Виктор Николаев - Живый в Помощи(Записки афганца 1) Страница 2

Первоначальная молитва священника положила предел всему мирскому и суетному.

«Приидите, поклонимся Цареви нашему Богу…»Чинно, своим, порядком потекла служба Христу.«Приидите поклонимся и припадем Христу Цареви нашему Богу…»

Виктор осторожно подул на плоский уголек в кадиле.

«Приидите, поклонимся и припадем Самому Христу Цареви и Богу нашему…»

Уголь ровно отозвался на дуновение таинственными всполохами алого и желтого каления по всей поверхности. Осталось положить на уголек несколько зернышек ароматного афонского ладана, и кадило готово. Мистический дым этой малой жертвы Господу устремился через крестообразные отверстия кадильного куполка вверх, к сводам Казанского собора. Батюшка, не глядя на Виктора, благословил кадило, уверенный, что бравый «афганец» в нужном месте, и принял его в свою руку, ловко вдев указательный палец в кадильные кольца. Как и положено по чину, алтарник приложился к руке священника, которая уже раскачивала кадило, источавшее обильные клубы христианского фимиама и издававшее глуховатые металлические звуки медными цепочками.

И дым духовного сражения наполнил весь алтарь, когда отец Александр обошел Престол, с четырех сторон кадя первейшей храмовой святыне. Духи зла в виде остатков суетных мыслей и малодушных вздрагиваний чувств о мирском, житейском стремительно бежали прочь — в окна, двери, в подпол храма. И духи злобы поднебесной бежали дальше — в несчастные души десятков тысяч людей, которые жили в этой округе. И там в их сердцах, не огражденных крестом и верою, они присоединялись к уже угнездившемуся там прежде злу. И души томились недоумением: от чего же жизнь такая унылая, безпросветная, тягостная — дом и работа, дом и работа, дом и работа, и пьянка: одна радость, от которой тошно?

«Миром Господу помолимся!..»

Матери и бабушки, и дети окрестных жителей уже облачались в латы православной мольбы. Христово воинство выравнивало свои грозные ряды, собиралось духом и возглавляемое Пастырем присоединялось к могучим отрядам Небесных Сил. И шла, и шла молитва друг о друге, о близких и сродниках, о храме, о веси и граде, о Державе Российской, о всем мире.

И зло не выдерживало натиска, и выпрыгивало на миг из уюта черствых сердец близ живущих маловеров. И что-то простое — хорошее и доброе приходило на ум и сердце тех людей, им совершенно непонятное. Приходило то, что христиане зовут Надеждой. И пусть на мгновение их жизнь обретала смысл и ясность, чтобы пережить еще одну ночь (малую смерть) и воскреснуть для нового дня…

Виктор внимательно следил за ходом службы, чтобы не дай Бог, оказаться нерасторопным и нарушить благоговейный чин Успенской Всенощной. Все время он чувствовал на себе взгляд Божией Матери. Именно взгляд «Державной» поднимал дух Виктора горе, и внутренним взором он как бы обозревал Москву и всю Россию…

"…великого Господина нашего Патриарха Московского и всея Руси…»

И как бы видел тысячи и тысячи русских храмов, где в то же время единым духом и едиными устами могучей рекой благодати лилась православная служба, шла битва с мировым злом, битва с сатаной, битва с антихристом. И особенно ярко представлялся образ, читанный недавно в «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря», где преподобный Серафим Саровский свидетельствовал о молитвенных дымах по всему нашему Отечеству, восходящих к небу, к Богу.

После елеопомазания многие ушли. Виктор с сожалением думал об этом, глядя на опустевший на треть храм. Но самые мужественные, самые стойкие слушали в полутьме слова Царя-Воина, Царя-Пророка Давида: «Трепещите языцы, яко с нами Бог!»

Служба подходила к концу. Хор победно грянул:

«Взбра-а-а-а-анной Во-о-о-еводе по-о-о-беди-и-и-ительная…»

Мы победили. Отвоеван еще день мира и тишины, день любви и надежды. Молитва своим бравурным строем более всего напоминала Виктору какуюто древнюю солдатскую песнь из той, еще Царской России. И сейчас молитва звучала как марш на параде будущей победы Православной Отчизны при освобождении от чужебесия, от иноверного пленения.

Раньше Виктор мало думал о том, как живет Родина, главное, чтобы жила. Последние годы стал понимать, выжить можно только духовно победив тот страшный морок, который душит родную землю вот уже восемьдесят лет. И понял наконец: выжила Россия только потому, что каждый день остаток верных из года в год вставал на духовную брань:

Взбранной Воеводе победительная,яко избавльшеся от злых,благодарственная восписуемТи раби Твои, Богородице,но яко имущая державу непобедимую,от всяких нас бед свободи, да зовем Ти:радуйся, Невесто Неневестная.

Предчувствие матери

Все!!! Под ногами в проеме нижнего носового блистера пронеслась граница. Десяток вертолетов на бреющем, взвихрив за собой стаи шаров перекати-поля, разом, не сговариваясь, открыли победную пальбу из всех! видов оружия. Крики «Ура!», веера пыли, свист пуль, ракетные взрывы так перепугали ошалевших сусликов, змей и прочую местную фауну, что живность на всякий случай притворилась мертвой. Для этих мест за последние десятки лет самым громким звуком был громовой раскат перед редкой грозой.

Розовый рассветный край земли и неба стремительно золотел, утро переваливало в жаркий среднеазиатский день. Через несколько минут дружный строй вертолетов оказался на фоне поднявшегося над горизонтом диска жизни. Импровизированный хор орал:

"… Этот день Победы!…»

Провонявшие потом, с проступившими разводами соли на затасканных «камуфляжках», с прокопченными лицами мужики, как дети, обнимались от

безотчетной радости и бережно передавали по кругу фляжку со спиртом.

— Прощай, Афган! Прощай этот призрачный мир. Нам вернуться сюда больше не суждено. Мы уходим с Востока. Уходим. Через несколько часов по всей России разлетелись телеграммы, заставившие людей, смеясь и плача, перечитывать их десятки раз и твердить, как молитву, про себя: «Он в Союзе…»

Раннее-раннее летнее утро. Над речкой стелется сизый прохладный туман. Тихо. Так тихо, что даже слышен тяжкий и протяжный вздох коровы в хлеву. И в этой тишине и в этом покое матери снится странный сон. Будто ее скромный деревенский дом начала заливать вода. Поднимаясь все выше и выше, она отрезает все выходы из дома… И мать, заметавшись на кровати, вдруг увидела вынырнувшую из все увеличивающейся воды голову ребенка. Бросилась к дитю, схватила, прижала. Это оказался ее маленький сынок… И вода начала спадать, а стены оказались сухие, и в материнскую душу и в ее растревоженное сердце нахлынуло что-то долгожданно хорошее. Просыпаясь, она услышала голос: «Ну, вот и все, Люба, стихия для тебя закончилась!» А утром сельский почтальон, взволнованный фронтовик Егорыч, не постучавшись, ввалился в дом с телеграммой: «Я в Союзе. Поздравляю. Целую. Сын Виктор».

Витька был плотью от плоти военной косточки — пращурские гены. Со стороны отца прадед Виктора — Василий Кряжин был танкистом. Во время Курской битвы он командовал ротой «тридцатьчетверок». В момент атаки противника его экипаж расстрелял 8 танков тогдашних «духов», но его тоже подбили. «Тигры» шли так густо, что дедовский танк с пустым стволом и без правой гусеницы таранными ударами раздолбал еще трех «тигров», но «тридцатьчетверка» загорелась… В общей сложности своей ротой они сорвали атаку из 30 танков противника, пока не возобновилось наступление свежих наших сил. В живых остался тяжело раненый Кряжин и его наводчик. За этот подвиг прадеду присвоили звание Героя Советского Союза.

Дед матери — Григорий Астафьев был связистом, званием сержант. В конце апреля 1945 года их группе, состоящей из трех человек, было приказано восстановить прервавшуюся телефонную связь между Ставкой Жукова и бункером Гитлера, по которой маршал вел переговоры о немедленной капитуляции. Разрыв нашли, но в перестрелке двое связистов были убиты, а Григория Астафьева смертельно ранили — трижды в грудь и в голову. Единственно, на что ему хватило сил, это соединить разрыв провода зубами. Связь была восстановлена. Ток пошел через тело умирающего сержанта. Маршал Жуков спрашивал потом, почему прерывалась связь. Когда ему доложили обстоятельства ее восстановления, он тут же, оперевшись ногой на подножку машины, на своем планшете написал представление о награждении Григория Астафьева званием Героя Советского Союза, а его товарищей орденами Ленина. Посмертно.

Виктор учился в школе имени Героя Союза Астафьева и рос на улице его имени. В Восточном Казахстане это имя осеняло школы, многие улицы в местных городах и поселках. Имя Астафьева носил и крупный медный рудник в Усть-Таловке, в которой снимался знаменитый телесериал «Тени исчезают в полдень». Все это, конечно, вселяло в его душу не только гордость за своего героического предка, но и раннюю мальчишескую ответственность перед миром, перед Родиной за их покой и благоденствие.