Константин Кудиевский - Песня синих морей (Роман-легенда) Страница 2

Ослепленный солнцем городок прятался в тени садов и вымытых переулков. Над ним плыли белые облака. А за рекой Раскопанкой, что осторожно и застенчиво подкрадывается у окраины Стожарска к морю, зацветала в низинах буйная, хмельная черемуха.

Глава 1. ПОЕЗДА И СЧАСТЬЕ

Для человека, мечтающего о близком счастье, расписание поездов всегда неудобно… Скорый Москва — Мурманск отправлялся в час ночи, и Сергей Топольков не знал, чем заполнить остаток дня.

В Москве Сергей был впервые. Но сейчас ему не хотелось осматривать город. Мысли торопились в Заполярье, в моря, на которых предстояло служить. Интересно, какой он — Северный флот? Ну, корабли — такие же, как везде: — эсминцы, крейсеры, сторожевики. Но ведь флот — не только корабли. Это и берега, и порты, и люди.

Он попытался вспомнить все, что читал о Севере… Tеплое течение Гольфстрим. Магнитные бури. Полярное сияние в долгую арктическую ночь… А в памяти, мешая воображению, возникали обрывистые громады Феолента и Ай-Тодора, тихие сонные улочки Балаклавы, толпы гуляющих на бульварах Севастополя. Черное море за эти годы стало знакомым, обжитым и привычным.

Нет, Сергей не жалел о Черноморье. Он сам попросился на Север. И сейчас лишь досадовал, что путь впереди еще слишком долгий, а поезд уйдет бог весть когда. Посмотрел на часы и поморщился: стрелка словно замерла на шести.

Медленно уходил от площади, окаймленной тремя вокзалами. Не привыкнув еще к офицерской форме, к лейтенантским погонам и золотым нашивкам на рукавах, поспешно приветствовал всех военных, даже младших по званию. Вслед ему оглядывались, улыбаясь, полковники. Но Сергей не замечал этих улыбок. Он думал все о том же: о неизвестных морях, о вспышках далеких маяков, о мачтах, рассекающих ветер.

Вышел на широкую магистраль и остановился, оглушенный потоком автомашин. Догадался: Садовое кольцо. Несколько минут раздумывал: куда же идти? Потом махнул рукой: «Пойду за течением. Куда-нибудь да вынесет же?»

Июньское солнце опускалось за московские крыши. В сухом воздухе серебрились провода. А в боковые переулки, узкие и высокие, уже вползали предвечерние тени, выгоняя в небо юрких стрижей. Но город, казалось, не чувствовал спокойной усталости вечера. Улица текла шумная, стоголосая, текла, не умолкая ни на миг, наполненная до краев людским гомоном, шуршанием шин, повизгиванием тормозов и хрипловатой торопливостью моторов.

Лишь иногда этот плотный поток вдруг замирал на перекрестке, упершись в красный кулак светофора. Улицу опасливо переползал трамвай. Разгоряченные машины нетерпеливо подрагивали, с досадой косясь на светофор. Потом, в какой-то миг, опережая зеленый проблеск, вновь срывались с мест и, обгоняя друг друга, неслись сломя голову, подминая под колеса податливую теплынь асфальта.

У Самотечной площади Топольков сел в троллейбус. Девушка-кондуктор, принимая деньги, равнодушно-привычно спросила:

— Куда?

Сергей пожал плечами. Тогда девушка окинула взглядом лейтенанта и, решив за него, оторвала билет.

— До парка Горького, — уточнила она.

В парке было тихо, почти дремотно. Приглушенные расстоянием, звуки города затихали и затем исчезали вовсе в густом сплетении зелени. Над гранитом набережной струился зной. Он сливался вдали в прозрачную дымку, в которой синели нависшие над рекой громады деревьев. Почему-то думалось, что там, за этими деревьями, уже начинаются просторные окоемы — с травянистыми поймами, дозревающими полями, сумеречной прохладой лесов. Где-то в этих окоемах призывно кричали паровозы.

Топольков снова вспомнил о поезде, вздохнул. На севере, у этой же земли, на которой он стоит, под этим же небом, плещется сейчас полярное море. И какой-то корабль уже ждет, обязательно ждет его, лейтенанта Тополькова. Обводы корабля плавно изогнуты, устремлены вперед, рубки и трубы, сглаженные встречными ветрами, слегка откинуты к низкой корме, тонкие стволы орудий настороженно смотрят в морскую даль. Имя у корабля звучное, влекущее… «Гремящий»! Или «Неугомонный»! Или «Стремительный»!

А в стеклах иллюминаторов и дальномеров отражается штилевая вода и почему-то кажется, что корабль — голубоглазый.

Причалы пахнут мазутом, водорослями и холодной сталью. Волна накатывается на берег лениво и сонно…

Но вот спокойствие гавани разбужено колоколами громкого боя. На мачтах взметаны под крестовины рей сигнальные флаги… И вмиг забыты шумные берега с их радостями и печалями, условный уют военведовских квартир, праздники, встречи, письма — полученные и ненаписанные. Вся жизнь моряков — их служба и быт, знания и опыт, надежды и огорчения — воплощена с этой минуты в одном: в приказе флагмана.

Сняты чехлы и отданы швартовы. Застоявшийся пар врывается в сопла турбин. В зевах вентиляторов нарастает рев. Ожили стрелки приборов — корабль набирает ход. Поднятые им волны отбрасывают к обочинам фарватера буи ограждения. Буи проносятся вдоль бортов и потом еще долго кланяются вслед кораблю — почтительно и заискивающе.

Впереди — море. Звонкая и тревожная Атлантика! Простор, не имеющий ни начала, ни конца. В нем теряются тесные материки, робко прижимаясь друг к другу. Над ним рождаются и умирают, состарившись, облака. Из него поднимается солнце и, совершив свой долгий путь,_ обессиленное, снова опускается в эту зыбкую бескрайность, так и не достигнув желанных берегов… Вселенная — бесконечна. Но в море ночном хватает места всем ее отраженным созвездиям.

Атлантика — мирные дороги и поле грозных сражений. Сколько судов — испанских, португальских, английских — погребено в ее пучинах! Вековые пласты ила служат им смертным ложем, и придонные течения шевелят вместе с водорослями их нарядные, пестрые штандарты. Вслед за Колумбом, пересекшим ее просторы, подняли паруса жестокие, алчные люди. Навстречу каравеллам, везущим к берегам Европы золото Южной Америки и алмазы Индии, выходили эскадры пиратов. Кипела вода от ядер, трещали бор-ты кораблей, свалившихся на абордаж, и на реях мачт, вместо парусов, качались тела побежденных.

Ее глубины поглотили «Непобедимую армаду», гибель которой возвеличила славу Британии. Но прошел век, и адмирал Рюйтер во имя Нидерландской короны окрасил воды Атлантики кровью тысяч английских моряков. Затем, позже, у мыса Трафальгар французы заплатили за безумство своего императора флотом и жизнью сотен своих сыновей. И все это ради того, чтобы решить, в Лондоне или Париже будут храниться богатства, награбленные в заморских странах, и флаг какой великой державы будет развеваться над скалистым Гибралтаром или знойной Анголой.

Века изменили облик земли. На смену парусам появились турбины и моторы, и теперь не каравеллы и крылатые бригантины бороздят океан, а тысячетонные линкоры и авианосцы. Таинственный мрак глубин иссечен винтами подводных лодок, а заоблачная тишина неба распорота ревом реактивных бомбардировщиков. Но не изменилась алчность собственников — она лишь возросла, стала ненасытнее и омерзительнее. Корсары наших времен живут законами пауков, которые, убивают даже тогда, когда сыты. Жажда власти превратила их в маниаков, подобно тому, как жажда ощущений превращает человека в наркомана.

Эта алчность приводила интервентов к берегам его, Сергея Тополькова, родины. Их было много — поработителей. Но конец у всех оказался один: обломки их судов до сих пор выбрасывают ветры на мирные русские берега… И потому что эскадры собственников все еще бродят на мглистых окраинах морей, он, Сергей Топольков, поднялся на мостик боевого корабля, зорко всматривается в синие горизонты границ.

Он молод, но он уже воин. В наследство ему достались флотоводческая слава Ушакова и Нахимова, светлое сердце матросов революции, солдатская зрелость героев битвы на Волге. А его знания — великое искусство мореплавания, накопленное разумом и опытом многих поколений моряков. Хитроватые морские узлы, которые, быть может, придумали еще матросы Магеллана; математический талант голландца Кремера, известного людям под именем Меркатора, — это он рассчитал путевую карту, лежащую сейчас на штурманском столе; догадливость английского капитана Сомнера, научившего моряков определять координаты судна по солнцу и звездам; творческая дерзость русских инженеров, создавших совершенные корабли, — все это собрано воедино в нем, лейтенанте Тополькове! А на гафеле распрямил ветер флаг его флота — бело-синий простор, красную звезду, серп и молот.

Море — подвижное, летучее — стелется навстречу кораблю. Скользят по воде изломанные тени мачт. Из-под кормы с грохотом вырывается измятая, излохмаченная волна. Она кипит, ярится, вспухает и затем несется за кораблем и день, и два, не в силах ни догнать его, ни остановиться. Кильватерная струя, перемешав пену и солнце, застилает призрачные контуры берегов. Над ней кружатся чайки, словно грачи над первой весенней бороздой.