Георгий Соколов - Нас ждет Севастополь Страница 2

Главстаршина взболтнул флягу.

— Пуста, — произнес он, сдвигая белесые, припудренные пылью брови.

Лейтенант вынул из кармана платок, вытер лицо, облизнул спекшиеся губы. Семененко протер рукавом свои серые, чуть навыкате глаза.

— Сейчас бы выкупаться, — вздохнул Глушецкий.

— Стемнеет — пойдем к берегу. А пока закурим, — проговорил Семененко и достал кисет.

Глушецкий закурил и выглянул из воронки. Дым рассеялся, и он увидел, как из окопов и многочисленных воронок стали вылезать матросы и солдаты. И вдруг в наступившей тишине раздался знакомый повелительный голос подполковника:

— Собирайся в последнюю контратаку! Надо подальше отогнать гадов! Вперед, друзья!

Глушецкий понял его замысел. Контратака должна отвлечь внимание противника от наблюдения за морем, помочь нашим кораблям подойти к берегу с меньшим риском.

«Но это будут, по всей видимости, последние корабли. Если я пойду в контратаку, то на корабль уже не попаду», — подумал лейтенант и вопросительно посмотрел на Семененко.

Главстаршина нехотя поднялся, сунул в карманы две гранаты.

— Треба так треба, — сказал он. — Нехай…

Глушецкий поднял с земли автомат и вещевой мешок.

— Последний бой на крымской земле, похоже. Может, и для нас последний, — сказал он. — Давай, Павло, попрощаемся на всякий случай.

Он хотел обнять Семененко, но тот отступил на шаг и глуховатым, но твердым голосом заявил:

— Неможно, товарищ лейтенант. То недобрая примета.

Глушецкий криво усмехнулся:

— А я и не знал, что ты суеверный.

— Обычай у моряков такой, — тоном оправдания сказал Семененко. — Вы же знаете. Прощаться, так в самый последний момент.

«Эх, Павло, — подумал Глушецкий. — Может быть, этот самый последний момент и наступил. Нам не на что больше надеяться».

Но вслух он не сказал того, о чем подумал, а только кивнул головой.

— Пошли к подполковнику.

Для контратаки собралось не менее тысячи человек. Среди них было много командиров. Подполковник распределил всех на группы, указал каждой направление, назначил командиров. Глушецкий не заметил ни одного знакомого командира из своей бригады. Это огорчило его, но не удивило. Бригада была сильно потрепана в июньских боях, фактически осталось одно управление бригады да несколько взводов.

Зато Семененко увидел знакомого и окликнул:

— Борис!

К нему подошел матрос в тельняшке, туго обтягивающей мощные плечи. В руках матроса чернел пистолет, из карманов торчали гранаты, на левом боку болталась финка. Мичманка лихо заломлена. Это был старшина Борис Мельник, чемпион Черноморского флота по французской борьбе.

— Чего ты тут? — спросил Семененко, обрадованно тряся его руку.

— Забыл, что ли, что на батарее служу.

— Запамятовал, — смущенно улыбнулся Семененко, — а чего не стреляете?

— Снаряды кончились.

— Взрывать батарею будете?

— Придется, — ответил Мельник. — Я сейчас вроде заградотряда, собираю людей в контратаку.

— А це шо за подполковник?

— Какой-то армеец… Боевой!

— Боевой, — согласился Семененко.

— Ну, бывай, — кивнул головой Мельник. — После поговорим, сейчас недосуг, скоро рванем.

— У тебя нема чего съестного? — смущенно спросил Семененко и кивнул в сторону Глушецкого. — А то мы с лейтенантом с утра голодные.

Мельник в задумчивости почесал пистолетом висок.

— Побудь на этом месте. Сейчас сбегаю, принесу.

Через несколько минут он принес банку мясных консервов и с десяток сухарей. Семененко сунул все это в вещевой мешок и закинул его за плечи.

— Спасибо, Борис, — весело проговорил он, — а то сам знаешь…

— Ну, до встречи… где-нибудь. Кстати, ты не забыл тропинку к берегу от нашей казармы? Помнишь, когда приезжал на тренировку, водил я тебя по этой тропке купаться? Вон она там, — указал он рукой. — Может, пригодится.

— Ага, припоминаю, — обрадованно произнес Семененко. — Ну, бувай здоров.

Под командой Глушецкого оказалось десять матросов. Его группа должна была наступать на военный городок. В ожидании команды Глушецкий молчаливо сидел на камне, глядя на море. «Не придут корабли, — думал он, — июльская ночь короткая, обернуться корабли не успеют».

Стало совсем темно, когда раздался сигнал атаки, и тотчас в Лагерную балку хлынула лавина матросов и солдат. Их не поддерживала артиллерия, ее не было у последних защитников Севастополя. Молчали и грозные орудия тридцать пятой батареи. Лишь кое-где одиноко тявкали станковые пулеметы. Измученные боями, грязные и голодные матросы и солдаты шли в контратаку молча. И что-то зловещее было в этом молчании и не менее грозное, чем в криках «ура» и «полундра». Ненависть к врагу так загустела, что криком это чувство не выразишь, выход ей мог дать только бой, кровавый и беспощадный.

Видимо, гитлеровцы почувствовали это. После первых рукопашных схваток они попятились, а потом побежали. Наши заняли правый берег Казачьей бухты, несколько километров дороги, ведущей в город. Сильное сопротивление оказали немцы в военном городке, но и оттуда их выбили. Немцы отступили к мысу Фиолент.

От Казачьей бухты до мыса Фиолент ночную тьму прорезали автоматные и пулеметные очереди. Во всех концах раздавались резкие хлопки гранат, вскипал рукопашный бой, слышались стоны и крики. Это была, пожалуй, одна из самых неукротимых контратак черноморцев.

Когда группа Глушецкого выскочила на дорогу за городком, немцы открыли ожесточенный артиллерийский огонь по всему мысу. Глушецкий оглянулся назад и вдруг почувствовал удар в голову. Он шагнул, зацепился за что-то ногой и упал. «Вот и все», — пронеслась мысль.

— Лейтенант! — встревоженно наклонился над ним Семененко. — Чуете меня?

Некоторое время Глушецкий лежал без движения, потом тяжело задышал и повернул голову.

— Эй! Есть тут поблизости санитары? — закричал Семененко. — Лейтенанта треба перевязать!

Откуда-то из-за кустов выскочил солдат с винтовкой.

— Давайте перевяжу, — сказал он.

Семененко по голосу определил, что это девушка. «Вот хорошо, что санинструктор оказался поблизости», — подумал он.

Девушка опустилась на колени, положила на дорогу винтовку и наклонилась над Глушецким:

— Куда ранило?

— Голова, — тихо ответил Глушецкий.

— Подержите раненого за плечи, — сказала девушка главстаршине.

Она достала из кармана бинт и забинтовала голову лейтенанта, потом отерла с его лица кровь. Держась за Семененко, Глушецкий встал на ноги, несколько раз глубоко вздохнул и нетвердо проговорил:

— Могу идти…

— Только идти вам к берегу, — заметил Семененко.

Глушецкий огляделся. Впереди шла ленивая перестрелка, и он догадался, что наши остановились и залегли. По мысу, району тридцать пятой батареи, маяку, по бухтам неистово била немецкая артиллерия. Лагерная балка тоже вся была в огне. «Отсекли нас от мыса, — подумал он. — Идти сейчас к берегу просто невозможно — добьют». Он сказал об этом Семененко.

— То так, — согласился главстаршина и вдруг вспомнил о тропинке из военного городка к берегу, о которой напомнил ему Борис Мельник.

Однако сомнительно, чтобы лейтенант ночью нашел эту тропинку.

— Вот шо, лейтенант, — подумав, предложил главстаршина, — идите вон в ту сторону, где пригорок. Там дожидайте меня. Дивчина нехай тоже туда идет. Я трохи помаячу тут, а под утро нам все равно придется отходить, бо силенок не хватит держаться. По тропке спустимся вниз.

Глушецкий отрицательно махнул рукой, наклонился и взял автомат.

— Надо туда, — сказал он, показывая в сторону, где залегли солдаты и матросы.

Он сделал несколько шагов по дороге и вдруг почувствовал такое головокружение, что чуть не упал. Семененко его поддержал и решительно заявил:

— Все, товарищ лейтенант. Давайте обратно. А ну, дивчина, веди лейтенанта!

Опираясь на плечо девушки, Глушецкий пошел к берегу. Семененко проводил их глазами и, сойдя с дороги, направился к мысу Фиолент, где шла стрельба.

Утром немцы бросили в бой танки и свежие войска. Моряки и солдаты были вынуждены отступить к тридцать пятой батарее. Опять весь мыс оказался под шквальным огнем артиллерии. Но и в этот день гитлеровцы не овладели Херсонесом.

Семененко, Глушецкий и девушка, которая перевязывала его ночью, под утро спустились по тропке к берегу. Подняв голову, Глушецкий увидел, что скалы высоко вознеслись над морем. Семененко нашел углубление в скале и предложил здесь располагаться. Пройдя дальше, он, к своему удивлению, увидел людей. Кто-то лязгнул затвором, и Семененко торопливо сказал:

— Свои, свои.

— Из какой части? — раздался резкий голос.

— Громовской бригады.