Евгений Положий - Иловайск. Рассказы о настоящих людях (сборник) Страница 2

Грэг категорически отказывался принимать за аксиому отрицание отцом перспектив своего поколения и, как следствие, государства. Он смотрел на мир и цели своего существования совсем иными глазами: жил для себя и своей семьи, а не для страны, давно и успешно занимался бизнесом – держал фирму по установке систем безопасности. Все материальные трудности, на которые Грэг добровольно обрек себя, женившись и съехав от родителей на съемную квартиру, остались позади. Родители конечно же хотели, чтобы все случилось наоборот – «первым дело, первым делом самолеты…», но Грэг такие решения не обсуждал. Теперь, через десять лет, они с женой твердо стояли на ногах, жили в большой трехкомнатной квартире в новом доме с отличным видом на Днепр, дочка ходила в хорошую школу, и ничто, казалось, не могло омрачить их будущего. С отцом отношения складывались по-разному, наверное, как и у всех отцов и сыновей, но последние два-три года у тяжело болеющего старика появилось много свободного времени, и их разговоры стали более доверительными. Вот, оказалось, где зарыт секрет хороших отношений между людьми – под дубом дефицита времени в замкнутом сундуке, где хранятся слова, обращенные друг к другу. Однако теперь все перевернулось, и уже Грэг постоянно спешил, говорил по телефону, решал свои деловые вопросы, а отец терпеливо ждал. Как когда-то он, маленький мальчик, много лет тому назад, ждал внимания отца, с нетерпением прислушивался к шагам на лестнице вечнозеленого подъезда и звуку открывающегося замка. Но сейчас, за несколько месяцев, а может быть, и недель до смерти отца они стали наконец настоящими друзьями. «Ты пойми ключевой момент, сынок: вот мы с тобой сейчас спорим до пены у ртов, и ты правильно говоришь, что я – это прошлое, – говорил отец. – Но проблема ведь в ином: это спор не между прошлым, как ты считаешь, и будущим, нет. Проблема в том, что спор между тобою и мной – это спор между настоящим и настоящим. Настоящим, Гриша, а не будущим! Понимаешь этот тонкий момент? Вы не делаете для будущего ничего, а, значит, рано или поздно за это придется заплатить». Мать и жена во время бурных мужских дебатов пили кофе и обсуждали прически и платья, но Грэг знал, что они – на его стороне. Отец говорил, что будущее произрастает из прошлого и покоится на союзе с Россией, и там наше счастье, а Грэг считал, что прошлое пусть себе там и покоится с миром под звон патриархальных колоколов, а двигаться нужно в Европу. Он изъездил старушку от Дублина до Бухареста, помнил нищую, заброшенную Польшу 90-х, видел, как выросла экономически эта страна сейчас, и хотел, чтобы в Украине люди жили хотя бы так же. Отец, естественно, современной Польши не видел. Он ратовал за то, что помнил, за ту страну, где ему и его семье жилось комфортно, за то время, в котором он чувствовал себя хорошо. Он утверждал, что Россия никогда не сделает ничего плохого украинцам и за нее следует держаться покрепче, двумя руками: там газ, там нефть, там наши братья. «Нам нечего бояться, сынок, – говорил он. – Никто не посмеет столкнуть лбами два братских народа!» И этот спор до времени «Х» для обоих диспунтантов не имел правильного ответа ни для кого.

На Майдан Грэг не ходил. Сидел на диване, топал ногами, писал гневные реплики в Фейсбуке против Януковича, перезванивался с друзьями и родителями, но там, посреди зимы, пританцовывающим на маленькой площади, в палатках, себя не видел. В разгар противостояния позвонил брат жены из Владивостока и встревоженным голосом предложил помощь:

– Если надо, Гриша, приезжайте с Маринкой, поживите у нас, пока в Хохляндии всех бандеровцев не перевешают!

– Сейчас, Виталик, подожди, не клади трубку! Я окна фанерой прикрою, – разозлился Грэг. – Мы же с Маринкой, как ты правильно сказал, на русском языке говорим, так нам окна каждое утро фашисты бьют!

– И это в Днепропетровске! – удивился, не оценивший иронии, шурин. – Что же тогда в Киеве творится?

Марина с родным братом поссорилась на политической почве тут же, не отходя от телефона.

А через несколько дней на улице Институтской в центре Киева расстреляли Небесную сотню, и Янукович сбежал в Россию. Майдан победил. Но радости от победы не ощущалось. Плыли, поддерживаемые тысячами рук, по людскому морю на киевском Майдане гробы с мальчишками, застреленными снайперами, растекалась по Украине жалобная песня «Пливе кача», города и села многотысячными панихидами прощались со своими героями. Горе и горечь разлились по стране.

Когда Россия отжала Крым, Грэг заметался по квартире, не находя себе места. Маринка пыталась его успокоить, сводить в кино или отправить с дочерью на ролледром, но он никак не успокаивался: звонил друзьям, шарился по интернету, смотрел новости по телевизору.

– Ты что-то задумал? – тревожно спрашивала жена. – Признавайся.

Грэг не признавался.

– Папа, – позвонил он вечером воскресенья в день крымского референдума отцу. – Тебе не кажется, что пора идти Родину защищать? – Грэг не спрашивал разрешения, он искал совета.

– Нет, – ответил горячо отец. – Там же все договорено! Посмотри, за Крым никто не воюет, – и умер на следующий день. Но между ответом сыну и смертью старик успел сменить веру. Он отрекся от прошлого, разорвал его и выбросил в мусорное ведро вместе с потрепанным и никому не нужным, но тщательно хранящимся в столе билетом члена КПСС.

Матери Грэг пообещал, что не уйдет добровольцем в армию в ближайшие сорок дней – ради памяти об отце. Но он нашел, чем заняться: в городе организовывались патрули, мужчины стояли на блокпостах, дежурили в штабе формирующегося батальона «Днепр-1» – на востоке страны, на Донбассе уже вовсю бурлил сепаратизм. В городах и поселках Донецкой и Луганской областей над административными зданиями чуть ли не каждый день поднимались российские триколоры и флаги самопровозглашенных республик «дэнээр» и «элэнэр», в Славянске сидел Игорь Стрелков и вещал о неминуемой победе «русской весны», звучали призывы о создании «Новороссии». Под шумок начали грабить магазины, отбирать автомобили, похищать людей, которых потом находили мертвыми со следами пыток. Дело принимало совсем паскудный оборот.

Свое заявление добровольца Грэг отнес в военкомат в начале мая и месяц ждал, когда его вызовут повесткой. Периодически он звонил туда, и всякий раз разговор не складывался, у военкомов всегда находились причины не выдать ему военный билет. Свой первый, тот самый, который дают в шестнадцать лет, Грэг давно потерял – все проблемы с прохождением срочной службы в украинской армии давным-давно решились путем стандартной взятки с последующей записью «К прохождению военной службы не годен». И вот, надо же такому случиться, дивный парадокс – теперь он сам осаждал военкомат с требованием поставить себя на воинский учет. В военкомате на таких, как Грэг, смотрели косо, обвиняя в желании заработать денег в добровольческих батальонах и нежелании служить в рядах регулярной армии. Тут военкомов можно понять, их план мобилизации рушился на глазах. Грэг тоже злился. Но вся его злость на армейских бюрократов мгновенно перерастала в желание быстрее попасть в батальон, когда он видел уставшие глаза солдат на блокпостах, видел людей со сломанной психикой, которые возвращались из АТО, – равнодушных ко всему вояк в пыльной форме, которые приезжали под штаб в кузовах грузовиков вместе с «двухсотыми», запечатанными в черные целлофановые мешки.

– Я ухожу на войну, – наконец в середине лета сказал он матери.

Жена уже давно смирилась с грядущим отъездом. Она считала, что война – это такое решение, которое мужчина принимает сам.

– Сынок, – сказала мама, – всякая работа – опасна, на всякой работе могут убить. Эта работа просто немного опаснее, чем все твои предыдущие. Я всегда говорила отцу, что за независимость Украине еще придется повоевать. Не ему, так его детям. Он до самого последнего дня не верил. Ну, вот… Просто так ничего не дается людям.

Так что уходил Грэг легко. В штаб батальона, где бойцы с самого утра до глубокого вечера ждали отправки в зону АТО, приехали попрощаться двоюродные сестры, отправляющиеся через неделю работать на год в Германию – белокурые близняшки подарили классный немецкий нож; сосед порадовал новым бронечехлом, куда Грэг тут же перекинул свои бронеплиты, а под вечер приехала жена и привезла только что пришедшие под заказ американские берцы, такие, как он и хотел – водостойкие, с пластиковой подошвой, их можно не снимать пять дней, и ноги будут в порядке.

Теперь он был готов к войне на сто процентов. По крайней мере, он тогда так думал.

В шеренге на плацу на утренней поверке стояли практически все, с кем Грэг повышал свою воинскую квалификацию в учебном центре последние две недели. И если для него, много лет занимавшегося страйкболом, пробежать десять километров по лесу – привычное дело, то для многих добровольцев физические нагрузки стали серьезным испытанием. Но никуда не уехал и стоял в строю Бодя из Бердичева, сорокачетырехлетний инженер с больными коленями; стоял в строю и Слава Снежок – потому что из Снежного, – тридцатилетний учитель русского языка и литературы, оставивший дома под сепаратистами жену и двоих детей; стоял здесь и бывший вэвэшник из Днепропетровска, и бывший охранник из Пятихаток, стоял Виталик из Желтых Вод, тренер по боевому гопаку; много разных и интересных людей стояло в тот день в шеренгах бойцов «Днепра-1», «Самообороны» и «Правого сектора». Автомат, четыре магазина, разгрузка, каска – аптечку кто смог, тот купил сам – вот и все снаряжение бойца, не очень-то и много как для трехдневной командировки в зону боевых действий.