Сергей Михеенков - Заградотряд Страница 2

«Да, в гриву-душу, – подумал Мотовилов, – у бронебоя с его напарником горя меньше, чем у меня. Нанёс же лихой заместителя…» Он мгновенно вспомнил всё, что ему не нравилось в его заместителе: и то, как он фактически отменил его приказ на переправе, отдав распоряжение грузиться вначале первому взводу, а потом всем остальным, и то, как минуту назад начальственно и повелительно махнул ему смуглой ручкой, в нужный момент вынырнувшей из широкого рукава шинели, и такой же самоуверенный взгляд, и манеру влезать не в свои дела в самый напряжённый момент, как будто специально для того, чтобы показать, что и он в роте хозяин. Пришло время комиссара ставить на место. Он ухватил младшего политрука за ремень портупеи, притянул к себе, как подростка, которого пора бы хорошенько высечь, да нехорошо при посторонних, и сказал:

– Во-первых, младший политрук, в роте командир один. И этот командир не ты. Понял? Я хочу, чтобы ты это понял раз и навсегда. Во-вторых, займись своими делами. А в-третьих, мне наплевать на то, что тебе наговорили обо мне в штабе дивизии. Кто я, что я… И что ты доложишь им, мне всё равно. Рота выдвинута на отдельный рубеж с задачей удержать его до подхода основных сил полка. Задачу надо выполнить любой ценой. Ты думал об этом, товарищ младший политрук? Ценой может быть жизнь, любого из нас. Моя. Твоя. Вот этого профессора. Тракториста Брыкина. Лейтенанта Багирбекова. А кто мы с тобой, покажет бой. Ты, Бурман, в бою ещё не бывал. Так что советую тебе присматриваться к тем, кто уже нюхнул пороху, и вести себя хотя бы так же, как они. И голова будет целее, и в штаны не наложишь. Вот так. А сейчас, товарищ младший политрук, прошу вас заняться следующим: разыщите где хотите и как хотите старшину Ткаченко, отматерите его как следует, чтобы впредь от роты не отставал и успевал со своей кухней вовремя. Иначе переквалифицирую его на должность второго номера пулемёта «максим»! Так и передайте.

Старшина Ткаченко такой участи, конечно же, не заслуживал. «Ладно, – подумал Мотовилов, – пускай притираются эти два характера. Раз в один окоп попали».

– Но, товарищ старший…

– Выполняйте, Бурман. Я знаю вас как человека добросовестного. Давайте так на ближайшие дни и порешим: с этого часа берите на себя обязанность контролировать регулярное, согласно уставу, обеспечение личного состава роты горячей пищей и другими видами довольствия. Горячая каша в окопе и табак в солдатском кисете – тот же боеприпас. Вот это, между прочим, и есть – бить врага всеми имеющимися средствами.

Бурман, вытянувшись, стоял перед Мотовиловым. Когда ротный отпустил ремень его портупеи, младший политрук встряхнулся, как курица, счастливо выскочившая из-под крыльев и когтей коршуна, и сказал, уже спокойно глядя в лицо своему командиру:

– А с бойцами, товарищ старший лейтенант, постарайтесь разговаривать всё же корректно. Вот сейчас вы набросились на рядового Брыкина. А ведь он из первого состава дивизии. На фронт пошёл добровольно. Между прочим, лучший в колхозе комбайнёр.

Так вот почему бронебойщик Колышкин назвал этого землекопа комбайнёром. А Мотовилов почему-то запомнил, что Брыкин – тракторист. Тракторист, комбайнёр… Колхозник.

– …Стахановец, – продолжал, как будто читал передовицу, Бурман. – Висел, так сказать, на районной Доске почёта.

– Не знаю, где он, ваш передовик производства, до войны висел, но если ему Колышкин не вставит мозги туда, где они должны быть, немец развесит его кишки на ближайшей раките.

– И всё же, товарищ старший лейтенант, призываю вас, так сказать…

– А профессор Хаустов, – сменив тон на более спокойный, спросил Бурмана Мотовилов, – он по какой части профессор? По технической? Или так, по какой-нибудь эстетической?

– Хаустов как раз эстетику и преподавал. Талантливейший учёный. Масса публикаций! Гордость советской науки!

– Кгм! – кашлянул в кулак Мотовилов. – Как же мне эту фарфоровую вазу в бой посылать?

Бурман задумчиво пожал плечами.

– Эстетику? – вдруг заинтересовался Мотовилов. Он понял, что надо переключиться на что-нибудь второстепенное, чтобы поскорее избавиться от младшего политрука. Тот любил поговорить на отвлечённые темы. Чёрт с ним, ведь надо же и ему в чём-то уступить. Конфликт с заместителем сейчас ни к чему. А если ещё и тыл подтянет, то и спасибо политоргану.

– Да, представьте себе.

– Так это ж буржуазная наука!

– Ну что вы, Степан Фомич…

И в это время за рекой, в стороне дальней кромки леса полыхнуло, и раскатистый грохот разорвавшегося снаряда пронёсся по полю и накрыл всё пространство перед ними.

– Что это?

– Уже подошли?

– Немцы?

– Шальной. Если бы били прицельно, тут бы был. Прицельно он – как свёклу сажает.

– Тяжёлый. Не меньше «сотки».

– А вроде по звуку наш. И откуда он прилетел?

– Из Астрахани! – пошутил кто-то на левом фланге, и, как ни странно, окопы неурочному шутнику ответили смехом.

На правом же фланге замерли. Бойцы вытягивали головы, прислушивались, спрашивали друг друга о том, чего пока никто из них не мог знать. Некоторые, кто уже побывал в деле, спокойно надевали каски. Другие торопливо и деловито поправляли брустверы своих ячеек, маскировали их клоками травы и соломы.

– Эй, малый, количков, количков наторкай, – подсказывал студенту Петрову сосед по окопу, трясущимися пальцами подтягивая к подбородку пряжку ремешка, отчего просторная каска сразу скрыла часть его лица почти до переносицы. – Тогда маскировку не снесёт во время обстрела. Смекаешь?

– Понял, дядя Игнат. – И молодой ополченец кинулся к зарослям полыни, уже хорошенько прореженным бойцами первого взвода.

Там с порядочной охапкой уже бродил, беспокойно оглядываясь за реку, Хаустов. Казалось, удар первого снаряда не произвёл на него никакого впечатления. И Петров, до этого избегавший профессора, спросил его:

– Простите, Глеб Борисович, где это вы так научились отрывать окоп?

– На курсах.

– Вы были на военных курсах?

– Да, судьба не обошла.

– И что за курсы?

– Да вот такие же. – И профессор оглянулся в строну окопов.

Ответ профессора только озадачил Петрова. И он спросил снова:

– Когда же вы успели эти курсы окончить?

– Давно, Петров. Давно. Мне было, пожалуй, столько же, сколько нынче вам. Не думал, что это мне ещё пригодится. Пригодилось. Командир похвалил. Посмотрим, как оценит мои приготовления неприятель.

Петров внимательно наблюдал за профессором. Когда тот умолк, подумал: «Наговорил много, но о чём-то главном, как всегда, умолчал». Петров вспомнил лекции профессора Хаустова: мысль развивалась стремительно, выводы были парадоксальными и потому ошеломляющими, а потом, в конце, профессор, как бы между прочим, бросал какую-нибудь фразу, которую не все и улавливали, и именно она, брошенная как намёк на главное, была финалом, а значит, сутью. После лекции кто-нибудь из студентов подходил к профессору и заговаривал с ним на тему главного, но тот снисходительно улыбался и говорил, что точный ответ на вопрос можно найти у классика, например у Карла Маркса, том такой-то, страница такая-то…

Они наломали сухих будыльев полыни и бурьяна и пошли к своим окопам.

За рекой было тихо. Выдвинутое вперёд, к лесу, боевое охранение молчало. Никаких вестей от него не поступало.

Ротный и младший политрук стояли поодаль на чистом месте и о чём-то, не уступая друг другу, разговаривали.

– Командир нам попался уж больно строг, – заметил Брыкин и кивнул в поле своей ухоженной, как оловянная ложка, лопатой.

В ручищах Брыкина малая сапёрная смотрелась действительно как оловянная ложка. Лопата была разве что на пару миллиметров шире его ладоней. Взрыхлённую землю бывший комбайнёр обычно выбрасывал через бруствер руками. Так получалось быстрее и чище. А сам он, глядя на свой малоспособный инструмент, как на детскую игрушку, не раз говорил, что на ней только перепелиные яйца жарить, а не землю копать, и мечтал найти себе нормальную лопату и обрезать покороче черенок.

Хаустов спрыгнул в свой окоп. Брыкин, похоже, поджидал его, чтобы поговорить. Разговаривать с младшим сержантом, который хозяином засел в его просторном окопе, он не желал. Окоп он отрывал для себя, а теперь вот пришлось тесниться двоим, да ещё с человеком, прикреплённым к такой огроменной мортире. С винтовочкой он тут, за своим бруствером, как-нибудь, глядишь, и пересидел бы. А теперь – что? Все пули – сюда. Бронебоев, как говорят бывалые бойцы, немец в первую очередь выцеливает.

– Ничего. Строгий командир только дня нерадивого солдата – беда. А военное дело он знает. С таким воевать легче. Поверьте мне. Беда была бы, когда бы ротой, к примеру, Бурман командовал.

– А, этот… И то правда. Пущай уж лучше газеты читает. Его, говорят, ротный в тыл услал, картохи на кухне чистить. – И Брыкин посмотрел в сторону Екатериновки, как будто там, за полем, можно было разглядеть и ротную кухню, и младшего политрука.