Андрей Житков - Жизнь и смерть сержанта Шеломова Страница 2

— Помолчи, сопля, — незлобно бросил Горов и стукнул в одну из фанерных дверей. — Разрешите?

В комнате было сильно накурено. На столе валялись пустые консервные банки, корки хлеба, грязные ложки. Над столом вились мухи, наполняя комнату монотонным жужжанием. В углу около зашторенного окна лежал, уставившись в потолок, грузный, оплывший капитан и курил. Над кроватью на огромном гвозде висел автомат. Вошедших капитан будто и не заметил.

Горов кашлянул:

— Товарищ капитан, вы просили молодых привести.

— Не ори, не видишь, я мушиный хор слушаю, — капитан неловко повернулся на бок, сморщившись при этом от боли, и с любопытством посмотрел на молодых. — Фамилии?

Они назвались.

— Что, товарищи сержанты, повоевать захотелось? — подмигнул капитан.

— Мы сюда, товарищ капитан, не рвались, — ответил Вовка.

— А мне на ваше рвение наплевать! — Капитан завелся. — Придется повоевать под завязку. Полк каждый день обстреливают, иногда режут. Процентов тридцать-сорок выбивают. Живыми остаться — шансов мало, вы домой так и напишите, что, мол, не жди, мама, родного сына. — Капитан затушил окурок о спинку кровати и, повернувшись на спину, принялся разминать затекшие пальцы.

Горов уселся на стул и, вытянув из лежащей на столе пачки сигарету, закурил.

При последних словах замполита Митя почувствовал себя неуютно от родившегося где-то в спине холодка. Было видно, что Вовке и сержанту, попавшему с ними в один взвод, кажется, фамилия у него Кадчиков, тоже не по себе.

Неожиданно койка замполита заходила под его грузным телом. Он хохотал до слез, повторяя между приступами смеха:

— Испугались, чижики, испугались!

Наконец он немного успокоился, и прохрипел улыбающемуся Горову:

— Нет, ты видел, как у них рожи вытянулись? — Замполит перевел взгляд на них и уже другим, серьезным тоном сказал: — Вы, ребята, ничего не бойтесь, службу тащите. Домой напишите, что попали в тихое спокойное местечко в Кабуле. Обстрелов у нас последние два года не было. Гибнут больше по собственной дурости. Ребята у нас в батальоне дружные, боевые. Ну а если обижать будут, приходите ко мне. — Замполит потянулся к пачке сигарет и, сделав неловкое движение, сморщился от боли и застонал. Он махнул рукой, мол, уходите, и Горов вытолкал их за дверь.

Они отправились к палаточному городку.

— Ну и шуточки у нашего замполита, — сказал Вовка. — Я чуть в штаны со страху не наложил.

— Слушай, Горов, что это он все время от боли морщится? — спросил Митя.

— Полгода назад духи ему пару пуль зарядили, одна — в позвоночник, теперь у мужика ноги не работают, а списать все никак не могут — замены нет. Вот он и валяется на койке, дембеля ждет.

— Дедов у нас во взводе много? — почему-то шепотом спросил Кадчиков.

— Шестеро. Сам я осенью тоже дембель даю. Сами все увидите, что к чему. Главное — в обиду себя не давайте, держитесь вместе.

Палатка была пуста. Надраенные до блеска полы, аккуратно заправленные койки в два яруса — все говорило о том, что здесь до них кто-то здорово потрудился.

Горов велел им оставаться в палатке, а сам вышел. В нерешительности они переминались с ноги на ногу посреди сияющей чистотой палатки, боясь наследить.

Смуглая рука откинула полог, и на пороге показался высокий узбек с торчащими как иголки усиками, он был одет в новую ушитую «хэбэшку». Узбек изучающим взглядом смерил их с ног до головы, потом ткнул в Митю пальцем и сказал:

— Ты! Пошли со мной.

— Зачем? — удивленно спросил Митя, забыв, что таких вопросов в армии не задают.

— Э-э, сейчас узнаешь, — ответил узбек и бросил в рот шарик жевательной резинки.

Они прошли между рядами палаток и зашли в сколоченную из фанерных щитов и досок маленькую приземистую каптерку.

В темноте Митя, не сразу всех разглядел. Приведший его солдат сказал что-то, и сидевшие там засмеялись.

Один из них, маленький, наголо бритый, соскочил со стола и, обойдя Митю вокруг, неожиданно хлопнул его по плечу:

— Откуда родом, братан?

Митя ответил, чувствуя, как рубашка прилипает к спине.

— О, значит, земляки! — засмеялся лысый. Одной рукой он обнял Митю, а другой стал расстегивать пуговицы кителя.

— Ты чего? — спросил Митя, задерживая его руку.

— Ты пойми, дорогой чижик, мне скоро домой ехать, а парадки нет. Неужели не поделишься с земляком?

Митя перестал сопротивляться и только спросил:

— Ты откуда родом?

— Я? Из Чарджоу, — ответил парень, стаскивая с него китель.

— Так какой же ты земляк? — удивился Митя.

— А мы тут все земляки, братья, и должны помогать друг другу. Разве не так, мой дорогой чижик?

— Так, конечно, — ответил Митя, сглатывая слюну. Он разглядел в темноте незнакомые ухмыляющиеся лица, и ему стало страшно.

— Ну а раз так — снимай брюки, — сказал лысый.

Узбек, который привел его сюда, видимо, каптерщик, кинул взамен старую залатанную «хэбэшку», пахнущую бензином.

— Носи на здоровье!

Пока он натягивал на себя форму, к нему опять подошел лысый и протянул трубку, от которой исходил острый сладковатый запах.

— На, затянись ради дружбы.

— Я не курю, — попытался отказаться Митя.

— Давай, давай, не отказывайся, — сказал лысый, вкладывая ему в руку трубку.

Митя затянулся. Что-то острое разодрало горло, и он закашлялся. Раздался смех. Лысый забрал у него трубку и отдал кому-то в темноту.

— Сейчас сходишь на «пэхэдэ» за чаем и будешь свободен.

Митя увидел протянутые ему котелки. Он вспомнил, как его учили не позволять себя припахивать, а то, если один раз позволишь, всю службу потом будешь шуршать как пчелка, лучше один раз получить по морде, чем тащить службу за других, и Митя решительно мотнул головой: «Нет!» Острая боль прошла через нос, а спиной он почувствовал впивающееся дерево, — отлетая, Митя ударился о торчащие концы досок. Он быстро поднялся, вытирая ладонью кровь.

— Бегом за чаем! — скомандовал лысый, протягивая котелки.

И Митя побежал. Полевую кухню среди палаток он отыскал быстро и, откинув дрожащими руками крышку котла, начерпал полные котелки светло-желтой прозрачной жидкости.

Когда он вернулся в палатку, голова раскалывалась от боли, а к горлу подступала тошнота. На одной из кроватей сидел голый по пояс, черный от загара парень и курил, напротив него сидели Вовка с Кадниковым и что-то рассказывали. При его появлении они замолчали.

— Иди сюда, — поманил его пальцем парень. Он увидел разбитый нос и усмехнулся; — Что, уже схлопотал, сержант? А ты скажи, кто в этом виноват? Тебя любой поманит, а ты и пойдешь, как телок на веревочке. Горов! — крикнул парень.

Полог откинулся, и вошел Горов с сапожной щеткой в руке.

— Ты почему позволил с молодых парадки снять?

— Ты что, Фергана! Я их и оставил-то всего на секунду. Вернулся, а этого уже нет, — кивнул он на Митю.

— На секунду! — заворчал Фергана. — Чтоб впредь глаз не спускал! А теперь, молодежь, слушайте сюда, — он стряхнул пепел прямо на сияющий пол. — На чужих не работать. Выполнять приказы только своих. Если кто-то захочет вас припахать, пусть обращается ко мне. Так и говорите: «Обращайтесь к Фергане», а я посмотрю, давать или не давать. Если увижу, что пашете на чужих, морду набью!

Фергана взглянул на Митю:

— Скидывай поскорей эту рвань, пока вши на тебя не переползли. У тебя форма есть?

— Есть в вещмешке, новая.

— Вот и хорошо, а ботинки мы вам подберем, а то в сапогах все ноги испарите.

Фергана откинулся на подушку, показывая, что разговор окончен.

Горов отозвал их в дальний угол палатки и шепотом сообщил, что через полчаса они идут на заготовку обеда, а пока свободны.

Эти полчаса они просидели на краешке кровати, уставившись в вешалку с шинелями. Выходить из палатки никому не хотелось. В ней, охраняемые могучим храпом спящего Ферганы, они чувствовали себя в безопасности.

Столовая была огромной гофрированной крышей, положенной прямо на землю. В ней плавал зной, смешиваясь с запахами разносимого борща и каши; голоса гулко двоились, отражаясь от раскаленных скатов.

Сержанты получили на раздаче суп, кашу, компот, две буханки хлеба и, усевшись на скамью, стали ждать.

— Почему всего так мало? — поинтересовался Митя. — У нас во взводе человек тридцать, а получили мы на десятерых.

— А остальные поедят огурцов с грядок да сухпай, — ответил Горов, обливаясь потом от горячего компота. — Мужики ушли в сопровождение на Гардез и приедут только к ужину, а остальные сейчас будут, они что-то там бетонируют, на спортгородке. Кстати, после обеда пойдете вместе с ними.

В столовой слышалась ругань, металлический звон посуды, воздух загустел и стал липким, отчего Митя все чаще широко открывал рот, как рыба, выброшенная на берег. В бачок с компотом уже упало несколько капель пота, хотя он ежесекундно утирал рукавом лоб.