Герберт Крафт - Фронтовой дневник эсэсовца. «Мертвая голова» в бою Страница 2

Раздался пронзительный свисток и команда: «Приго­товиться к обеду!» Это означало: умыться, причесаться, почистить ногти. Когда я вышел на построение перед бараком, то увидел, что мои товарищи стоят у одной из групп дробильщиков камней и пытаются завязать с ними разговор. Но те продолжали работать дальше, даже не взглянув на них.

И вдруг раздался ужасный крик! Бегом прибежал де­журный унтерфюрер и начал кричать на моих товари­щей, которые с удивлением смотрели на него, не пони­мая, что произошло. Сначала упрямое поведение копа­ющихся в земле рабочих, а теперь крик выходящего из себя дежурного:

— Я рапорт на вас напишу! Вы все получите строжай­шее взыскание! Строжайше запрещено разговаривать с заключёнными! Быстро ваши фамилии!

Мы замерли, словно пораженные молнией. Заклю­чённые? Так это заключенные! Так поэтому у них такая своеобразная одежда, такое усердие в работе и молча­ние.

Столовая размещалась в самом большом бараке. Он был новым и имел ухоженный вид. Столы блестели чи­стотой. Но и здесь работали заключённые. После обеда они убирали за ротой посуду и чистили столы. От каждо­го стола на раздачу направлялось по человеку, они по­лучали по большой фарфоровой супнице, наполненной великолепным айнтопфом (Айнтопфэссен — (букваль­но: еда в одном горшке) — немецкое национальное блю­до, представляющее собой очень густой суп с мясом или копчёностями. — Прим. пер.). Всё блестело и свер­кало от чистоты. Еду готовили солдаты в поварской одежде, рабочими на кухне и здесь были заключённые в чистых робах.

За столом мы сидели с довольно-таки смешанным чувством. Мы приглушенно, но оживленно обсуждали историю с заключенными. В общем преобладало мне­ние, что для государства практично и полезно привле­кать заключённых к полезным работам. Но нам было неясно, отвозят ли их каждый вечер в тюрьму в Берлин или в Ораниенбург.

Мы видели этих людей с близкого расстояния и за­метили определенные различия: у разных заключённых на куртках были значки разных цветов. На груди разноц­ветных курток были нашиты треугольники красного, зе­леного, голубого или коричневого цветов. Только трое заключённых на кухне и в столовой носили известные полосатые костюмы заключённых.

После того как нас снова отвели в казарменное по­мещение, с нами провели первое занятие на тему: «По­ведение на территории военного городка, распорядок дня и поведение по отношению к заключённым». После того, как были проведены первые занятия, мы только узнали то что должны были знать еще до зачисления в добровольцы.

В непосредственной близости от огромного казар­менного комплекса находился отделенный от него толь­ко дорогой и относившийся больше не к Ораниенбургу, а к соседнему Заксенхаузену концентрационный лагерь. Как уже следовало из его названия, это был пересыль­ный лагерь. В нем содержались «элементы», которые могли помешать созданию Германского Рейха или мог­ли создавать для него опасность: уголовники, асоци­альные элементы и исследователи Библии. Концлаге­рем управляет комендатура СС, находящаяся на его территории, и осуществляет свою деятельность совер­шенно независимо от нашей части. Для охраны лагеря и заключённых, работающих вне его, иногда привлекают­ся расквартированные в наших казармах отряды СС. Непременной обязанностью в отношении заключённых является строгая изоляция и корректность. При выпол­нении задач по их охране ни в коем случае нельзя отно­ситься к ним по своему усмотрению. Трогать заключён­ных также строжайше запрещено, и это влечёт за собой строгое наказание. При нарушении заключённым уста­новленного порядка, о его номере и совершенном про­ступке представляется доклад в комендатуру лагеря. Она и принимает решение о наказании. Заключённые не имеют права приближаться к охране ближе, чем на пять метров, им также запрещено разговаривать с кем-либо, кроме заключенных в лагере, брать или переда­вать какие-либо предметы.

Оказывается, нас для этого сюда прислали? И это элитные войска, предназначенные для охраны Рейха? И я променял свою молодость для того, чтобы быть тю­ремщиком?

После занятия дело дошло до более или менее явных проявлений нежелания здесь оставаться. Нас обманули или, по крайней мере, не сказали о том, что мы будем охранять заключенных в концлагере. Настроение упало до нулевой точки. Мы просили объяснений, пытались на что-то надеяться. Естественно, всё это должно быть временным учреждением, так как для таких задач не нужны части с таким строгим отбором. Это определен­но вынужденное решение. Всё находится еще в стадии создания.

Остаток вечера был предоставлен нам. Мы могли осмотреть весь городок и познакомиться с ним. В тече­ние начальной подготовки, а она продолжалась три месяца, мы могли покидать расположение только в со­ставе подразделения для маршей и спортивных меро­приятий.

В распоряжении нашего австрийского батальона на­ходились четыре только что построенных барака. Они были выкрашены в зеленый цвет, а крыши их были по­крыты толем. Чистые окна в рамах, выкрашенных в бе­лый цвет, пропускали свет в просто обставленное поме­щение. Нас разместили в спальном зале лишь времен­но, позднее мы перешли в помещения, рассчитанные на

12 человек. Многое было временным, как все, находя­щееся в стадии создания. Кроме наших, здесь находи­лось еще 20 бараков, в которых жили солдаты, уже за­кончившие начальную подготовку. Они уже были члена­ми отрядов, в то время как мы должны были стать только кандидатами.

По другую сторону учебного плаца строились четыре казармы. Как говорили, позднее в них должен быть раз­мещен наш батальон. За исключением твердого шлако­вого покрытия плаца, в других местах под ногами у нас везде был песок. Местами он был настолько глубокий, что засыпался в ботинки и достигал до щиколоток.

Во время ознакомительной прогулки мы увидели, что наш лагерь с двух сторон окружен светлым сосновым лесом. А главная линейка обращена к широкой дороге, ведущей из Ораниенбурга мимо главных ворот. По ту сторону дороги — снова лес на светло-серой песчаной почве. И только до него простирался наш взгляд на «сво­боду». Мы повернули и пошли поперек плаца. Проходя здесь, мы старались не мешать ротам, выполняющим учебные задачи. Миновав зону бараков, мы оказались посреди широкой прочной дороги. Она была плотно укатана, и ее покрытие поблескивало слюдой. По дру­гой стороне дороги стояла стена, высотой почти три ме­тра, из почти белого кирпича. По ее верху была установ­лена колючая проволока. Через каждые сто метров в стене располагались четырехугольные сторожевые вышки с плоскими крышами, застекленным верхом для кругового обзора и прожекторами. С них внутрь лагеря были направлены пулеметы.

Пораженные, мы замерли. Это и был концентрацион­ный лагерь, о котором нам говорили. Может быть, в сво­ем незнании мы прошли настолько далеко, что уже на­ходимся на его территории? Зигфрид из Имста и Ру­дольф из Ландека, оба тирольцы, которым было больше двадцати, моего страха не разделяли: «Назад ты вый­дешь так же легко, как и зашел внутрь!» — с уверенно­стью заявили они. Однако, несмотря на это, мы некото­рое время не сходили с места. Проходивший мимо мо­лодой солдат, к которому мы обратились с нашими вопросами, только с непониманием на нас посмотрел. Потом мы пошли по дороге, пока не дошли до широких железных решетчатых ворот. Они были вмонтированы в массивную каменную башню, перекрывавшую их и пре­граждавшую путь к свободе. Наверху тоже были уста­новлены пулеметы и прожектора. На въезде стояли ча­совые в касках и с автоматами. С безопасного расстоя­ния мы попытались разглядеть, что происходит в лагере. Мы увидели такие же бараки, что и у нас. Мелкие жизне­радостные островки зелени смягчали строгость бара­ков. Светлые песчаные дорожки окаймляли декоратив­ные низкие изгороди, искусно сделанные из сосновых веток. Казалось, что в лагере совершенно нет обитате­лей. Можно было увидеть лишь нескольких заключен­ных, наводивших порядок и занимавшихся уборкой.

Когда мы уже хотели повернуть назад, то увидели вдалеке идущую к нам по дороге длинную колонну лю­дей. Первый отряд пел песню «Прекрасный Вестервальд». Как мы постепенно поняли, это была колонна за­ключённых из многих сотен человек, которую слева и справа сопровождали охранники. Они подошли к воро­там лагеря и повернули направо. По команде капо: «Шапки долой!» с военной точностью сорвали головные уборы. Для обозрения открылись выбритые до блеска черепа, блестящие от пота. Ворота поглотили заключен­ных, которые устремились внутрь лагеря и построились там. Стали подходить другие такие же и более крупные отряды, с песнями и без, некоторые относительно бо­дрые, другие, которых было гораздо больше, со следа­ми измождения на лицах. Это продолжалось около по­лучаса. Постоянно слышалась команда: «Шапки долой!» Шествие узников замыкала самая большая колонна. Их принуждённое пение было усталым и говорило о мучи­тельном прошедшем дне: «...И спросите вы, и спросите вы, где думы твои, где думы твои? Отвечу тогда я: «На ро­дине милой, на родине милой думы мои!»