Сергей Скрипник - Горная база Страница 2

«Так точно!»

«А тебе вернут звание капитана. Это будет справедливо — понизили тебя ни за что! — И он снова сменил тон на задушевный. И кивнул на племянника. — Выщелкивают их из учебок, как патроны из обоймы, одинаково блестящих, одного калибра. А что дальше? Не патрон посылает себя в цель, а стрелок. Вот ты и будь для него этим стрелком. Парень сыроват, но ты уж постарайся, не жалей мозолей. Ты человек известный. О тебе знает сегодня вся страна. Шутка ли, «Красная Звезда» написала. Еще вчера цензоры само слово Афганистан не пропускали в заметках, перестраховывались по приказу свыше, а сегодня, слава богу, мы поумнели, перестали озираться на мировое общественное мнение…»

Он бросил взгляд на орденские планки Дрепта, взглянул на часы и глубоко выдохнул, обдав обоих лейтенантов послевкусием дорогой выпивки.

«Мне к Тухаринову. А вам на встречу с его черножопым другом, — кивнул он на племянника, — Вас туда доставят, я распоряжусь. — Генерал вышел первым, остановившись в дверях. — Приказ о зачислении Аркадия в твою РДГ переводчиком из 797-ом разведцентра. Остальное в рабочем порядке. Ну, удачи!.. — Затем что-то вспомнил, подошел к племяннику, велев Дрепту подождать «в коридоре».

Мало что поняв из этой встречи, Дрепт ожидал своего нового подчиненного «в коридоре». От нечего делать рассматривал настенную агитацию. Наткнулся глазами на портреты членов политбюро. Да, действительно похожи эти Сусловы из одной деревни. Даже этот сусленыш, несмотря на молодость, с тем же удлиненным тощим лицом и неживыми глазами. Не «сыроватый» он, генерал, продолжал про себя несостоявшийся диалог Дрепт, а просто, как говорят здесь у нас, «блатной», так и ребята его в отряде встретят. Они таких навидались. Нужно досрочное звание капитана, дабы попасть в Академию, — к Дрепту.

Дрепт слыл удачливым, его группа, как заговоренная. За всю войну никаких потерь. В разведцентре шутили — «талисман Дрепт», «оберег Илья». Хотели в отряд многие, но им отказывали. Группа выкристаллизовалась — ни убавить, ни прибавить, ни заменить. А это дорогого стоит. И поневоле становишься суеверным. Чужак в команде, что женщина на корабле. Командование разведцентра это понимало. Его негласная позиция, Дрепт — неприкасаемый. Так было до недавних пор. Потом повалил в отряд мусор. Вроде этого Аркадия. Ребята до сих в себя прийти не могут от стыдобы.

Встреча «с черножопым другом» была назначена в дукане на окраине Кабула. Почему на окраине? Чтобы кто-то четвертый, — он ехал из провинции, — не заблудился в Кабуле. Пробирались к духану на том же «уазике», долго плутая похожими друг на друга узкими грязными улочками. Приглядывались к духанам, пытаясь увидеть каких-то белых птиц. «Может быть, голуби?» — спросил москвича водитель. «Не знаю, он сказал, сразу увидишь», — злился москвич, сверяясь с какими-то каракулями на клочке бумаги.

«Может быть, лебеди?» — предположил Дрепт. Над входом в дукан монотонно поскрипывала вывеска. Дрепт увидел ее издали, и соображал, где оторвал дуканщик этот чисто советский кич: белые лебеди в пруду, на берегу беседка с колоннами. Картинка была наклеена на крышку цинка от патронов. Так трогательно дуканщик откликнулся на злобу дня: милости просим, шурави! Очевидно, духанщик о судьбе ограниченного контингента знает больше его младшего офицерского состава: контингент здесь надолго. Разглядев лебедей, Аркадий оживился и протянул Дрепту для пожатия руку, которая против ожидания оказалась крепкой и мускулистой. И чувство тоски у Дрепта вдруг усилилось, он понял, что этот москвич Аркадий со своим генералом втюхивают ему какое-то фуфло, какую-то авантюру.

В ожидании афганского приятеля Аркадия они расположились за столиком. Москвич опасливо озирался на пеструю публику. Иллюзия пестроты достигалась за счет головных уборов сидящих — чалмы, тюбетейки, войлочные шапочки, каракулевые папахи и армейские кепи. Но никто не собирался выпрастывать из-под камиса «шмайсер» и по-голливудски поливать свинец веером. Народ в дукане, как в любой русской пивнушке, собирается расслабиться попить чайку, покурить чарса и потрындеть на ту же вечную тему «ты меня уважаешь?», но до драки не доходит. Но рафинированный выпускничок МГИМО нервничал так, что пальцы его заметно дрожали на расстегнутой кобуре, и Дрепт серьезно заметил:

«Старичок, ты смотри, там есть такая маленькая штучка. Называется спусковой крючок. Не нажми ее как бы случайно…»

«Что?» — не понял Аркадий.

«Пробьешь себе мочевой пузырь и ошпаришь ноги…»

Парень был явно не в себе, и Дрепт уже наблюдал его с цепким профессиональным любопытством. С ним придется выйти в рейд. Неделю-другую москвич перекантуется в гарнизоне, и особист загрузит его переводами перехваченных пакистанских депеш. Он успокоится и будет думать, что это и есть Афганская война, и даже надуется, полагая, что он часть ее привода — какие донесения проходят через его руки и благодаря ему обретают черты стратегических контрмер! — а снующие туда-сюда броня и вертушки, внезапно исчезающие из Лянгара и также внезапно появляющиеся в нем группы из двенадцати — шестнадацати человек и часто уже не в полном составе, это так, фон войны. Но так, собственно, для тебя, парень, и могло быть. Но для этого надо было устраиваться переводчиком в штаб, а не проситься в РДГ, где переводчики работают наравне со всеми, а в твоем звании еще и замещают командира. Но поздно пить боржоми. Будешь выплывать сам. Не выплывешь — ну и хрен с тобой! Парахоня поставит очередную «птичку» на стене сортира. Здоровенный мужик прапорщик Парахоня, хохол, в группе его звали Пароход, не мог иначе выразить своего презрения к «стажерам». Последнего из них, сержанта из Чирчикской учебки, сняли в горах Нуристана спасатели из вертушки. Группа возвращалась на базу, «забив» караван. Всю ночь, пока ребята сидели в засаде, стажер простоял на карнизе, влипнув спиной в отвесную скалу, боясь шевельнуться. Это случилось вдруг, он шел нормально, как все, и вдруг оцепенел — включилось сознание: перед ним зияла пропасть. Идущие за ним, не останавливаясь, обтекали его, как бревно. Замыкал, как всегда, охранение и шел с интервалом строго в пять минут снайпер Новаев. Никто в отряде не похвастает, что видел его когда-нибудь на маршруте с винтовкой на плече. Да и на бивуаке он, кажется, ухитрялся есть, пить, спать и справлять нужду с винтовочкой в руке. Управлялся сибиряк-охотник навскидку одинаково и с левой, и с правой руки, попадая с тридцати шагов в спичечный коробок. Было в этом, конечно, какое-то цирковое щегольство, но где вы видели настоящего мастера своего дела без артистического кувырка через голову с непременным оп-ля!

Поравнявшись на тропе с оцепеневшим стажером, Новаев находу что-то достал из кармана. Дрепт уже нагнал передовое охранение, взобравшееся на верхнюю точку, с которой отлично просматривалась окрестность. Ребята вертели головой на триста шестьдесят градусов, превратившись в живой радар, а второй снайпер казах Заурия наворачивал на ствол глушитель. И тоже вертел головой. Дрепт молча потянул у него СВД, и нашел в оптический прицел хвост отряда. Новаев скользил по карнизу вперед, не отрывая от камня ног и на секунду замирая, когда под ногой попадался «живой» камень, а стажер оставался в том же положении, только на месте рта белела полоска лейкопластыря. Если закричит, то беззвучно. В таком состоянии каталепсии на другое утро ребята отдирали его от скалы. «Пчелке» негде было сесть, и она трижды заходила над этим местом, рискуя задеть стену, к которой прилип стажер. Спасало то, что было безветренно, но все равно машину сносило, и парням надо было уложиться в тридцать-пятьдесят секунд. Из второй вертушки, в которой возвращалась на базу все остальные, все было хорошо видно. Но ребята отводили глаза от иллюминатора — им было досадно, где-то обязательно позлорадствуют: «У Дрепта…», «У дрептовцев…» Лишь Парахоня, не отводя от иллюминатора зло суженых глаз, сказал:

«Краще б ты его по-тихенько ножичоом, Новаев. Ридни поплакали и похоронили, як героя. А тепер до кинця життя будуть доглядаты его як фикус».

Вот и вся дань чужой человеческой беде. Брезгливая, презрительная, равнодушная. Так хорошо одетые горожане обходят алкашку, растянувшуюся на тротуаре. «Стажер» в группе не стал своим не потому, что потерял голову от страха; получи он пулю или подорвись на мине, он бы тоже не стал своим, хотя его не презирали бы и даже посочувствовали ему. Он не стал бы своим, потому что не прошел обкатку. Хорошо бегает не тот, кто хорошо бегает, а тот, кто прибегает к финишу.

Вертушка сделала разворот, и скала в иллюминаторе пошла вниз, уступив места заснеженной вершине. Прапорщик Парахоня украдкой взглянул на командира, не очень ли тот расстроен случившимся. Группа теряла репутацию заговоренной, дрептовцы переживали это, как пацаны, которых обманула первая девчонка. Но командир сосредоточенно подсчитывал в блокнотике изъятое из вьюков, а стажер для него потеря как бы запланированная. Дрепт их стал планировать после той злополучной публикации в «Красной Звезде».