Гюнтер Хофе - Заключительный аккорд Страница 2

Внизу, на земле, далеко впереди горел костёр. Пламя его было таким бледным, будто он вот-вот погаснет. Через несколько секунд сбоку от него показался и второй костёр. Польские партизаны действовали чётко.

Пилот, резко изменив курс, повёл самолёт прямо на огни, которые стали видны отчётливее.

— Ещё десять секунд!

Луч света от карманного фонарика упал на люк, створка открылась. В фюзеляж ворвался упругий поток ледяного воздуха.

— Осталось пять секунд!

Хельгерт первым подошёл к люку. Огней внизу уже не было видно. За своей спиной Фриц чувствовал учащённое дыхание Хейдемана. Последним надлежало прыгать Шнелингеру.

— Пошёл!

Хельгерт рванулся в темноту, в лицо ударил холодный воздух. Он почувствовал резкий рывок, — значит, парашют раскрылся. При скупом свете месяца Фриц умудрился увидеть шёлковый купол парашюта соседа. Правая рука инстинктивно нащупала и обхватила шейку приклада автомата. Шум моторов самолёта удалялся от него. Хельгерт невольно заскрежетал зубами: операция началась далеко не лучшим образом.

Сбоку от снежной равнины вырастала тёмная стена леса.

«Лес! — обожгла Фрица мысль. — А ведь он должен находиться по крайней мере двумя километрами: правее».

Сильный ветер сносил парашютистов на лес. Скорость снижения пять метров в секунду.

— Чёрт возьми! — выругался Фриц, но даже не услышал собственного голоса.

Он упал в снег, который оказался не особенно глубоким. Вскочив на ноги, начал гасить купол парашюта, забыв на время о своих товарищах.

Метрах в двухстах от него промелькнула чья-то тень. Это приземлился Григорьев.

— Пилот явно нервничал и сбился с курса, Фриц, — проговорил Юрий, подойдя к Хельгерту. — Сначала он влетел в зону огня собственных зениток, а затем сбросил нас чуть ли не на лес.

— Ты остальных наших видел?

— Видел. На деревьях.

Они направились к лесу и на опушке его натолкнулись на Хейлемана и Бендера.

— Шнелингера нет.

Замолчав, все жадно вслушивались в тишину ночи, но ничего не услышали.

— Он прыгал за мной, — заметил Бендер.

— Возможно, застрял где-нибудь на верхушке дерева? В голосе Хейдемана слышалась тревога.

Юрий, набрав в лёгкие побольше воздуху, несколько раз крикнул, подражая сойке. Потом ещё и ещё. Прислушался, по никакого ответа не получил. Лишь ветер шумел в кустарнике, наполовину занесённом снегом.

— Далеко его никак не могло отнести. Придётся прочесать окраину леса. — Хельгерт был спокоен. — В цепь, зрительной связи друг с другом не терять! — приказал он.

Со стороны шоссе послышался приглушённый шум машин. Он приближался с юго-запада, через несколько минут стал более отчётливым, а затем начал стихать и окончательно исчез в юго-восточном направлении. Там, километрах в двадцати от места приземления парашютистов, располагался штаб армейского корпуса, куда они и должны были попасть.

Григорьев ещё несколько раз прокричал сойкой, на условный сигнал разведчиков опять никто не откликнулся, сколько они ни прислушивались.

Значит, продолжать поиски, продолжать до тех пор, пока…

Вскоре Бендер обнаружил висящий на дереве парашют. Шнелингер без сознания лежал на земле. Левое бедро его пропорол острый обломок дерева толщиной с руку. Лоб был окровавлен. Лицо бледное, как у мертвеца; видимо, Шнелингер потерял много крови.

Случай довольно тяжёлый. Первым делом раненого нужно хорошо перевязать. Часы показывали два часа тридцать минут после полуночи…

— Ему необходима срочная врачебная помощь, в противном случае…

Григорьев потёр виски и лоб Шнелингера снегом.

Раненый пришёл в себя и медленно открыл глаза.

— Меня так закувыркало, что я, как ни старался, так и не смог стабилизироваться… — еле слышно прошептал он.

— Сделать носилки — и скорее на шоссе! — приказал Хельгерт.

Хейдеман срезал ножом несколько веток и, связав их стропами, соорудил импровизированные носилки.

Спустившись в большую лощину, разведчики пошли по её дну. На горизонте темнела зубчатая полоска хвойного леса. Ночь выдалась морозной, градусов до пятнадцати. Шли быстро. Временами к стеснённому дыханию разведчиков примешивались стоны раненого Шнелингера.

Метрах в трёхстах от шоссе, которое шло от Плонска к Насельску, Хельгерт остановил группу в небольшой выемке.

— Учитывая сложившуюся обстановку, будем пользоваться следующей легендой: на нас неожиданно напали партизаны, обстреляли из миномётов. Наш автомобиль разбит вдребезги. Раненого мы вынесли на руках. Всё остальное — как договорились ранее. Недалеко от штаба корпуса находится полевой госпиталь.

— А куда мы денем Шпелингера?

— Оставим в госпитале. Его нужно вылечить.

— Но как мы перенесём его через минное поле?

Несколько секунд все молчали, потом Бендер нарушил тишину.

— Приказ нужно выполнить! — решительным тоном заявил он.

Шоссе оказалось пустынным: ни машин, ни повозок. Разведчикам пришлось идти пешком и нести своего раненого товарища. Близился рассвет, когда они услышали шум машин. Видимо, шла колонна автомобилей.

— Будем надеяться, что они не проскочат мимо нас не остановившись, — заметил Хейдеман. — А может, нам лучше в кювете спрятаться?

— Опять прятаться, товарищ Хейдеман? — спросил Григорьев. И хотя ещё не совсем рассвело и рассмотреть выражение его лица было невозможно, но по одному тому, как были сказаны эти слова, угадывалось, что Григорьев усмехается.

Хейдеман посигналив карманным фонариком, размахивая рукой, в которой держал его, словно боясь, что в него могут стрелять.

Через минуту послышался скрежет тормозов, а затем хлопнула дверца остановившейся машины.

— Халло, камараден! — громко крикнул Хейдеман. — Здесь солдаты войск СС! — Фонарик он держал высоко над головой.

— Поднимите руки и подойдите ко мне вы один! — громко, чтобы перекричать шум мотора, произнёс кто-то.

На фигуре Хейдемана скрестились лучи двух фонариков, ослепили его, Хейдеман весь напрягся, взял себя в руки.

«Кто знает, не нажмёт ли гитлеровец, который приказал подойти поближе, на спусковой крючок… Сколько мужества нужно иметь, чтобы побороть собственный страх! А жить так хочется…» Хейдеман поднял руки и решительным шагом направился к машине. Автомат он оставил в положении «на грудь», чтобы можно было в любой момент открыть огонь.

— Унтерштурмфюрер Хайде, из группы особого назначения Второй армии! — отрапортовал он.

Дула направленных на него автоматов отвели в сторону.

Вперёд вышел какой-то майор и спросил:

— Сколько человек в вашей группе?

— Кроме меня гауптштурмфюрер Хельман и трое солдат. Один из них тяжело ранен.

— Где они? — недоверчиво спросил другой голос.

— Там, где только что стоял я.

— Так, так…

— Раненого необходимо немедленно отправить в лазарет!

У Хейдемана отобрали автомат и пистолет, приказали идти вперёд и показывать. Он чувствовал, что его держат на прицеле.

— В районе бесчинствуют партизаны, поэтому приходится прибегать к особым мерам предосторожности, унтерштурмфюрер.

— Кому вы это объясняете, чёрт возьми!

Спустя полчаса Шнелингер уже лежал, укутанный в одеяло, в кузове грузовика на ящиках с боеприпасами. Лежать на них было неудобно, углы ящиков причиняли раненому сильную боль. Шнелингеру показалось, что прошла целая вечность, прежде чем машина, в которой его везли, остановилась перед бараком с красным крестом.

«По всей вероятности, Шнелингера, как обершарфюрера СС, оставят здесь, — подумал Руди Бендер. — Однако другого выхода у нас нет. Он должен выдержать. Он горняк, и будем надеяться на его выносливость».

Капитан медицинской службы доктор Гана Гейнц Цибарт явно тянул время.

«И нужно же, чтобы этого раненого обершарфюрера, нуждающегося в срочной операции, и вдобавок ко всему эсэсовца, принесли сюда перед самым завтраком! — недовольно поморщился доктор. — Сначала им могли бы заняться сами санитары. Занесли бы в книгу раненых его фамилию, звание, из какой он части, охарактеризовали бы ранение, спросили бы, когда и куда был ранен раньше…»

Яйца оказались сварены всмятку, мёд отливал золотом, белый хлеб — свежей свежего. И откуда только ухитряются доставать такие вкусные вещи на шестом году войны? А ведь он, капитан, за подобные деликатесы платит денщику по ценам мирного времени, и ни на грош больше. Если денщик не хочет попасть в санроту, которые довольно часто бросают на фронт, в самое пекло, пусть и впредь так же действует.

В дверь дважды постучали. На пороге стоял широкоплечий гауптштурмфюрер.

— Разрешите? Я Хельгерт. Ваши люди сказали мне, что вы очень заняты. Вот я и решил полюбопытствовать, чем вы тут занимаетесь.