сводят. Выбор товара большой. Но я верен своему слову. Да и Соне уже восемнадцать исполнилось. Пора птичку сажать в клетку. За калымом дело не встанет. Дам верблюдицу стельную, пять баранов…

Молча слушал соседа Берды-ага и, как от боли в животе, морщился.

— В наш сельмаг дорогие ковры текинские завезли, — верещал сосед, — во всю стену можно вешать. Хочешь в счет калыма куплю за восемьсот рублей?

Берды-ага пристально посмотрел на соседа и неожиданно предложил:

— Купи у меня ишака.

— Ишака?! — не понял его Сапар-ага, растерялся. Кто же сейчас ишаков продает? К какому делу их нынче пристроишь? У Йылгая есть мотоцикл с коляской, коль потребуется, автомашину приобрести можно…

А Берды-ага, не дождавшись ответа, не по-старчески, широко и бодро, зашагал к магазину.

На другой день все в селе знали, что скуповатый на деньги старик Джумаев купил самый дорогой ковер, за полторы тысячи. А кто-то распустил слухи о том, что приобрел его Берды-ага для внучки, потому что красавица Сона собирается выйти замуж за пограничника. Слухам верили и не верили, но на всякий случай молодежь стала исподволь готовиться к комсомольской свадьбе.

ОЧЕРКИ

Это было в Кушке…

оселок Моргуновка, что расположен в пяти километрах от Кушки, имеет любопытную историю. В конце прошлого столетия, когда южная граница почти не охранялась, царское правительство решило переселить сюда украинцев, прошедших службу в армии. Выбор пал на Волчанский уезд Харьковской губернии. Бывших служивых соблазнили необозримыми земельными просторами Туркмении, и они потянули за собой семьи.

На пустыре, близ речушки Кушка, за один год образовалось селение. Его назвали по имени генерала Куропаткина — Алексеевским. Переселенцам выделили земельные участки, за выкуп дали коней. А чтоб пограничный поселок не очень беспокоили чужеземцы, каждому двору выделили по берданке.

Украинские крестьяне трудиться умели, и вокруг селения заколосились пшеничные и ячменные поля, зазеленели бахчевые, зацвели сады, во дворах появились скот и птица. Вскоре к Кушке из Мары провели железную дорогу.

Вот с этого момента отчетливо и помнит себя Иван Моисеевич Чернявский.

…Двенадцатилетний мальчик, дрожа, шел навстречу пышной свите с хлебом и солью. Он два дня зубрил стихи, написанные учителем школы по случаю открытия дороги, и сейчас должен был прочитать их важным господам, русским и нерусским.

Напрасно переживали взрослые за Ванюшку. Он продекламировал стихи без запинки, громко, с выражением. Какой-то пожилой господин даже прослезился и протянул мальчику золотую монету со словами:

— Пусть тебе купят сапоги и картуз. Ты, дитя, достойный представитель молодого поколения, которое непреклонно будет стоять за нашу веру и царя-батюшку…

Плохим пророком оказался этот сентиментальный господин.

Прошли годы. Началась империалистическая война. Иван Чернявский ушел на фронт. Три года пробыв в окопах, он узнал настроение солдатских масс, по себе чувствовал как надоела людям война. Радостно встретил известие о свержении царя. Об Октябрьской революции услышал в госпитале. Первые декреты Советской власти дошли до глубины души. И хотя мужики из поселка Алексеевского недостатком земли не страдали, Ивану было известно, как жили другие крестьяне. А Декрет о мире? Это же здорово! Имя Ленина стало Чернявскому дорогим и близким.

Прибыв в поселок, фронтовик оказался в гуще событий, характерных для того времени. В Алексеевской организовались Советы. Шумели, волновались крестьяне на ежедневных сходках. Грамотного старшего унтер-офицера Чернявского избрали секретарем сельского Совета, а через месяц — председателем.

Завязалась связь крестьян с солдатами и рабочими дело. Представители солдатских и рабочих Советов часто навещали поселок, Чернявский бывал в гарнизоне крепости и у железнодорожников.

Кушкинский гарнизон по-прежнему возглавлял царский генерал Александр Павлович Востросаблин, перешедший на сторону Советской власти и снискавший уважение солдат. На месте остался и полковник царской армии инженер фон Шульц.

Шло время. В стране разгорелась гражданская война. Она до поры до времени не касалась Кушки. Но вот прибыл приказ, и почти весь пушкинский гарнизон выехал на помощь ташкентскому пролетариату.

А вскоре в Туркмению вторглись интервенты. И тут подняли головы контрреволюционеры и местные националисты. Летом восемнадцатого года пала Советская власть в Ашхабаде, белогвардейцы заняли Мерв. Кушка оказалась отрезанной.